Выработка взглядов СССР и США на послевоенный мир (1943-1947)

Таким образом "холодная война" разразилась непосредственно в  Восточной Европе. Но для понимания  такой ситуации, необходимо понять контраст между двумя непримиримыми  точками зрения на мировой порядок  в американском мышлении: "универсалистской", согласно которой все государства  имеют общий интерес во всех мировых  делах, и точкой зрения "сфер влияния", согласно которой каждая великая  держава получает гарантии от других великих держав о признании её преобладающего влияния в какой-то определённой зоне её собственных особых интересов. Универсалистская точка  зрения исходила из того, что национальная безопасность будет обеспечиваться международной организацией. Точка  зрения сфер интересов исходила из того, что национальная безопасность будет гарантирована балансом сил. Хотя на практике эти точки зрения вовсе не оказываются несовместимыми, в действительности наш непорочный мир держится на комбинации обеих.

Традиционный американский взгляд на эти вопросы – универсалистский, то есть вильсонианский. Рузвельт был  членом подкабинета Вильсона, что  очень отразилось на его политике. Правда, удивительно творческое мировосприятие Рузвельта совмещало вильсонианство с понятием жизненно важных стратегических интересов. Некоторые критики и  даже друзья Соединённых Штатов иногда отмечали известное противоречие между  американской страстью к универсализму, когда дело касалось территории, далёкой  от американских берегов, и той исключительностью, которую Соединённые Штаты придавали  своим собственным интересам  в регионах, расположенных поближе  к дому. (41)

Признание западными державам интересов СССР в этом регионе  вовсе не рассматривалось ими  как согласие на установление здесь  советской монополии или Советского строя, как отказ от воздействия  Запала на развитие внутренней ситуации в Восточной Европе. В Америке  существовало три различных мнения о том, какую позицию следует  занять по отношению к Советскому Союзу… Точка зрения бывшего министра торговли Уоллеса основана на принципе: американская политика должна обеспечить Советскому Союзу определённую сферу  влияния, а США должны ограничиться тем, чтобы обеспечить свои позиции  в собственной сфере влияния.

Будучи министром торговли, Генри А. Уоллес резко высказывался в поддержку сфер влияния в  своей знаменитой речи в Мэдисон–Сквер–Гарден в сентябре 1946 г., за что и был  смещён президентом Трумэном.

"С нашей стороны, - говорил  он, - мы должны признать, что политические  дела в Восточной Европе касаются  нас не больше, чем Россию –  политические дела в Латинской  Америке, Западной Европе и  в самих Соединённых Штатах. Нравится  нам это или нет, но русские  постараются сделать социалистической  свою сферу влияния точно так  же, как мы стараемся сделать  демократической свою сферу влияния.  Русские имеют не больше оснований  возбуждать политическую активность  местных коммунистов в Западной  Европу, Латинской Америке и Соединённых  Штатах, чем мы – оснований  вмешиваться в политическую жизнь  Восточной Европы и России". (42)

Вторая точка зрения заключалась  в том, чтобы, используя преимущество сохранения секрета производства атомной  бомбы Америкой, как можно скорее спровоцировать расхождение с СССР, которое рано или поздно наступит (43). Этой точки зрения придерживался  Джордж Кеннан, работавший в американском посольстве в Москве. Он утверждал, что Америка не может сделать  ничего, что могла бы изменить ход  событий в Восточной Европе, что  США обманывают самих себя, предполагая, что страну ждёт какое-то иное будущее, кроме русского господства, что поэтому  следует уступить Восточную Европу Советскому Союзу, однако избегать чего-либо, что облегчило бы жизнь русским, как, например, предоставления им экономической  помощи или разделения моральной  ответственности за их действия. (44)

Третья точка зрения, преследует цель проявить по отношению к Советскому Союзу твёрдость, неуступчивость и  таким образом попытаться удержать Советский Союз в определённых рамках. (45) Сторонником является Генри А. Стимсон – сторонник классического  баланса сил. В 1945 г. он призывал к  немедленному "закреплению всех приобретённых территорий путём  создания оборонительных постов, которые  каждая супердержава сочтёт необходимым  для своей собственной безопасности". (46) Стимсон считал притязания России на привилегированное положение  в Восточной Европе не лишёнными  оснований. Принятие политики сфер влияния  оказалось ему способом избежать прямого столкновения.

Вторая половина 40-х годов  и стала временем выработки общего внешнеполитического курса США  в новых послевоенных условиях и  определения методов воздействия  на политику Советского Союза в этом регионе.

Русские же были полны решимости  защитить свои границы, и, особенно, границу  на западе. Их западным границам не доставало  естественных средств защиты – там  не было никаких великих океанов, скалистых гор, топких болот или  непроходимых джунглей. История России – история вторжения, последнее  из которых, уже в наше время, заканчивалось  гибелью более двадцати миллионов  её граждан. Кеннан писал в мае 1944 года: "За упорной экспансией России стоит лишь вековое чувство уязвимости, испытываемое оседлым народом, живущим  на открытой равнине по соседству  со свирепыми кочевниками". Эту "тягу" к экспансиям он назвал "постоянной чертой русской психологии". (47)

Однако США и США  обладали разными объективными возможностями  для достижения своих целеё и  существенно различавшимися средствами воздействия на общественное настроение и развитие внутриполитической ситуации в регионе.

Красная Армия продолжала своё продвижение по Восточной Европе. В августе польская Армия Крайова, побуждаемая радиопередачами из Москва на польском языке, выступила  в Варшаве против нацистов. Поляки храбро сражались в течение 65 страшных дней (49), а в это время Красная  Армия стояла на берегах Вислы  в нескольких милях от города, тогда  как Сталин в Москве упорно отказывался  сотрудничать с Западом в его  усилиях по доставке припасов варшавскому  Сопротивлению. Это было воспринято как заранее рассчитанное советское  решение позволить нацистам уничтожить антисоветское польское подполье; и  действительно, результатом явилось  уничтожение любой реальной альтернативы советскому решению проблемы Польши. Агония Варшавы вызвала самый  искренний и моральный шок  в Великобритании и Америке, пробудив мрачные предчувствия относительно советских послевоенных целей.

Тем временем, в том же сентябре, Восточная Европа преподнесла  союзникам ещё один кризис. Болгария, которая не воевала против России, решила, пока это ещё можно, сдаться  западным союзникам; и англичане  с американцами начали обсуждать  в Каире условия перемирия  с болгарскими представителями. Москва, возмущённая тем, что она  сочла просто западным вмешательством в зону её собственных жизненных  интересов, немедленно объявила войну  Болгарии. В длинной и глубокой по мысли телеграмме посол Гарриман размышлял о проблемах коммуникации с Советским Союзом. "Одни и  те же слова, - отмечал он, - для советских  людей и для нас имеют разное смысловое значение. Когда они  с настойчивостью говорят о "дружественных  правительствах" в соседних с  ними странах, они думают о чём-то совершенно другом, чем это представляется нам". (49) Но, тем не менее, русские  имеют право решать свои проблемы с их западными соседями в одностороннем  порядке. В 1944 г. Кеннан писал: "Что  касается пограничных государств, то Советское правительство никогда  не переставало мыслить категориями  сфер интересов. Оно ожидает, что  мы поддержим его в любых действиях, какие оно пожелает предпринять  в этих регионах, взамен оно будет  готово воздерживаться от моральных  оценок любых действий, совершаемых  США". (50)  Это подтверждается событием, когда движение Сопротивления в  Греции, в котором преобладали  коммунисты, пошло на открытый мятеж  против усилий правительства Помандеру  разоружить и разогнать повстанцев. Теперь Черчилль использовал части  британской армии, чтобы подавить восстание. Эта акция вызвала бурю критики  и в его собственной стороне, и в Соединённых Штатах; американское правительство даже публично отмежевалось от этой интервенции, подчёркивая таким  образом свою непричастность к соглашению о сферах влияния. Но Сталин, как утверждал позже Черчилль, "строго  верно соблюдал наше октябрьское соглашение, и в течение всех долгих недель, пока коммунисты сражались на улицах Афин, ни "Правда", ни "Известия" не выступили ни с единым словом осуждения". (51)

Этот факт подтверждает ещё  и то, что для Сталина первоначальной целью, скорее всего, было не завоевание мира, а обеспечение безопасности для России.

Тем не менее США были против идеи стабилизации мира путём разделения сфер влияния и настаивали на восточноевропейской  стратегии.

Первая причина заключалась  в том, что они рассматривали  такое решение, как заключающее  в себе семена третьей мировой  войны. Идея баланса сил казалась нестабильной по своей сути. Она  предлагала каждой державе постоянное искушение попытаться изменить этот баланс в свою пользу. Это могло  свести великие державы от цели достижения согласованной общей политики в  сторону соперничества. Американцы были вполне готовы признать, что Россия имеет право на обеспечение стабильной гарантии своей национальной безопасности – но не таким, а с помощью создания международной организации по поддержанию  мира в послевоенный период.

В этом содержится, по заявлению  госдепартамента, сделанном им в 1945 г., "будет мешать учреждению и  успешному функционированию более  широкой системы всеобщей безопасности с участием всех стран". (52) Короче говоря, ООН рассматривалась в  качестве альтернативы политике баланса  сил.

В-третьих, универсалисты  опасались, что подход с позиций  разделения сфер влияния создаст, по выражению Хэлла, "рай для изоляционистов" и может привести к закрытым торговым зонам.

В-четвертых, решение по принципу разделения на сферы влияния интересов  означало бы предательство принципов, ради которых велась вторая мировая  война, - Атлантической хартии, "четырех  свобод", Декларации Объединённых Наций. Польша сфокусировала в себе эту  проблему. Великобритания, выступившая  в войну, чтобы защитить независимость  Польши от немцев, не могла так просто закончить войну, уступив независимость  Польши русским. Так,. по словам Гопкинса, сказанным им Сталину после смерти Рузвельта в 1945 г., "Польша сделалась  символом нашей способности решать проблемы с Советским Союзом". Американские либералы также не могли  невозмутимо наблюдать за тем, как  полицейское государство распространяет свою власть, в странах, которые, если и не были в целом подлинными демократиями, не были и тираниями. (53)

В-пятых, решение по схеме  сфер влияния создавало бы сложные  внутренние проблемы в американской политической жизни. Рузвельт осознал  значение шести миллионов польских голосов на выборах 1944 г. Рузвельт считал, что ни одна администрация не смогла бы удержаться у власти, если бы не попыталась сделать всё, исключая военные действия, чтобы спасти Восточную Европу.

В-шестых, если бы русским  беспрекословно разрешили распространить своё влияние на Восточную Европу, удовлетворило бы их это? Многие в  правительстве США считали, что  если Запад повернётся спиной к Восточной  Европе, возникнет вероятность того, что русские используют свою зону безопасности не только в целях обороны, но и в качестве трамплина для  нападения на Западную Европу. Но если столкновение с СССР было неизбежно, то пусть оно произойдёт в Восточной, нежели в Западной Европе. В целом  американская позиция сводилась  к следующему "США имеют свои интересы во всём мире и они не ограничиваются Северной и Южной Америкой и Тихим океаном". (54)

Такова была американская позиция, но СССР, достигнув горького понимания того, что его выживание  зависит от контроля над теми зонами, через которые враги так часто  вторгались на их родную землю. Советский  Союз мог утверждать, что этим он выполнял свою часть сделки по разграничению  сфер влияния. И в открытых политических вопросах СССР тщательно следовал правилам игра. Он молчаливо наблюдал, как  британцы расстреливали коммунистов  в Греции. СССР не рассматривал антикоммунистические действия в Западной зоне как повод  для войны, и взамен рассчитывал  получать от Запада такое же согласие на укрепление своего господства в  восточной зоне. Но следование принципу самоопределения вовлекло США в  Восточной Европе в ситуацию более  сложную, чем СССР требовал для себя в качестве законного претендента  на участие в делах Западной зоны. Теперь, когда Советский Союз осуществлял  в Восточной Европе такой же грубый контроль, какой СССР позволял осуществлять Вашингтону в американской сфере  влияния, американские протесты накладывались  на паранойю, порождённую и российской историей, и ленинской идеологией, безусловно, казались угрозой безопасности. Поэтому вполне вероятно и естественно, что Москва восприняла упор на самоопределение  как оказание намеренного давления на западные границы России. Более  того, реставрация капитализма в  странах освобождённых Красной  Армией ценой страшных потерь, без  сомнения казалась русским предательством тех принципов, за которые они  сражались. А требование Запада о  проведении свободных выборов, которые  вернее всего прошли бы в пользу антисоветского правительства, опять  же рассматривалось советским правительством как американская агрессия.

Таким образом, русские вполне могли расценить действия Запада как рассчитанные на поощрение их врагов в Восточной Европе и на нанесение урона их собственной  минимальной цели создания защитного  пояса.

Советский Союз, чувствуя угрозу со сторону американской идеи о самоопределении  и основанной на ней дипломатии в  отношении пограничных государств, а также сомневаясь в способности  Организации Объединённых Наций  защитить его границы с той  степенью надёжности, как это обеспечило бы его собственное господство в  Восточной Европе, начал осуществлять меры по безопасности в одностороннем  порядке.

В марте Сталин выразил  свою оценку ООН, ответив на  просьбу  Рузвельта, чтобы Молотов приехал  на конференцию в Сан-Франциско, хотя бы на открытие сессии. В последующие  недели русские упорно и в довольно грубой форме проводили свою линию  в Восточной Европе, прежде всего  на своём испытательном полигоне – в Польше (55). СССР игнорировал  Декларацию об освобождённой Европе, игнорировал Атлантическую хартию, принцип самоопределения, идею свободы  человека и всё остальное, что  американцы полагали необходимым для  стабильного мира.

В то же время русские начали мобилизовать коммунистические силы в  самих Соединённых Штатах, чтобы  блокировать американский универсализм.

Атмосфера взаимного недоверия  начинала сгущаться. Перед Сталиным лежал выбор. Обеспечить свои долгосрочные идеологические и национальные интересы можно было либо путём краткосрочного перемирия с Западом, либо путём  немедленного возобновления давления. В октябре 1945 г. в Сочи Сталин намекнул Гарриману, что он планирует пойти  по второму пути, что Советский  Союз берёт курс на изоляцию (56). Нет  сомнения, что возникавшие в отношениях с США одна за другой проблемы способствовали принятию этого решения. Однако главные причины, вероятнее всего заключались в другом: в развитии событий в Восточной Европе.

В Восточной Европе Сталин пока всё ещё вырабатывал методику осуществления контроля. Но он, должно быть уже тогда стал приходить  к выводу, что он недооценил враждебность местного населения к господству русских. В то же время он лучше, чем  когда-либо, видел новые возможности, открывающиеся в Западной Европе. Вторая половина континента неожиданно предстала перед ним политически  деморализованной, экономически бессильной и беззащитной с военной точки  зрения. Если обстановка в Восточной  Европе подталкивала к односторонним  действиям и делала их, по-видимому, необходимыми для обеспечения интересов  безопасности России, то обстановка в  Западной Европе предлагала новые искушения  для коммунистической экспансии. "Холодная война" должна была вот-вот вспыхнуть.