Шпаргалка по "Социологии"

Делались также попытки  классифицировать формы социации по трем группам: социальные процессы, социальные типы и модели развития [11, р. 12]. К  социальным процессам при этом относились постоянные, независимые от конкретных обстоятельств их реализации явления (такие, как подчинение, господство, соревнование, примирение т. п.).

Примером зиммелевского  анализа социального процесса как  формы социации может служить  его исследование моды. Мода, пишет  Зиммель [18, S. 26], одновременно предполагает и подражание, и индивидуализацию. Человек, следующий моде, одновременно и отличает себя от других, и утверждает свою принадлежность к определенному  слою или группе. Невозможность моды без стремления к индивидуализации Зиммель доказывает тем, что в  примитивных обществах, характеризующихся  максимальной социальной однородностью, где отсутствует стремление выделиться из общей массы, отсутствует и  мода. Точно так же в любом обществе, управляемом сравнительно небольшой  группой людей, представители правящей олигархии носят одинаково строгое  платье, не желая демонстрировать  свою исключительность перед лицом  общей массы граждан. Пример: венецианские дожи, ходившие только в черном.

Невозможность моды без стремления к подражанию, к слиянию с коллективом  доказывается тем, что в обществах, характеризующихся распадом групповых  норм, мода отсутствует. Так, во Флоренции XIV в. каждый следовал собственному стилю  одежды: мода отсутствовала, ибо отсутствовало  стремление к слиянию с коллективом.

Как только какое-либо явление (одежда, идеи, манеры, вещи и проч.) стало  «модным», оно тут же начинает «выходить  из моды». В том-то и очарование моды, что она одновременно и нова и  преходяща. Мода дает чувство настоящего, ощущение течения времени. Причиной широчайшего распространения моды в современную эпоху, говорит  Зиммель, как раз и является процесс  разложения старинных, принимавшихся  на веру убеждений, привычек, традиций, в результате чего более активными  становятся временные, переходные формы. Отсюда засилье моды в искусстве, в науках, даже в морали.

Однако несмотря на преходящий характер той или иной конкретной моды, она как социальная форма  обладает некоторым постоянством: мода в том или ином виде существует всегда [18, S. 26—56].

Вторая категория социальных форм, исследуемая Зиммелем, — социальный тип. Человек, включенный в определенного  рода отношение, обретает некоторые  характерные качества, которые являются для него сущностными, т. е. проявляющимися постоянно вне зависимости от природы того или иного конкретного  взаимодействия. Примеры социальных типов, исследованных Зиммелем, —  циник, бедняк, кокетка, аристократ и  т. д. Как и в примере с модой, мысль Зиммеля при характеристике социальных типов движется диалектически, через выявление характерного противоречия. Так, бытие такого социального типа, как аристократ, представляет собой  единство двух взаимоисключающих характеристик: с одной стороны, он целиком поглощен своей группой, ее фамильной традицией, ибо является ветвью фамильного древа, с другой — он абсолютно отделен  и даже противопоставлен ей, ибо  сила, независимость и личная ответственность  сут| этой характерной для аристократии традиции [19, S. 34].

Примером социальных форм, относящихся к третьей группе именуемой моделью развития, может  служить универсальный процесс  взаимосвязи расширения группы с  усилением индивидуальности.

По мере увеличения группы, пишет Зиммель, члены ее становятся все менее похожими друг на друга. Усиление индивидуальности сопровождается деградацией группы. И наоборот, чем меньше, т. е. своеобразнее, группа, тем менее индивидуальны ее представители. Исторический процесс развивается  в сторону усиления индивидуальности за счет утраты индивидами их уникальных социальных характеристик: расширенная  семья сменяется самостоятельными полноправными индивидами и нуклеарной семьей; цеховая и кровнородственная  организация сменяется гражданским  обществом с характерной для  него высокой индивидуальной ответственностью [Ibid., S. 527—532],

Приведенная трехзвенная (социальные процессы — социальные типы — модели развития) классификация социальных форм весьма несовершенна. Более содержательной может стать классификация социальных форм по степени их удаленности от непосредственного потока жизни. Ближе  всего к жизни, считает Зиммель, такие спонтанные формы, как обмен, личная склонность, подражание, формы, связанные с поведением толпы, и  проч. Несколько далее от потока жизни, т. е. от «материи» социального  и общественного содержания, стоят  такие более устойчивые и независимые  формы, как экономические и прочие формальные (не в зиммелевском, а  в привычном ныне социологическом  смысле слова) организации.

И наконец, наибольшую дистанцию  от непосредственности сериальной жизни  сохраняют формы социации, представляющие собой не мыслительную абстракцию, а реально существующие (точнее, реально встречающиеся) в социальной жизни игровые формы. Они «чисты», ибо содержание, когда-то их «наполнявшее», исчезло. Примеры игровых форм: то, что понимается под старым режимом, т. е. политическая форма, пережившая свое время и не удовлетворяющая запросов участвующих в ней индивидов; «наука для науки», т. е. знание, оторванное от потребностей человечества, переставшее  быть «оружием в борьбе за существование», «искусство для искусства» и т. д.

Исключительную по своей  роли и значимости игровую форму  представляет собой так называемое свободное общение (Geselligkeit, sociability). Свободное общение — это общение  ради общения, затеянное безо всяких конкретных целей, кроме одной —  насладиться общением, побыть с другими. Такого рода общение представляет собой  игровую форму социации, или абстрактную  модель социального процесса, лишенную всяких содержательных элементов. Индивиды входят в такого рода общение, как  «формальные» индивиды, лишенные каких-либо содержательных характеристик (таких, как способности, богатство, статус, власть, убеждения и т. д.); это  общение — общение «равных». Такт служит средством обеспечения этого  равенства; он ограничивает любого рода содержательные стремления и импульсы участников: бестактно на вечеринке  говорить о делах, обсуждать абстрактные  проблемы, демонстрировать свой ум или свое богатство. Такт, следовательно, есть игровая форма социальных норм. Флирт, или кокетство, игровая форма  сексуальных отношений, лишенные реального  эротического содержания. Разговор здесь  — цель в себе; тема его, разумеется, не безразлична, однако главное —  не тема, не содержание его, а удовольствие от разговора, от беседы, воплощающей  в себе свободное общение, общение  ради общения [16, Кар. 3].

В анализе свободного общения  Зиммель наиболее полно и последовательно  продемонстрировал идею чистой или  формальной социологии. Однако в нем  он, можно сказать, и исчерпал эту  идею, продемонстрировав ее пределы, ее «нижние» границы.

Довольно распространено мнение о том, что социология Зиммеля  представляет собой попытку сведения человеческого общества к такого рода чистым, или игровым, формам и  что конечной целью Зиммеля было составление исчерпывающего списка этих форм [21]. Считается также, что  содержательные анализы, проведенные  Зиммелем (наподобие рассмотренного нами анализа социальных процессов, социальных типов и др.), доказали, вопреки его намерениям, неосуществимость подобного проекта. Действительно, Зиммель неоднократно давал повод  к такого рода упрекам, ставя на одну доску и сочетая по формальному  признаку такие разные по своей социальной роли и культурному содержанию явления, как христианские секты и раннее коммунистическое движение, военное  столкновение и супружеский конфликт, подчинение солдата офицеру и  рабочего предпринимателю и т. д. Такие формальные классификации  и субординации социальных явлений  подвергались, критике со стороны  В.И.Ленина, показавшего, что одни и  те же социальные формы могут иметь  совершенно различное значение в  зависимости от исторической обстановки [7, с. 431].

Зиммель и сам отчетливо  понимал невозможность сведения социальной жизни к ее формальному  моменту — «грамматике» форм социации. Именно поэтому идея чистой, или  формальной, социологии отнюдь не исчерпывала  содержания его социологической  концепции, включающей также философскую  социологию, задающую чистой социологии теоретико-познавательные и социально-философские  мировоззренческие ориентиры.

3. Философская  социология. Концепция понимания

Зиммель писал о двоякого рода границах, пролегающих там, где  конкретно-научное мышление переходит  в философское. Одна из этих границ обнаруживается тогда, когда встает вопрос о предпосылках познания. Конкретные науки не могут быть беспредпосылочными, каждый их последующий шаг требует  доказательства, т. е. основывается на предпосылках содержательного и  методического характера. Именно эти  предпосылки раскрывает и исследует  философия. Вторая граница обнаруживает себя тем, что «неизбежно фрагментарное  содержание позитивного знания стремится  восполнить себя, образовав картину  мира, и соотнестись с целостностью жизни вообще» [20, S. V].

Применительно к социологии проблема философского обоснования  ставилась Зиммелем как проблема (а) разработки социологической теории познания и (б) создания социальной философии  или, как говорил сам Зиммель, социальной метафизики.

Специфической теорией познания социальных явлений Зиммель считал теорию исторического понимания. Разработанная  еще в «Проблемах философии истории», теория эта рассматривалась Зиммелем как философская методология  познания, служащая руководством по применению в ходе социологического анализа  общенаучных методов, таких, как  индукция, типологизирование и проч. Сами по себе эти методы, согласно Зиммелю, не позволяют выяс-^нить смысл социально-исторических явлений. Требуется выяснение того, как связано исследуемое явление  с интересами самого исследователя  или социальной группы, которую он представляет [17, S. 5]. Теория понимания  была последовательно развита Зиммелем во втором немецком издании «Проблем философии истории» [Ibid.], коренным образом  измененном и переработанном по сравнению  с первым (с которого был сделан в свое время русский перевод). В результате явление оказывается  не только включенным в ряд номологически  познанных наукой объектов, но и  осмысленным, понятым с точки  зрения социальной реальности, жизни. Понимание, таким образом, выступает  как метод, характеризующий только и исключительно социальное познание, ибо на место формальных общенаучных  критериев адекватности выдвигается  новый, содержательный, социальный по самой своей природе критерий.

Какого-либо рода тип деятельности можно считать понятым, если психические  процессы, на основе которых сложилось  определенное осознанное социальное действие, вызывают в интерпретаторе ту же самую  реакцию, что и в самом деятеле. Такое понимание «объективного» действия, а не действующего лица —  первая ступень процесса. Следующая  ступень, необходимость которой  вытекает из глубины и сложности  взаимосвязей, составляющих в своей  совокупности историческое явление, представляет собой понимание мотивов и  чувств самого действующего индивида [Ibid., S. 38]. Пониманию доступны и подлежат лишь такие сочетания переживаний (т. е. представлений и сопровождающих их эмоций), которые «выступают не только как случайные и моментальные явления субъективной душевной жизни, но и имеют общеобязательность типического» [Ibid., S. 42—43]. Таким образом, любое  социологическое суждение о взаимосвязи  какого-либо рода переживаний с какого-либо рода действиями считается обоснованным только тогда, когда оно сформулировано в рамках общепринятых ценностей  и, следовательно, поддается рациональной реконструкции.

Критерием обоснованности суждений, сформулированных в рамках понимающего  подхода, является, следовательно, рациональность сочетаний мотивов и деятельностей, входящих в анализируемые фрагменты  опыта. Но итогом, результатом понимания  будет не обнаружение каких-либо «звеньев» причинно-следственной цели, а открытие смысла действия, заключающегося в логике связи этого действия с человеческими представлениями, потребностями, интересами.

Теория понимания воплотила  в себе то новое, что стремился  внести Зиммель в теорию и методологию  социального познания по сравнению  с познавательными представлениями  позитивистской и органицистской социологии, характерными для предшествующего  периода. Она должна была, по мысли  Зиммеля, служить «оружием рефлексии», делая проблематичным то, что в  социологических исследованиях  воспринималось как самоочевидное  и не требующее доказательств, —  объяснение через посредство целостностей (таких, как народный дух, социальный организм и т. п.). Эти целостности  должны рассматриваться, полагал Зиммель, как конструированные — как регулятивные принципы познания, а не как реальные единства [14].

Зиммель требовал методологической релятивизации социологических  объяснений и отказа от устаревших, по его мнению, идей социологического и исторического «реализма».

Кроме того, теория понимания  подчеркивала роль субъективных «компонентов познания в социальных науках, т. е. роль исследователя, творчески и  заинтересованно рассматривающего развертывающиеся социально-исторические явления, будучи одновременно средством  «контроля» этого субъективного  компонента, ибо признание участия  интересов и ценностей в социальном познании требовало последовательного  выяснения их роли в выборе объектов исследования, в формировании и интерпретации  понятий и т. д.

И наконец, понимание служило  соединительным звеном между чистой, или формальной, социологией и  социальной философией, будучи средством  исторического осмысления данных, доставляемых формальной социологией.

Зиммелевская теория понимания  давала, таким образом, возможность  сознательного и последовательного  включения в самый процесс  социального исследования социально-практического, ценностного интереса, тенденции.

Однако принятие такой  ценностно ориентированной позиции, будучи лишено у Зиммеля объективного обоснования, вело к субъективизации  и релятивизации социального  познания. Зиммлевекая концепция  понимания в отличие, например, от марксистского . принципа партийности, также признающего и учитывающего в ходе социального анализа интересы и ценности проводящего анализ теоретика, зиждилась не на объективной концепции  общества и общественного развития, а на представлении об априорно постулируемой  идее общества как регуляторе познания [Ibid.]. Таким образом, вопрос об объективности  познания вообще не мог быть поставлен. Приняв точку зрения понимания (в  зиммелевской его трактовке), исследователь  тем самым признавал не просто ценностную (и социальную) детерминированность  своего познания, но и тот факт, что  он познает не объективные характеристики своей предметной области, а лишь отраженные представления и идеи, характерные для его собственного (или общепризнанного в его  социальной группе) образа социального  мира.