Новая экономическая политика

Итак, к 1925 году стало ясно, что народное хозяйство пришло к  противоречию: дальнейшему продвижению  к рынку мешали политические и  идеологические факторы, боязнь «перерождения» власти; возврату к военно-коммунистическому  типу хозяйства мешали воспоминания о крестьянской войне 1920 года и массовом голоде, боязнь антисоветских выступлений.

Всё это вело к разноголосице  в политических оценках ситуации.

Так, в 1925 году Бухарин призвал  крестьян: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство!», но уже  через несколько недель на деле отказался  от своих слов. Другие же, во главе с Е.А. Преображенским, требовали усиления борьбы с «кулаком» (забиравшим в свои руки, как они утверждали, не только экономическую, но и политическую власть в деревне), — не помышляя, однако, ни о «ликвидации кулачества как класса», ни о насильственной «сплошной коллективизации», ни о свертывании НЭПа (в отличие от Бухарина, который с 1930 г. занялся теоретическим обоснованием новой сталинской политики, а в 1937 г. в своем письме будущим руководителям партии клялся, что вот уже 8 лет не имеет никаких разногласий со Сталиным, Е.А. Преображенский осуждал сталинскую политику и на Лубянке в 1936 г.). Однако противоречия НЭПа усиливали антинэповские настроения низовой и средней части партийного руководства.

НЭП в промышленности

Из резолюции XII съезда РКП(б), апрель 1923 года:

Возрождение государственной  промышленности при общей хозяйственной  структуре нашей страны будет  по необходимости находиться в теснейшей  зависимости от развития сельского  хозяйства, необходимые оборотные  средства должны образоваться в сельском хозяйстве в качестве избытка  сельскохозяйственных продуктов над  потреблением деревни, прежде чем промышленность сможет сделать решительный шаг  вперёд. Но столь же важно для  государственной промышленности не отставать от земледелия, иначе на основе последнего создалась бы частная  индустрия, которая, в конце концов, поглотила бы или рассосала государственную. Победоносной может оказаться только такая промышленность, которая даёт больше, чем поглощает. Промышленность, живущая за счёт бюджета, то есть за счёт сельского хозяйства, не могла бы создать устойчивой и длительной опоры для пролетарской диктатуры. Вопрос о создании в государственной промышленности прибавочной стоимости — есть вопрос о судьбе Советской власти, то есть о судьбе пролетариата.

Радикальные преобразования произошли и в промышленности. Главки были упразднены, а вместо них  созданы тресты — объединения  однородных или взаимосвязанных  между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и финансовую независимость, вплоть до права выпуска  долгосрочных облигационных займов. Уже к концу 1922 г. около 90 % промышленных предприятий были объединены в 421 трест, причем 40 % из них было централизованного, а 60 % — местного подчинения. Тресты сами решали, что производить и  где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест, снимались  с государственного снабжения и  переходили к закупкам ресурсов на рынке. Законом предусматривалось, что «государственная казна за долги  трестов не отвечает».

ВСНХ, потерявший право вмешательства  в текущую деятельность предприятий  и трестов, превратился в координационный  центр. Его аппарат был резко сокращён. Именно в то время появился хозяйственный расчёт, при котором предприятие (после обязательных фиксированных взносов в государственный бюджет) имеет право само распоряжаться доходами от продажи продукции, само отвечает за результаты своей хозяйственной деятельности, самостоятельно использует прибыли и покрывает убытки. В условиях НЭПа, писал Ленин, «государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчёт, то есть, по сути, в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала».

Не менее 20 % прибыли тресты должны были направлять на формирование резервного капитала до достижения им величины, равной половине уставного  капитала (вскоре этот норматив снизили  до 10 % прибыли до тех пор, пока он не достигал трети первоначального  капитала). А резервный капитал  использовался для финансирования расширения производства и возмещения убытков хозяйственной деятельности. От размеров прибыли зависели премии, получаемые членами правления и  рабочими треста.

В декрете ВЦИК и Совнаркома от 1923 г. было записано следующее:

тресты — государственные  промышленные предприятия, которым  государство предоставляет самостоятельность  в производстве своих операций, согласно утверждённому для каждого из них уставу, и которые действуют  на началах коммерческого расчёта  с целью извлечения прибыли.

Стали возникать синдикаты  — добровольные объединения трестов  на началах кооперации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием, внешнеторговыми  операциями. К концу 1922 г. 80 % трестированной промышленности было синдицировано, а  к началу 1928 г. насчитывалось 23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности, сосредоточив в своих руках основную часть  оптовой торговли. Правление синдикатов избиралось на собрании представителей трестов, причём каждый трест мог  передать по своему усмотрению большую  или меньшую часть своего снабжения и сбыта в ведение синдиката.

Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования производилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла широкая сеть товарных бирж, ярмарок, торговых предприятий.

В промышленности и других отраслях была восстановлена денежная оплата труда, введены тарифы, зарплаты, исключающие уравниловку, и сняты  ограничения для увеличения заработков при росте выработки. Были ликвидированы  трудовые армии, отменены обязательная трудовая повинность и основные ограничения  на перемену работы. Организация труда  строилась на принципах материального  стимулирования, пришедших на смену  внеэкономическому принуждению  «военного коммунизма». Абсолютная численность безработных, зарегистрированных биржами труда, в период НЭПа возросла (с 1,2 млн человек в начале 1924 г. до 1,7 млн человек в начале 1929 г.), но расширение рынка труда было ещё более значительным (численность рабочих и служащих во всех отраслях народного хозяйства увеличилась с 5,8 млн в 1924 г. до 12,4 млн в 1929 г.), так что фактически уровень безработицы снизился.

В промышленности и торговле возник частный сектор: некоторые  государственные предприятия были денационализированы, другие — сданы  в аренду; было разрешено создание собственных промышленных предприятий  частным лицам с числом занятых  не более 20 человек (позднее этот «потолок»  был поднят). Среди арендованных «частниками» фабрик были и такие, которые  насчитывали 200—300 человек, а в целом  на долю частного сектора в период НЭПа приходилось около пятой  части промышленной продукции, 40—80 % розничной торговли и небольшая  часть оптовой торговли.

Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в  форме концессий. В 1926—27 гг. насчитывалось 117 действующих соглашений такого рода. Они охватывали предприятия, на которых  работали 18 тыс. человек и выпускалось  чуть более 1 % промышленной продукции. В некоторых отраслях, однако, удельный вес концессионных предприятий  и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели  частью пая, был значителен: в добыче свинца и серебра — 60 %; марганцевой  руды — 85 %; золота — 30 %; в производстве одежды и предметов туалета — 22 %.

Помимо капиталов в СССР направлялся поток рабочих-иммигрантов со всего мира. В 1922 г. американским профсоюзом швейников и советским правительством была создана Русско-американская индустриальная корпорация (РАИК), которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде, четыре — в Москве.

Бурно развивалась кооперация всех форм и видов. Роль производственных кооперативов в сельском хозяйстве  была незначительна (в 1927 г. они давали только 2 % всей сельскохозяйственной продукции  и 7 % товарной продукции), зато простейшими  первичными формами — сбытовой, снабженческой и кредитной кооперации — было охвачено к концу 1920-х более  половины всех крестьянских хозяйств. К концу 1928 г. непроизводственной кооперацией  различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 млн человек (в 13 раз больше, чем в 1913 г.). В обобществлённой розничной торговле 60—80 % приходилось на кооперативную и только 20—40 % — на собственно государственную, в промышленности в 1928 г. 13 % всей продукции давали кооперативы. Существовало кооперативное законодательство, кредитование, страхование.

Взамен обесценившихся и  фактически уже отвергнутых оборотом совзнаков в 1922 г. был начат выпуск новой денежной единицы — червонцев, имевших золотое содержание и курс в золоте (1 червонец = 10 дореволюционным золотым рублям = 7.74 г чистого золота). В 1924 г. быстро вытеснявшиеся червонцами совзнаки вообще прекратили печатать и изъяли из обращения; в том же году был сбалансирован бюджет и запрещено использование денежной эмиссии для покрытия расходов государства; были выпущены новые казначейские билеты — рубли (10 рублей = 1 червонцу). На валютном рынке как внутри страны, так и за рубежом червонцы свободно обменивались на золото и основные иностранные валюты по довоенному курсу царского рубля (1 американский доллар = 1.94 рубля).

Возродилась кредитная система. В 1921 г. был воссоздан Госбанк  СССР, начавший кредитование промышленности и торговли на коммерческой основе. В 1922—1925 гг. был создан целый ряд специализированных банков: акционерные, в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные и даже одно время иностранные, для кредитования отдельных отраслей хозяйства и районов страны; кооперативные — для кредитования потребительской кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита, замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки; общества взаимного кредита — для кредитования частной промышленности и торговли; сберегательные кассы — для мобилизации денежных накоплений населения. На 1 октября 1923 г. в стране действовало 17 самостоятельных банков, а доля Госбанка в общих кредитных вложениях всей банковской системы составляла 2/3. К 1 октября 1926 г. число банков возросло до 61, а доля Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48 %.

Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать  из производства и обмена, в 1920-е  годы проникли во все поры хозяйственного организма, стали главным связующим  звеном между его отдельными частями.

Всего за 5 лет, с 1921 по 1926 г., индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило  на 18 % уровень 1913 г. Но и после завершения восстановительного периода рост экономики  продолжался быстрыми темпами: в 1927 и 1928 гг. прирост промышленного производства составил 13 и 19 % соответственно. В целом же за период 1921—1928 гг. среднегодовой темп прироста национального дохода составил 18 %.

Самым важным итогом НЭПа стало  то, что впечатляющие хозяйственные  успехи были достигнуты на основе принципиально  новых, неизвестных дотоле истории  общественных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали государственные тресты, в кредитно-финансовой сфере — государственные и кооперативные банки, в сельском хозяйстве — мелкие крестьянские хозяйства, охваченные простейшими видами кооперации. Совершенно новыми оказались в условиях нэпа и экономические функции государства; коренным образом изменились цели, принципы и методы правительственной экономической политики. Если ранее центр прямо устанавливал в приказном порядке натуральные, технологические пропорции воспроизводства, то теперь он перешёл к регулированию цен, пытаясь косвенными, экономическими методами обеспечить сбалансированный рост.

Государство оказывало нажим  на производителей, заставляло их изыскивать внутренние резервы увеличения прибыли, мобилизовывать усилия на повышение эффективности производства, которое только и могло теперь обеспечить рост прибыли.

Широкая кампания по снижению цен была начата правительством ещё  в конце 1923 г., но действительно всеобъемлющее  регулирование ценовых пропорций  началось в 1924 г., когда обращение  полностью перешло на устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были переданы Наркомату  внутренней торговли с широкими правами  в сфере нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: оптовые цены на промышленные товары снизились с октября 1923 г. по 1 мая 1924 г. на 26 % и продолжали снижаться  далее.

Весь последующий период до конца НЭПа вопрос о ценах продолжал  оставаться стержнем государственной  экономической политики: повышение  их трестами и синдикатами грозило  повторением кризиса сбыта, тогда  как их понижение сверх меры при  существовании наряду с государственным  частного сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной  промышленности, к перекачке ресурсов государственных предприятий в  частную промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил чутким «барометром», «стрелка» которого, как только государство допускало просчеты в политике ценообразования, сразу же «указывала на непогоду».

Но регулирование цен  проводилось бюрократическим аппаратом, который не контролировался в  достаточной степени непосредственными  производителями. Отсутствие демократизма в процессе принятия решений, касающихся ценообразования, стало «ахиллесовой пятой» рыночной социалистической экономики  и сыграло роковую роль в судьбе НЭПа.

Сколь ни блестящи были успехи в экономике, её подъем ограничивался  жёсткими пределами. Достигнуть довоенного уровня было нелегко, но и это означало новое столкновение с отсталостью  вчерашней России, сейчас уже изолированной  и окружённой враждебным ей миром. Мало того, наиболее могущественные и богатые  капиталистические державы вновь  начинали укрепляться. Американские экономисты подсчитали, что национальный доход  на душу населения в конце 1920-х  годов составлял в СССР менее 19 % американского.

Политическая борьба времён НЭПа

Экономические процессы в период НЭПа накладывались на политическое развитие и в значительной степени определялись последним. Процессы эти на протяжении всего периода Советской власти характеризовались тяготением к диктатуре, авторитаризму. Пока Ленин находился у руля, можно было говорить о «коллективной диктатуре»; лидером он был исключительно за счет авторитета, однако с 1917 г. и эту роль ему приходилось делить с Л. Троцким: верховный правитель в то время именовался «Ленин и Троцкий», оба портрета украшали не только государственные учреждения, но порою и крестьянские избы. Однако с началом внутрипартийной борьбы в конце 1922 г. соперники Троцкого — Зиновьев, Каменев и Сталин, — не обладая его авторитетом, противопоставили ему авторитет Ленина и в короткий срок раздули его до настоящего культа, — дабы обрести возможность гордо именоваться «верными ленинцами» и «защитниками ленинизма».