Дифференциация и специализация научного знания

    Во-вторых, в конце концов, не так уж и  важно, есть ли методы, без которых  не может обойтись ни одна наука. Даже если таковые и отыщутся, то ими  вовсе не исчерпывается совокупность познавательных приемов отдельной  конкретной науки. К общенаучным  методам познания каждая конкретная наука добавляет свои специфические  приемы и методы. Например, в социологии часто используются анкетирование, опрос, совершенно неизвестные истории; в то же время одним из важных приемов исторического исследования является критика источников; постановка диагноза в медицине включает в себя выяснение субъективных ощущений пациента и т. д. Такого рода особые приемы и  методы познания неизбежны, ибо они  детерминируются как природой изучаемых  объектов, так и спецификой того аспекта реальности, который является предметом изучения той или иной науки. Ясно, что исследование, скажем, геометрических свойств некоторого объекта требует одних приемов, его физических особенностей — других, химических — третьих. Вот эта совокупность методов и приемов, как общенаучных, так и конкретно-научных, используемых отдельной наукой для отображения собственного предмета познания, и есть то, что можно назвать специфическим методом той или иной науки. Поскольку этот метод детерминирован предметом науки, постольку методы отдельных наук отличны в той мере, в которой отличны их предметы. Специфика методов отдельных наук находит материальное воплощение и закрепляется в техническом оснащении каждой науки — приборах и инструментах, выступающих в качестве средств познания. Квантовая механика создает гигантские ускорители частиц, метеорологи запускают в небо шары-зонды, медицина не может обойтись без датчиков, фиксирующих работу сердца, мозга, давления крови и т. д. Таким образом, дифференциация наук обусловлена и различием их методов и познавательных средств.

    Попробуем теперь кратко резюмировать сказанное  выше. Различные конкретные науки  заняты изучением разных форм движения и структурных уровней материального  мира. Мало того, они исследуют различные  аспекты и стороны предметов  и явлений. Онтологическое и гносеологическое различие предметов изучения конкретных наук влечет специфичность методов, которыми они пользуются. Этим же обусловлена  специфика идеализированных объектов теорий каждой науки, следовательно, смысл  ее понятий и утверждений. Каждая наука создает свой собственный  язык для отображения изучаемой  области явлений. Рассматривая эту  область сквозь призму своих абстракций и идеализации, используя специфические  методы познания и свой особый язык для выражения полученных результатов, каждая наука формирует свои собственные  данные — факты, результаты наблюдений и экспериментов. Факты и утверждения  одной науки будут лишены смысла с точки зрения другой науки. Стандарты  строгости, точности, доказательности, схемы объяснения, формы законов, принятые в одной науке, будут иными в другой науке. Представители разных наук решают разные проблемы, говорят на различных языках и не имеют между собой почти никаких точек соприкосновения.

    Все это можно выразить одним словом — несоизмеримость! Да, та самая  несоизмеримость различных концептуальных структур, которая до сих пор вызывает так много споров[14], когда речь идет о сравнении теорий в рамках одной науки, и вряд ли может быть подвергнута сомнению при сравнении разных наук. Чем обычно характеризуется несоизмеримость теорий? Отсутствием общего фактического базиса или эмпирического языка, отсутствием общих понятий в языках сравниваемых концептуальных структур, различием методов, стандартов, норм исследования и т. п. Все это имеет место при сравнении отдельных наук. Достаточно взглянуть на ряд: механика — политическая экономия — кристаллография — лингвистика — и это становится ясно без дополнительных рассуждений.

    В начале статьи мы констатировали факт раздробленности современной науки  на множество отдельных дисциплин. Теперь этот факт мы дедуцировали из некоторых  онтологических, гносеологических и  методологических оснований. Тем самым, думается, мы не только объяснили факт дифференциации, но и обосновали его необходимый характер.

    Социальное  основание: общественное разделение труда

    Наука есть элемент общественной структуры, поэтому в ее развитии проявляются  черты, свойственные развитию человеческого  общества в целом. Деятельность ученого  представляет собой разновидность  общественного труда, и она развивается  согласно тем общесоциологическим  законам, которым подчиняется любая  сфера человеческой деятельности. С  точки зрения материалистического  понимания истории в основе общественного прогресса лежит совершенствованию средств производства, которое сопровождается соответствующим разделением труда, дифференциацией различных видов деятельности. В работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельс детально исследует ту громадную роль в развитии человеческого общества от дикости к цивилизации, которую играли первые крупные разделения труда: отделение скотоводства от земледелия, выделение ремесла и превращение торговли в особую сферу деятельности. Разделение труда содействовало резкому повышению его производительности, расслоению общества на классы и социальные группы, образованию государства и т.п. В конце концов, сама наука выделяется в отдельную сферу общественной деятельности благодаря разделению труда.

    В период становления капиталистического способа производства труд средневекового ремесленника подвергся расчленению  на отдельные простые операции, выполнению которых нетрудно было обучить вчерашнего крестьянина или бродягу. Появились  большие мануфактуры, обеспечившие массовое производство ремесленных  изделий. Расчленение целостного трудового  процесса на ряд отдельных операций и массовое мануфактурное производство подготовили почву для использования  машин. Появление и совершенствование  машин вызвали еще большее  расчленение трудовых процессов  на все более мелкие операции, обусловили возрастающую специализацию рабочих, но в итоге резко повысили производительность «общественного труда. Этот рост дифференциации и специализации во всех сферах общественной деятельности продолжается и поныне. Сейчас уже практически нет тружеников, которые производили бы некоторый  продукт от начала до конца. Изготовление любого продукта расчленяется на ряд  мелких операций — слесарных, токарных, фрезерных, термических и т.п., —  владение которыми превратилось в особую специальность. Сами же эти операции дробятся на еще более мелкие, что  подготавливает основу для их последующей автоматизации. Рабочий, любой труженик давно уже превратился в «частичного» рабочего. И это было обусловлено объективными законами развития общественного производства.

    Научная деятельность не является исключением. Средневековье, как известно, знало  семь «свободных искусств» (тривиум  — грамматика, диалектика, риторика — и квадривиум — арифметика, геометрия, астрономия и музыка). Все  эти «искусства» были тесно связаны  между собой и объединялись под  верховенством теологии. Каждый ученый той эпохи владел практически  всеми «искусствами». Эпоха Возрождения  и формирование науки Нового времени  быстро покончили с этим уютным единством. Великие географические открытия превратили географию в науку; ботаника и  зоология получили громадный новый  материал; труды Коперника, Браге, Кеплера, Галилея превратили астрономию в  бурно развивающуюся область; математика, механика, оптика стремительно возводили  здания величественных теорий. Единство наук и искусств, опиравшееся на религиозное миросозерцание, было взорвано и уступило место прогрессирующей  дифференциации. Возникающие конкретные науки подобно галактикам стремительно разлетались в разные стороны, и  не требовалось никакого красного смещения для того, чтобы обнаружить этот процесс. Отличительной чертой новой  науки было то, что она не пыталась понять мир в его синтетическом  единстве, как это было характерно для натурфилософских систем древности  и теологических концепций средних  веков, а выделяла отдельные стороны, черты, аспекты мира и занималась углубленным изучением этих сторон. Накопление научных результатов  быстро превращало исследование одной  из сторон реальности в особую науку. Успехи науки вели к ее дальнейшей дифференциации, а последняя, в свою очередь, содействовала получению  новых, еще более глубоких результатов. «Разложение природы на ее отдельные  части, — отмечал Ф. Энгельс, —  разделение различных процессов  и предметов природы на определенные классы, исследование внутреннего строения органических тел по их многообразным анатомическим формам — все это было основным условием тех исполинских успехов, которые были достигнуты в области познания природы за последние четыреста лет»[15].

    В XX в. количество наук стало необозримым, новые науки возникают на стыках старых, сложившихся дисциплин — биохимия, бионика, психолингвистика, технические науки и т. п. Более того, разделение научного труда проникло внутрь наук и привело к разделению ученых одной области знания на теоретиков и экспериментаторов; специалистов по тому или иному периоду истории, региону, стране; ученых, занимающихся фундаментальными или прикладными исследованиями. Как и рабочий, современный ученый является, как правило, лишь «частичным» ученым — узким специалистом. Однако именно эти возрастающие дифференциация и специализация и были, как показывает история науки, основой ее бурного прогрессивного развития. В настоящее время, когда на Земле работают около 80% всех когда-либо живших ученых, узкая специализация позволяет содействовать развитию науки.

    Следует, может быть, упомянуть еще один социальный фактор, не только закрепляющий стихийно складывающуюся дифференциацию, но и способствующий ее углублению. Современная наука институциализирована, т.е. организована в определенные формы, порождает определенную иерархию и  систему вознаграждений. В капиталистическом  обществе — обществе товаровладельцев — знания, которыми обладает ученый, — это тот товар, который он выносит на общественный рынок для  обмена. Отчасти это справедливо  и для социалистического общества, в котором сохраняются товарно-денежные отношения и стоимостной учет труда и потребления. За свой товар  ученый получает определенную долю общественных благ. Чем нужнее обществу некоторые  знания и чем реже встречаются  соответствующие специалисты, тем  больше материальных благ оно предоставляет ученым, работающим в этой области. Поэтому ученые в какой-то мере заинтересованы в установлении монополии на ту или иную область науки, хотя бы и очень узкую. Это порождает конкурентную борьбу научных школ и неосознанное сопротивление попыткам интеграции, способным обесценить знания той или иной области. Конечно, подлинным ученым такие меркантильные соображения глубоко чужды.

    Смысл и судьбы единства науки

    Приняв  во внимание те глубокие и неустранимые причины, которые порождают дифференциацию научного знания, что же теперь можем  мы сказать о проблеме его единства? По-видимому, начать нужно с замечания  о том, что авторы, пишущие о  единстве научного знания, термин «единство» часто употребляют в весьма неопределенном смысле. Это позволяет, конечно, высказать  немало интересных, порой тонких соображений  по поводу единства науки, однако большая  часть из них оказывается бессодержательной. Поэтому разговоры о единстве научного знания, о возможностях и  способах достижения желанного единства следует, по всей видимости, начинать с  ясного указания на то, что хотят  понимать под «единством», когда  речь идет о науке.

    Как же истолковывают это понятие  чаще всего? В самом первом приближении  можно выделить по крайней мере три  различных истолкования единства научного знания, каждое из которых рассматривает  современную дифференциацию наук как  временную или внешнюю. Самый  определенный смысл понятию единства придают те авторы, которые говорят  о замене ныне существующих наук одной  наукой, о слиянии предметных областей различных наук в одну область, о  формировании одного языка, выработке  единого метода, о полном взаимопонимании  между учеными и т. п. Единая наука — это одна наука. Такой науки еще нет, но она будет создана[16]. Что же можно сказать об этом понимании, которое «единство» науки отождествляет с ее «единственностью»? Выше мы пытались показать, что дифференциация науки обусловлена самой природой научного познания и социальной практикой. Поэтому, до тех пор пока наука остается наукой, она всегда будет разделена на множество конкретных наук, областей, языков, теорий. Если же различные ныне науки когда-нибудь сольются в одну науку, с одним языком и одной теорией, то это уже не будет тем, что мы сегодня называем наукой. В связи с этим можно вспомнить феодализм с его раздробленностью на множество мелких владений, каждое из которых имело своего суверена, войско, замкнутое хозяйство, нормы судопроизводства и пр. Преодоление феодальной раздробленности, образование централизованных государств, формирование наций и единого национального языка — это конец феодализма как общественно-экономической формации. Все рассуждения о преодолении дифференциации научного знания есть, по существу, рассуждения об устранении науки как особой исторической формы человеческого познания и о замене ее другой формой.

    Иногда  под единством науки понимают нечто общее, что присуще каждой конкретной науке, что, следовательно, отличает науку в целом как  особую форму общественного сознания. К какой бы области ни относилось научное знание, оно должно быть, например, непротиворечивым, эмпирически  проверяемым, обоснованным, подтвержденным фактами и т. п. Именно эти черты, обеспечивая единство его различных  областей, отличают научное знание от натурфилософских, религиозных и  псевдонаучных концепций. По поводу такого понимания можно заметить следующее. Во-первых, общность еще  не есть единство. Луна и головка  голландского сыра обладают сходными чертами, однако трудно говорить о каком-либо единстве между ними. Существование  методологических норм и стандартов, общих для всех конкретных наук, еще не свидетельствует об их единстве. Во-вторых, нетрудно заметить, что в  таком аспекте проблема единства научного знания неявным образом  трансформируется в проблему демаркации: чем отличается знание от веры, наука от религии или мифа? Известно, что граница между наукой и ненаукой весьма расплывчата, даже если под «наукой» понимать только естествознание. Когда же мы принимаем во внимание еще и общественные науки, эта граница вообще исчезает. Единство научного знания, опирающееся на демаркацию между наукой и иными формами общественного сознания, оказывается столь же неопределенным, сколь неопределенны критерии демаркации.

    Наиболее  осторожные исследователи проблемы единства научного знания говорят об интегративных и редукционных процессах  в современной науке. Единство науки  они усматривают в преобладании интегративных тенденций. «Это стремление к интеграции, — пишет, например, Н.Ф. Овчинников, — можно рассматривать как проявление тенденции к единству научного знания»[17]. В XIX в. в науке преобладала тенденция к дифференциации; XX столетие принесло стремление к интеграции, к единству. Можно согласиться с тем, что для отдельных областей научного познания, например для физики, это утверждение справедливо. Однако для науки в целом оно кажется сомнительным. Здесь более привлекательной выглядит позиция, которая утверждает равноправие и взаимообусловленность двух противоположных тенденций — к интеграции и к дифференциации. С наибольшей ясностью и полнотой эту позицию выразила Н.Т. Абрамова «...Монизм и полиморфизм (многообразие), — отмечает она, — сосуществуют в современном сознании, и каждый из них представляет собой дополнительное явление для понимания развития научного знания как единого целого»[18]. Центробежная и центростремительная тенденция в развитии науки переплетены так же тесно, как сплетаются хромосомы в мейозе, и только это удерживает науку на орбите прогресса. Последняя позиция кажется неуязвимой для критики.