Дифференциация и специализация научного знания

    Следует, может быть, упомянуть еще один социальный фактор, не только закрепляющий стихийно складывающуюся дифференциацию, но и способствующий ее углублению. Современная наука институциализирована, т.е. организована в определенные формы, порождает определенную иерархию и  систему вознаграждений. В капиталистическом  обществе — обществе товаровладельцев — знания, которыми обладает ученый, — это тот товар, который он выносит на общественный рынок для  обмена. Отчасти это справедливо  и для социалистического общества, в котором сохраняются товарно-денежные отношения и стоимостной учет труда и потребления. За свой товар ученый получает определенную долю общественных благ. Чем нужнее обществу некоторые знания и чем реже встречаются соответствующие специалисты, тем больше материальных благ оно предоставляет ученым, работающим в этой области. Поэтому ученые в какой-то мере заинтересованы в установлении монополии на ту или иную область науки, хотя бы и очень узкую. Это порождает конкурентную борьбу научных школ и неосознанное сопротивление попыткам интеграции, способным обесценить знания той или иной области. Конечно, подлинным ученым такие меркантильные соображения глубоко чужды.

    Смысл и судьбы единства науки

    Приняв  во внимание те глубокие и неустранимые причины, которые порождают дифференциацию научного знания, что же теперь можем  мы сказать о проблеме его единства? По-видимому, начать нужно с замечания  о том, что авторы, пишущие о  единстве научного знания, термин «единство» часто употребляют в весьма неопределенном смысле. Это позволяет, конечно, высказать  немало интересных, порой тонких соображений  по поводу единства науки, однако большая  часть из них оказывается бессодержательной. Поэтому разговоры о единстве научного знания, о возможностях и  способах достижения желанного единства следует, по всей видимости, начинать с  ясного указания на то, что хотят  понимать под «единством», когда  речь идет о науке.

    Как же истолковывают это понятие  чаще всего? В самом первом приближении  можно выделить по крайней мере три  различных истолкования единства научного знания, каждое из которых рассматривает  современную дифференциацию наук как  временную или внешнюю. Самый  определенный смысл понятию единства придают те авторы, которые говорят  о замене ныне существующих наук одной  наукой, о слиянии предметных областей различных наук в одну область, о  формировании одного языка, выработке  единого метода, о полном взаимопонимании между учеными и т. п. Единая наука — это одна наука. Такой науки еще нет, но она будет создана[16]. Что же можно сказать об этом понимании, которое «единство» науки отождествляет с ее «единственностью»? Выше мы пытались показать, что дифференциация науки обусловлена самой природой научного познания и социальной практикой. Поэтому, до тех пор пока наука остается наукой, она всегда будет разделена на множество конкретных наук, областей, языков, теорий. Если же различные ныне науки когда-нибудь сольются в одну науку, с одним языком и одной теорией, то это уже не будет тем, что мы сегодня называем наукой. В связи с этим можно вспомнить феодализм с его раздробленностью на множество мелких владений, каждое из которых имело своего суверена, войско, замкнутое хозяйство, нормы судопроизводства и пр. Преодоление феодальной раздробленности, образование централизованных государств, формирование наций и единого национального языка — это конец феодализма как общественно-экономической формации. Все рассуждения о преодолении дифференциации научного знания есть, по существу, рассуждения об устранении науки как особой исторической формы человеческого познания и о замене ее другой формой.

    Иногда  под единством науки понимают нечто общее, что присуще каждой конкретной науке, что, следовательно, отличает науку в целом как  особую форму общественного сознания. К какой бы области ни относилось научное знание, оно должно быть, например, непротиворечивым, эмпирически  проверяемым, обоснованным, подтвержденным фактами и т. п. Именно эти черты, обеспечивая единство его различных  областей, отличают научное знание от натурфилософских, религиозных и  псевдонаучных концепций. По поводу такого понимания можно заметить следующее. Во-первых, общность еще  не есть единство. Луна и головка  голландского сыра обладают сходными чертами, однако трудно говорить о каком-либо единстве между ними. Существование  методологических норм и стандартов, общих для всех конкретных наук, еще не свидетельствует об их единстве. Во-вторых, нетрудно заметить, что в таком аспекте проблема единства научного знания неявным образом трансформируется в проблему демаркации: чем отличается знание от веры, наука от религии или мифа? Известно, что граница между наукой и ненаукой весьма расплывчата, даже если под «наукой» понимать только естествознание. Когда же мы принимаем во внимание еще и общественные науки, эта граница вообще исчезает. Единство научного знания, опирающееся на демаркацию между наукой и иными формами общественного сознания, оказывается столь же неопределенным, сколь неопределенны критерии демаркации.

    Наиболее  осторожные исследователи проблемы единства научного знания говорят об интегративных и редукционных процессах  в современной науке. Единство науки  они усматривают в преобладании интегративных тенденций. «Это стремление к интеграции, — пишет, например, Н.Ф. Овчинников, — можно рассматривать как проявление тенденции к единству научного знания»[17]. В XIX в. в науке преобладала тенденция к дифференциации; XX столетие принесло стремление к интеграции, к единству. Можно согласиться с тем, что для отдельных областей научного познания, например для физики, это утверждение справедливо. Однако для науки в целом оно кажется сомнительным. Здесь более привлекательной выглядит позиция, которая утверждает равноправие и взаимообусловленность двух противоположных тенденций — к интеграции и к дифференциации. С наибольшей ясностью и полнотой эту позицию выразила Н.Т. Абрамова «...Монизм и полиморфизм (многообразие), — отмечает она, — сосуществуют в современном сознании, и каждый из них представляет собой дополнительное явление для понимания развития научного знания как единого целого»[18]. Центробежная и центростремительная тенденция в развитии науки переплетены так же тесно, как сплетаются хромосомы в мейозе, и только это удерживает науку на орбите прогресса. Последняя позиция кажется неуязвимой для критики.

    Однако  отсюда не следует, что с ней обязательно  нужно соглашаться. Изложенные в  предыдущих разделах соображения приводят к выводу о том, что дифференциация наук представляет собой универсальную  тенденцию или даже закономерность развития научного познания. Интеграционные же процессы носят локальный и  временный характер. Попытки интеграции, синтеза, редукции если и приводят к  успеху, то лишь в отдельных научных  областях и на короткое время. Последующее  развитие приносит с собой новую, более глубокую и тонкую дифференциацию. Дифференциация выражает движение науки, поэтому она универсальна и абсолютна как само движение; интеграция, синтез — это временная остановка, приведение в порядок и обзор интеллектуальных сил, наступавших по разным направлениям. Устранение или остановка дифференциации означает устранение или стагнацию самой науки. Единство человеческого познания в разные эпохи обеспечивалось мифом, религией или философией. Это единство никогда не было единством науки. Как только начинает развиваться наука в собственном смысле слова, единство познания мгновенно исчезает. И это когда-то утраченное единство так же невозможно восстановить, как невозможно вернуть утраченную невинность.

    Да  и так ли уж плоха дифференциация, как о ней порой говорят? В  пользу интеграции и единства научного знания обычно приводят аргументы, неявно свидетельствующие о вреде дифференциации. Однако последняя обладает своими достоинствами. Несомненно, что современная дифференциация и разделение труда в науке  позволяют именоваться учеными  многим из тех, у кого нет ни способностей, ни склонности к научной деятельности. Но если, скажем, лет двести назад  любитель и знаток птиц мог лишь бесплодно изливать свою любовь на домашнюю канарейку, то сейчас он может  удовлетворять свою любознательность в качестве ученого-орнитолога и приносить при этом пользу обществу. Дифференциация дает возможность проявлять свои познавательные способности все большему числу людей, у которых ранее эти способности угасали, не находя выражения. И этим она бесконечно ценна для развития духовных сил человека.

    Подводя итог, можно повторить прекрасные слова, которыми начинает свою статью Н.Ф. Овчинников: «Современное научное знание — явление сложное и неуловимое в своем единстве (подчеркнуто мной. — А. Н.)» [19].

    — высшее животное, для социолога —  потребитель или производитель  каких-то благ и т. д. Что же такое  человек? Все, что может сказать  наука в целом, и кое-что сверх  того. «Конкретное потому конкретно, — писал К. Маркс, — что оно  есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как  процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно  представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления. На первом пути полное представление испаряется до степени  абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут  к воспроизведению конкретного  посредством мышления»[10].

    Здесь описано, конечно, не что иное, как  метод восхождения от абстрактного к конкретному — тот «универсальный метод, который фактически характеризует  развитое научное познание»[11]. Считается, что всякая наука, достигшая определенной ступени в своем развитии, пользуется этим методом. Некоторые авторы отождествляют метод восхождения от абстрактного к конкретному с гипотетико-дедуктивным методом, подчеркивая, что «это не два разных метода, а по-разному охарактеризованный один и тот же метод»[12]. Известно, что гипотетико-дедуктивный метод предполагает движение от основоположений теории к их эмпирически проверяемым следствиям. Поэтому отождествление указанных двух методов приводит к отождествлению восхождения от абстрактного к конкретному с «восхождением» от теоретического к эмпирическому и как следствие этого — к неявному отождествлению конкретного с эмпирическим. Достигнув этого пункта, мы начинаем испытывать сомнения: можно ли эмпирический объект отдельной науки отождествлять с конкретным материальным объектом? Если не поддаваться отупляющему воздействию привычных фраз, то со всем этим трудно согласиться. Современные представления о строении и функциях научной теории приводят к заключению, что ни одна конкретная наука не пользуется и не может пользоваться методом восхождения от абстрактного к конкретному. Переход от теоретического к эмпирическому, столь характерный для отдельных наук, вовсе не есть переход от абстрактного к конкретному. Когда мы от основоположений теории переходим к описанию экспериментальных, эмпирических эффектов, то мы отнюдь не приходим к теоретической реконструкции конкретного объекта во всей его многосторонней сложности, мы приходим к описанию лишь одной стороны его — той, которая является собственным предметом изучения данной науки. Эмпирия конкретных наук остается неизбежно абстрактной, ибо, повторяем, конкретная наука не способна увидеть ни в одном объекте больше, чем один изучаемый ею аспект. Механик может описать распределение сил в женской руке, подносящей к губам персик, и это описание можно проверить эмпирически с помощью различных датчиков, но ничего сверх этого механик о руке не скажет. Точно так же и всякая другая конкретная наука в своих эмпирических утверждениях дает одностороннюю и в этом — гегелевском — смысле абстрактную характеристику предметов и явлений материального мира. Когда же мы говорим о синтезе абстрактных определений и о теоретической реконструкции конкретного во всем его многообразии, то ясно, что такой синтез может быть достигнут только в результате объединения всех абстрактно-эмпирических характеристик, вырабатываемых всей совокупностью конкретных наук. В то время как гипотетико-дедуктивный метод используется отдельными конкретными науками, метод восхождения от абстрактного к конкретному характеризует научное познание в целом и требует привлечения всех наук.

    Использование метода восхождения от абстрактного к конкретному, выражающего специфику  научного познания, показывает гносеологическую необходимость дифференциации наук. Прежде чем начать это восхождение, нужно сформировать его базис: разложить  мир на отдельные аспекты и  стороны, превратить их в самостоятельный  предмет изучения, выразить их в  абстрактных теоретических понятиях и с помощью гипотетико-дедуктивного метода получить абстрактно-эмпирические характеристики реальных объектов. Только после этого мы можем приступить к реконструкции конкретного. Все  это означает, что метод восхождения  от абстрактного к конкретному требует  дифференциации наук.

    Семантические значения фундаментальных понятий  и законов той или иной конкретной науки детерминированы свойствами и отношениями ее идеализированных объектов. Поскольку идеализированные объекты отдельных наук различны, постольку у каждой науки имеется  собственный специфический язык для отображения выделенного  аспекта реальности. Даже если некоторое  слово встречается в языках разных наук, это не должно нас обманывать: оно выражает различные понятия[13]. Поэтому когда представители разных наук говорят об одном объекте, они все-таки говорят о разных вещах и в этом смысле не способны понять друг друга.

    Методологическое  основание: специфичность методов

    Различия  между отдельными науками находят  проявление и в используемых ими  конкретных методах исследования. Конечно, имеются так называемые общенаучные  методы познания, т. е. методы, используемые не одной, а несколькими науками, например эксперимент, наблюдение, индукция и т. п. Однако видеть единство науки в том, что все конкретно-научные дисциплины пользуются одним и тем же методом, скажем индукцией, по-видимому, неверно.

    Во-первых, трудно найти научный метод, который  использовался бы во всех науках. Даже эксперимент, который считается  чуть ли не наиболее характерной чертой науки Нового времени, применяется  далеко не во всех науках. О нем едва ли можно говорить в астрономии, его нет в языкознании, он принципиально  невозможен в истории и по этическим  соображениям исключен в медицине. Остаются, правда, еще философские  методы, в частности материалистическая диалектика как общий метод познания окружающего мира. Эти методы действительно  используются во всех науках. Однако их использование свойственно не только научному, но и всякому отражению  действительности — обыденному, художественному, философскому. Ограничивать сферу их применения лишь областью науки —  значит лишать их универсальности.