Подсчитать число ПЭО

В психологической литературе справедливо подчеркивается то, что  стратегией лгущего может быть как  достижение, так и избегание каких-либо последствий. «Лживость – форма поведения, заключающаяся в намеренном искажении действительности ради достижения желаемой цели или стремления избежать нежелательных последствий. В тех случаях, когда лживость становится привычной формой поведения, она закрепляется и превращается в качество личности».

Анализируя поведение  детей В.В. Зеньковский пишет «под ложью мы должны разуметь заведомо лживые высказывания с целью кого-либо ввести в заблуждение: мы имеем здесь  три основных момента, одинаково  необходимых для того, чтобы была возможность говорить о лжи, – ложное (в объективном смысле) высказывание, сознание того, что это высказывание ложно, и, наконец, стремление придать заведомо ложной мысли вид истины, стремление ввести кого-либо в заблуждение».

Французский исследователь  Ж. Дюпра, занимавшийся проблемой лжи  еще в прошлом веке, считал, что  это психосоциологический, словесный  или нет, акт внушения, при помощи которого стараются, более или менее, умышленно посеять в уме другого  какое-либо положительное или отрицательное  верование, которое сам внушающий  считает противным истине. Ж. Дюпра, также как современные исследователи, считал что ложь, в качестве внушающего воздействия, может осуществляться не только как словесный акт, а  также с помощью невербальных средств общения^15[1]. Известно, что зачастую людей, еще более эффективно чем словами, вводят в заблуждение с помощью жеста, позы, мимики или косметики, грима, одежды и других средств перевоплощения и маскировки, создавая ложный образ или дополняя таким образом содержание искажаемой информации невербальными компонентами общения.

Еще с древних времен определились два основных подхода  к допустимости лжи. Платон, Гегель, Макиавелли считали ложь во благо  общества допустимой, и даже необходимой. «Уж кому – кому, – писал Платон, – а правителям государства надлежит применять ложь как против неприятеля, так и ради своих граждан – для пользы своего государства, но всем остальным к ней нельзя прибегать». В своей книге «Республика», следуя принципу «стремления к наибольшей выгоде государства» Платон предоставляет еще двум социальным группам – врачам и судьям – право использовать свободу в извращении истины для блага граждан. Платон полагает, «что судьи имеют право лгать, чтобы обманывать неприятеля или граждан в видах общего интереса, подобно докторам, которые имеют право лгать в интересах своих пациентов». Еще более категорично о допустимости лжи писал Вольтер в XVIII веке, считая, что ложь является высшей добродетелью, если она творит добро, причем нужно лгать, как черт, не робко, не время от времени, а смело и всегда. А. Шопенгауэр называл отрицание необходимой лжи «жалкой заплатой на одежде убогой морали».

Обратная позиция уходит корнями в христианскую мораль и  рассматривает ложь с точки зрения наносимого ею вреда, а потому не принимается  как форма поведения человека. Епископ Аврелий Августин отрицал  любую форму лжи, считая, что она  подрывает доверие между людьми, Кант не допускал права субъекта на ложь даже, когда надо дать ответ  на вопрос злоумышленника «дома ли тот, кого он задумал убить». Вместе с тем, Фома Аквинский пытался  связать оправданность разных видов  лжи с моральным фактором полагая, что грех лжи отягчается, если субъект  намерен ложью причинить вред другому, и это называется вредной  ложью, грех лжи уменьшается, если она  направлена на добро или развлечение, и тогда мы имеем дело с шутливой ложью, или на полезность, и тогда  это услужливая ложь, посредством  которой субъект стремится помочь другому человеку или спасти его  от вреда. Русский философ В.С. Соловьев также считал возможным нравственную ложь «во спасение». Таким образом, мнения по этой проблеме достаточно разнообразны и современные исследования показывают, что существует достаточно большой  диапазон оценок людьми допустимости лжи в различных сферах жизнедеятельности  человека.

Можно без преувеличения  сказать, что мы имеем множество  форм человеческого поведения, составляющей частью которых является искажение  информации и введение в заблуждение  другого человека по самым разным мотивам. В повседневной жизни человек  постоянно сталкивается с ситуациями, когда решает дилемму – сказать ему то, что он действительно думает или нет, и его внешнее поведение не всегда соответствует субъективному отношению к действительности, но когда и в какой степени это ложь, как рассматривать подобное действие с моральной точки зрения? Даже умышленное умолчание в каких-то ситуациях, например, относительно мнения о другом человеке, может иметь те же последствия, что и ложь, но, в зависимости от обстоятельств, это может называться тактом, дипломатичностью, а может квалифицироваться как хитрость и лицемерие.

Недостаточно использовать только критерий намеренности (сознательности) введения в заблуждение другого  человека, чтобы обязательно говорить о лжи в негативном смысле или, как писал Фома Аквинский о  «вредной лжи». Дружеский розыгрыш или шутка не предполагают причинить  ущерб объекту их предназначения, хотя по критерию сознательности действия и методам воздействия на объект, во многих случаях они сходны с  ложью и обманом. Таким образом, определение лжи и обмана в  негативном смысле может включать следующие  компоненты: намеренность (сознательность) действия; искажение реальности (действительности, фактов, информации); социально неодобряемую, неблагородную, прежде всего корыстную  цель, в результате достижения которой  приобретается преимущество одним  человеком или группой лиц  над другим человеком или группой  лиц, которым наносится ущерб.

Выделение в качестве критерия оценки социальной одобряемости (неодобряемости) целей субъекта, прибегающего ко лжи  как форме поведения является достаточно уязвимым моментом. Вместе с тем, феномен лжи практически  всегда рассматривается в контексте  социальной среды. Смыслообразующий компонент, конечный результат и цель субъекта, действующего с помощью лжи оценивается  с позиций конкретного социума. Существует целый ряд видов профессиональной деятельности: дипломатия, политика, врачебная  практика, военное искусство, операции спецслужб, некоторые эксперименты в психологии и др., в ходе которых  субъекты деятельности скрывают свои намерения, истинные цели, используют различные уловки и манипулируют объектами воздействия. При этом обман противника на войне – это «военная хитрость», сокрытие информации врачом от пациента – «плацебо» или «святая ложь», тайная операция спецслужб – «оперативная комбинация», сокрытие планов государственными деятелями от других правителей или даже от собственного народа – дипломатия, политика и т.д.

Дело не только в благозвучии  терминов. Предполагается, что субъекты названных структур, в отличие, например от мошенников, действуют не в собственных  интересах, а выполняют определенный социальный заказ и основываются на моральных и нравственных нормах социума, ради интересов которого осуществляется манипулирование объектом воздействия  включая приемы и методы обманного  характера. Это психологическая  квалификации субъективного отношения  к действиям по формальным признакам  вполне соответствующим лжи и  манипуляциям.

Что касается логики, то истинность или ложность конкретного суждения рассматривается независимо от того, как к нему относится высказывающий  ложь субъект. Русский логик С. Поварнин писал, «что истина будет оставаться истиною, хотя бы ее произносили преступнейшие  уста в мире; и правильное доказательство останется правильным доказательством, хотя бы его построил сам отец лжи»^16[2]. С позиций логики при оценке истины не имеет значения психологическая оценка искренности субъектов общения и, наоборот, – человек говорящий неискренне может, даже сам того не желая, излагать истинные вещи. Это, на первый взгляд парадоксальное утверждение, не будет противоречивым, если принять во внимание семантические оттенки категорий «правда» и «истина». Первый термин включает субъективный оттенок, то есть элемент личностного отношения к передаваемой информации. Термин «истина», как категория логики и юриспруденции, отражает реальное состояние вещей. Поэтому человек, желающий ввести в заблуждение другого и сообщающий заведомо ложную информацию (но при этом сам не имея правильного представления о сообщаемом), может, желая соврать, говорить истину или быть близким к ней. Например, подследственный, будучи убежденным в полной непричастности другого человека, хочет оговорить его, но при этом не догадывается, что попал как раз в точку. Или, наоборот, из каких-либо побуждений человек скрывает от следствия собственное мнение, свидетельствующие о преступном поведении другого, таким образом «выгораживает» его, не предполагая, что на самом деле скрываемая оценка не соответствует фактам действительности и он сам заблуждается считая поведение подозреваемого преступным. В данных случаях присутствует обман, как поведенческий акт, но «во вне» излагается истина. Подобные сюжеты часто становятся основой детективных, юмористических и драматических историй.

Существуют определенные различия в разграничении лжи  и обмана. Когда мы говорим об обмане, то, прежде всего, подразумеваем  процесс, действие. Что касается понятий  «ложь», «неправда», то они прежде всего  используются в качестве оценок информации не вызвавшей доверия. Критикуя одно из определений обмана зарубежных исследователей, которые считают, что «обман может  быть определен как поступок или  утверждение, цель которого – скрыть истину от другого или ввести его в заблуждение» (J.A. Podlesny, D.C. Raskin, 1977), Знаков относит обман к более изощренной форме лжи. Знаков определяет обман как «полуправда, сообщенная партнеру с расчетом на то, что он сделает из нее ошибочные, не соответствующие намерениям обманывающего выводы». Однако, как отмечает сам же этот исследователь, в обмане может и не быть ложных фактов, достаточно сознательно утаить часть информации, что повлечет искажение объективной действительности. Более того, известно, что можно ввести в заблуждение человека даже предоставляя ему достоверную информацию, но подавая ее определенным образом, учитывая психическое состояние объекта, личностные качества, ограничивая возможности получения дополнительной или уточняющей информации. Поэтому ключевым моментом определения обмана, с нашей точки зрения, не может являться количество и качество используемой информации. Что же касается методов, позволяющих дезориентировать объект воздействия, то они могут быть различными, включая и полуправду. Мы считаем возможным, использовать в качестве интегративного термина «неискренность», когда речь идет о разных формах целенаправленного искажения субъектом действительности.

в начало

1.2. Социально-психологические  истоки формирования склонности  ко лжи и манипулированию другими  людьми

Наиболее важные побудительные  причины, оказывающие влияние на появление склонности ко лжи и  манипулированию другими людьми, следует искать в социализации индивида, в истоках формирования личности, то есть в том, как протекает детство  ребенка, как ведет себя его окружение, как происходит дальнейшее развитие человека, а также в каких условиях он осуществляет свою жизнедеятельность. Специалисты в области возрастной психологии, анализируя мотивы и условия  возникновения детской лжи, в  первую очередь, обращают внимание на чувство страха и боязнь наказания  у детей, которые появляются по причинам слишком жесткого обращения с  ними, или природной слабости и  неуверенности, которые испытывает ребенок сталкиваясь с затруднительными ситуациями.

Известно, что человек  уже на ранних этапах развития проявляет  способность избегать неприятные эмоций со стороны агрессивного окружения  с помощью маскировки и приспособления. Недоброжелательные интонации, крик, агрессивная  мимика и другие невербальные компоненты общения воспринимаются ребенком как  акты враждебности уже с первых недель жизни и достаточно быстро у него развиваются защитные механизмы. Впоследствии, когда ребенок стремится скрыть неблаговидные поступки, он начинает прибегать к умолчанию факта  их свершения или к прямому  отрицанию того, что им сделано, то есть начинает использовать ложь или  манипуляция по отношению ко взрослым.

Помимо страха «пусковым  механизмом» использования лжи  ребенком является осознание того, что к неискренности, как форме  оказания влияния на самого ребенка  и в качестве способа эффективного психологического воздействия на окружающих, прибегают родители или другие представители  его референтных групп. Включение  обмана в структуру обычного поведения  наступает тем быстрее, чем менее  благополучны условия жизни и  воспитания, причем понимание того, что ложь является нормой для поведения  взрослых, в определенных ситуациях  является шоком для ребенка, способствует переосмыслению стратегий собственного поведения. Формы манипуляций взрослыми, в зависимости от личностных особенностей ребенка, могут варьировать от плаксивости  и имитации болезней до агрессивности. Формирование манипулятивных тенденций  поведения, начиная с детского возраста, и проявление их в различных сферах жизни американский исследователь  Э. Шостром достаточно полно описал в книге «Человек-манипулятор».

Исследователи природных  предпосылок формирования психики  справедливо подчеркивают также  роль биологических и наследственных факторов определяющих развитие индивида, которые, в свою очередь, становятся все менее благоприятными в силу ухудшения экологии и естественной среды обитания человека. На одном  из семинаров по психодиагностике известный  специалист в данной области Л. Собчик высказала предположение, что существуют генетическая предрасположенность  к альтруизму и эгоизму. Последнее  качество, как известно, во многом способствует проявлению неискренности в общении. На сегодняшний день не вызывает сомнения то обстоятельство, что ряд психологических  качеств человека, например таких  как истероидность, или связанная  с ней демонстративность, проявляются  в приукрашивании собственных возможностей, в том числе, с помощью лжи  и других способов введения окружающих людей в заблуждение. Для лжи  истероидов часто характерно настолько  полное овладевание психикой собственными выдумками и иллюзиями, что некоторые  авторы считают неправильным называть истероидное поведение неискренним. Вместе с тем, истероид часто отдает отчет своим поступкам, однако не может или не желает отказаться от выбранной формы поведения, с  болезненной настойчивостью отстаивая  свои вымыслы и фантазии.

В.В. Знаков отмечает, что  «обращаясь к анализу психологических  механизмов вранья нередко его нужно  рассматривать как внешнее проявление защитных механизмов личности, направленных на устранение чувства тревоги, дискомфорта, вызванного неудовлетворенностью субъекта своими взаимоотношениями с окружающими»^17[3]. Этот же автор приводит показательный пример (цитируя В. Соловьева) влияния на детерминацию нечестного поведения обстоятельств другого уровня, связанных с социальными условиями жизни людей. Еще в 1855 году К.С. Аксаков писал в царю докладной записке: «Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью... При потере взаимной искренности и доверенности все обняла ложь, везде обман. Правительство не может при всей своей неограниченности добиться правды и честности; без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего еще дойдут».