Зигмунд Фрейд теория полового влечения

Заменой сексуального объекта становится часть тела в  общем очень мало пригодная для  сексуальных целей (нога, волосы), или  неодушевленный объект, имеющий вполне определенное отношение к сексуальному лицу, скорее всего к его сексуальности (части платья, белое белье). Эта  замена вполне правильно приравнивается фетишу, в котором дикарь воплощает  своего бога.

Переход к случаям  фетишизма с отказом от нормальной или извращенной сексуальной  цели составляют случаи, в которых  требуется присутствие фетишистского  условия в сексуальном объекте  для того, чтобы достигнута была сексуальная цель (определенный цвет волос, платье, даже телесные недостатки). Ни одна вариация сексуального влечения, граничащая с патологическим, не имеет  такого права на наш интерес, как  эта, благодаря странности вызываемых ею явлений. Известное понижение  стремления к нормальной сексуальной  цели является, по-видимому, необходимой  предпосылкой для всех случаев (экзекуторная слабость сексуального аппарата)^[12]. Связь с нормальным осуществляется посредством психологически необходимой переоценки сексуального объекта, которая неизбежно переносится на все, ассоциативно с ним связанное. Известная степень такого фетишизма свойственна, поэтому, всегда нормальной любви, особенно в тех стадиях влюбленности, в которой нормальная сексуальная цель кажется недостижимой или достижение ее невозможным.

«Достань мне  шарф с ее груди, Дай мне подвязку моей любви». (Фауст.)

Патологическим  случай становится только тогда, когда  стремление к фетишу зафиксировалось  сильнее, чем при обычных условиях, и заняло место нормальной цели, далее, когда фетиш теряет связь  с определенным лицом, становится единственным сексуальным объектом. Таковы вообще условия перехода вариации полового влечения в патологические отклонения.

Как впервые утверждал  Вinet, а впоследствии было доказано многочисленными  фактами, в выборе фетиша сказывается  непрекращающееся влияние воспринятого, большей частью в раннем детстве, сексуального впечатления, – что  можно сравнить с известным постоянством любви нормального человека. Такое  происхождение особенно ясно в случаях, в которых выбор сексуального объекта обусловлен только фетишем. С значением сексуальных впечатлений  в раннем детстве мы встретимся еще  и в другом месте^[13].

В других случаях  к замене объекта фетишем привел символический ход мыслей, большей  частью неосознанный данным лицом. Пути этого ряда мыслей не всегда можно  доказать с уверенностью (нога представляет собой древний сексуальный символ уже в мифах)^[14]; «мех» обязан своей ролью фетиша ассоциации с волосами на mons Veneris; однако и эта символика, по-видимому, не всегда зависит от сексуальных переживаний детства^[15].

В некоторых случаях  фетишизма ноги удалось доказать, что направленное первоначально  на гениталии влечение к подглядыванию, стремившееся снизу приблизиться к  своему объекту, задержалось на своем  пути благодаря запрещению и вытеснению и сохранило поэтому ногу или  башмак, как фетиш. Женские гениталии, в соответствии с детскими представлениями  рисовались воображению как мужские.

b) Фиксации предварительных  сексуальных целей

Возникновение новых  намерений

Все внешние и  внутренние условия, затрудняющие или  отдаляющие достижение нормальной сексуальной  цели (импотенция, дороговизна сексуального объекта, опасности сексуального акта) поддерживают, понятно, наклонность  к тому, чтобы задержаться на подготовительный актах и образовать из них новые  сексуальные цели которые могут  занять место нормального. При ближайшем  рассмотрении всегда оказывается, что, по-видимому, самые странные из этих новых целей все же намечаются уже при нормальном сексуальном  процессе.

Ощупывание и  разглядывание

Известная доля ощупывания для человека, по крайней мере, необходима для достижения нормальной сексуальной  цели. Также общеизвестно, каким  источником наслаждения, с одной  стороны, и каким источником новой  энергии, с другой стороны, становится кожа, благодаря ощущениям от прикосновения  сексуального объекта. Поэтому задержка на ощупывании, если только половой  акт развивается дальше, вряд ли может быть причислена к перверзиям.

То же самое и  с разглядыванием, сводящимся в конечном счете к ощупыванию. Оптическое впечатление  осуществляется тем путем, по которому чаще всего пробуждается либидинозное возбуждение, и на проходимость которого, – если допустим такой телеологический  подход, – рассчитывает естественный подбор, направляя развитие сексуального объекта в сторону красоты^[16]. Прогрессирующее вместе с культурой прикрывание тела будит сексуальное любопытство, стремящееся к тому, чтобы обнажением запрещенных частей дополнить для себя сексуальный объект; но это любопытство может быть отвлечено на художественные цели («сублимировано»), если удается отвлечь его интерес от гениталий и направить его на тело в целом. Задержка на этой промежуточной сексуальной цели подчеркнутого сексуального разглядывания свойственна в известной степени большинству нормальных людей, она дает им возможность направить известную часть своего либидо на высшие художественные цели. Перверзией же страсть к подглядыванию становится, напротив: а) если она ограничивается исключительно гениталиями, б) если она связана с преодолением чувства отвращения (voyeurs: подглядывание при функции выделения), с) если она, вместо подготовления нормальной сексуальной цели, вытесняет ее. Последнее ярко выражено у эксгибиционистов, которые, если мне позволено будет судить на основании одного случая, показывают свои гениталии для того, чтобы в награду получить возможность увидеть гениталии других^[17].

При перверзии, стремление которой состоит в разглядывании  и показывании себя, проявляется  очень замечательная черта, которая  займет нас еще больше при следующем  отклонении. Сексуальная цель проявляется  при этом выраженной в двоякой  форме: в активной и в пассивной.

Силой, противостоящей страсти к подглядыванию и  иногда даже побеждающей ее, является стыд (как раньше отвращение).

Садизм и мазохизм

Склонность причинить  боль сексуальному объекту и противоположная  ей, эти самые частые и значительные перверзии, названы v. Кгafft-Ebing'ом, в обеих  ее формах, активной и пассивной, –  садизмом и мазохизмом (пассивная  форма). Другие авторы предпочитают более  узкое обозначение алголагнии, подчеркивающее наслаждение от боли, жестокость, между  тем, как при избранном v. Кгafft-Ebing'ом названии на первый план выдвигаются  всякого рода унижение и покорность.

Корни активной алголагнии, садизма, в пределах нормального  легко доказать. Сексуальность большинства  мужчин содержит примесь агрессивности, склонности к насильственному преодолению, биологическое значение которого состоит, вероятно, в необходимости преодолеть сопротивление сексуального объекта  еще и иначе, не только посредством  актов ухаживания. Садизм в таком  случае соответствовал бы ставшему самостоятельным, преувеличенному, выдвинутому благодаря  сдвигу на главное место агрессивному компоненту сексуального влечения.

Понятие садизма  в обычном применении этого слова, колеблется между только активной и  затем насильственной констелляцией  к сексуальному объекту и исключительной неразрывностью удовлетворения с подчинением  и его терзанием. Строго говоря, только последний крайний случай имеет  право на название перверзии.

Равным образом, термин «мазохизм» обнимает все пассивные  констелляции к сексуальной жизни  и к сексуальному объекту, крайним  выражением которых является неразрывность  удовлетворения с испытанием физической и душевной боли со стороны сексуального объекта. Мазохизм как перверзия, по-видимому, дальше отошел от нормальной сексуальной  цели, чем противоположный ему  садизм; можно сомневаться в том, появляется ли он когда-нибудь первично или не развивается ли он всегда из садизма, благодаря преобразованию. Часто можно видеть, что мазохизм представляет собой только продолжение  садизма, обращенного на собственную  личность, временно заменяющую при  этом место сексуального объекта. Клинический  анализ крайних случаев мазохистической  перверзии приводит к совокупному  влиянию большого числа моментов, преувеличивающих и фиксирующих  первоначальную пассивную сексуальную  установку (кастрационный комплекс, сознание вины).

Преодолеваемая  при этом боль уподобляется отвращению и стыду, оказывавшим сопротивление  либидо.

Садизм и мазохизм занимают особое место среди перверзии, так как лежащая в основе их противоположность активности и  пассивности принадлежит к самым  общим характерным чертам сексуальной  жизни.

История культуры человечества вне всякого сомнения доказывает, что жестокость и половое влечение связаны самым тесным образом, но для объяснения этой связи не пошли  дальше подчеркивания агрессивного момента либидо. По мнению одних  авторов, эта примешивающаяся к  сексуальному влечению агрессивность  является собственно остатком каннибальских  вожделений, т. е. в ней принимает  участие аппарат овладевания, служащий удовлетворению другой онтогенетически  более старой большой потребности^[18]. Высказывалось также мнение, что всякая боль сама по себе содержит возможность ощущения наслаждения. Удовлетворимся впечатлением, что объяснение этой перверзии никоим образом не может считаться удовлетворительным, и что возможно, что при этом несколько душевных стремлений соединяются для одного эффекта.

Самая разительная  особенность этой перверзии заключается, однако, в том, что пассивная и  активная формы ее всегда совместно  встречаются у одного и того же лица. Кто получает наслаждение, причиняя другим боль в половом отношении, тот также способен испытывать наслаждение  от боли, которая причиняется ему  от половых отношений. Садист всегда одновременно и мазохист, хотя активная или пассивная сторона перверзии  у его может быть сильнее выражена и представлять собой преобладающее  сексуальное проявление^[19].

Мы видим таким  образом, что некоторые из перверзий  всегда встречаются как противоположные  пары, чему необходимо придать большое  теоретическое значение, принимая во внимание материал, который будет  приведен ниже^[20]. Далее совершенно очевидно, что существование противоположной пары, садизм—мазохизм, нельзя объяснить непосредственно и только примесью агрессивности. Взамен того является желание привести в связь эти одновременно существующие противоположности с противоположностью мужского и женского, заключающейся в бисексуальности, значение которой в психоанализе сводится к противоположности между активным и пассивным.

3. ОБЩЕЕ  О ПЕРВЕРЗИЯХ

Вариация и болезнь

Врачи, изучавшие  впервые перверзии на резко выраженных случаях и при особых условиях, были, разумеется, склонны приписать  им характер болезни или дегенерации  подобно инверзиям. Однако в данном случае легче, чем в том, признать такой взгляд неправильным. Ежедневный опыт показывает, что большинство  этих нарушений, по крайней мере наименее тяжелые из них, составляют редко  недостающую составную часть  сексуальной жизни здорового, который  и смотрит на них так, как и  на другие интимности. Там, где обстоятельства благоприятствуют этому, и нормальный может на некоторое время заменить нормальную сексуальную цель такой  перверзией или уступить ей место  наряду с первой. У всякого рода здорового человека имеется какое-нибудь состояние по отношению к нормальной сексуальной цели, которое можно  назвать перверзией, и достаточно уже такой общей расторопности, чтобы доказать нецелесообразность употребления в качестве упрека названия перверзии. Именно в области сексуальной  жизни встречаешься с особыми, в  настоящее время, собственно говоря, неразрешимыми трудностями, если хочешь провести резкую границу между только вариацией в пределах области  физиологии и болезненными симптомами.

У некоторых из этих перверзии качество новой сексуальной  цели все же таково, что требует  особой оценки. Некоторые из перверзии  по содержанию своему настолько удаляются  от нормального, что мы не можем не объявить их «болезненными», особенно те, при которых сексуальное влечение проявляет изумительные действия в смысле преодоления сопротивлений (стыд, отвращение, жуть, боль, облизывание кала, насилование трупов). Но и в этих случаях нельзя с полной уверенностью думать, что преступники всегда окажутся лицами с другими тяжелыми ненормальностями или душевнобольными. И здесь не уйдешь от факта, что лица, обычно ведущие себя как нормальные, только в области сексуальной жизни во власти самого безудержного из всех влечений проявляют себя как больные. Между тем как за явною ненормальностью в других жизненных отношениях всегда обычно открывается на заднем плане ненормальное сексуальное поведение.

В большинстве случаев  мы можем открыть болезненный  характер перверзии не в содержании новой сексуальной цели, а в  отношении к нормальному: если перверзия  появляется не наряду с нормальным (сексуальной целью и объектом), когда благоприятные условия  способствуют нормальному, а неблагоприятные  препятствуют ему, а при всяких условиях вытесняет и заменяет нормальное; мы видим, следовательно, в исключительности и фиксации перверзии больше всего  основания к тому, чтобы смотреть на нее, как на болезненный симптом.

Участие психики  в перверзиях

Может быть, именно в самых отвратительных перверзиях нужно признать наибольшее участие  психики в превращении сексуального влечения. Здесь проделана душевная работа, которой нельзя отказать в  оценке, в смысле идеализации влечения, несмотря на его отвратительное проявление. Всемогущество любви, быть может, нигде  не проявляется так сильно, как  в этих ее заблуждениях. Самое высокое  и самое низкое всюду теснейшим  образом связаны в сексуальности («…от неба через мир в преисподнюю»).

Два вывода

При изучении перверзии  мы пришли к взгляду, что сексуальному влечению приходится бороться с определенными  душевными силами, как сопротивление, среди которых яснее всего  выделяются стыд и отвращение. Допустимо  предположение, что эти силы принимают  участие в том, чтобы сдержать влечение в пределах, считающихся  нормальными; и если они развились  в индивидууме раньше, чем сексуальное  влечение достигло полной своей силы, то, вероятно, они и дали определенное направление его развитию^[21].

Далее мы заметим, что  некоторые из исследованных перверзии  становятся понятными только при  совпадении некоторых мотивов. Если они допускают анализ – разложение, то они должны быть сложными по своей  природе. Это может послужит нам  намеком, что и само сексуальное  влечение может быть не нечто простое, а состоит из компонентов, которые  снова отделяются от него в виде перверзии. Клиника таким образом  обратила наше внимание на спаянности, которые лишились своего выражения  в однообразии нормального поведения^[22].