Внутренняя политика абсолютизма в эпоху дворцовых переворотов ( 1725-1762 гг.)

tify">2). Смотреть, чтоб начало службы сочтено было от 20 лет, и  то, если кто с того же года и служить начал, если же вступил в службу старше 20 лет то считать с года вступления в действительную службу;

3). Рассмотреть, просящиеся в отставку, действительно ли и порядочно ли три армии служили и свои чины от солдатства службою своего и прямым порядком получали; также осведомиться о домашних их нуждах, до экономии касающихся, и только тогда отставлять;

4). Если будут проситься в отставку такие, которые хотя военными слыли, однако военную службу при армии действительно не отправляли и в прошедших войнах ни при каких потребах не бывали, а по летам и здоровью своему служить в состоянии – таких не оставлять, ибо несправедливо было бы, чтоб они с прямо заслуженными людьми при сем случае в равенстве быть могли;

5). Чтоб те, которые по прошествии 25 лет порядочной службы хотя об отставке просить и будут, а по летам и здоровью служить еще в состоянии и люди достойные, переменять их одним чином, невзирая на их к производству линию.

6). Раньше 55 лет от рождения не отставлять тех, которые в военной службе не бывали, и в одних статских чинах служили разве такие явятся, которые никакой службы отправлять будут не в состоянии63. Ну случайно поэтому же вслед за манифестом появилась целая серия связанных с ним законодательных актов. Важно, что манифест устанавливал не только срок службы, но и ее возрастные рамки. Было определено, что дворянин должен поступать на службу в 20 лет, предварительно получив необходимое образование. Таким образом, основополагающие петровские принципы организации службы оставались неизменным.

В развитие идей манифеста 31 декабря 1736 года уже 9 февраля следующего года был издан указ порядке свидетельствования недорослей. На протяжении 13 лет (с семи до двадцатилетнего возраста), отведенных на получение образование, они должны были трижды являться на дворянские смотры в Геральдмейстерскую контору в Петербурге или к местным губернаторам, которые, в свою очередь, обязывались отправлять соответствующие сведения в Герольдию.

Главных цель смотров, помимо чисто учетной, состояла в проверке получения молодыми дворянами образования. Причем главным являлся последний, в 16 лет, когда проверяющим надлежало получить  от родственников недоросля гарантии, что ему будут даны необходимые знание. В противном, случае надлежало позаботиться об определении юношей  в государственные учебные заведения.

Показательно, что возможность получение удовлетворительного домашнего образования прямо связывалась с достатком семьи: отпускать домой предписывалось тех 16-летних, за кем было не менее 100 душ. Спустя еще 10 дней было указано, что если среди 20-летних, явившихся на действительную службу, окажутся ничему не обученные, то определять их в матросы. В марте 1737 года императрица утвердила доклад Кабинета о правилах определения недорослей к приказным делом. В данном случае действовал тот же имущественный ценз: чиновниками при Сенате могли стать имевшие не менее 100 душ, а в коллегиях и канцеляриях – не менее 25.

По сути это было, конечно, проявлением вполне определенной политики по формированию высшей бюрократии и политической элиты страны.

Правительство признавалось, что ни в начале гражданской службы, ни позже рассчитывать на достаточное жалованные, соответствующее определенному социальному статусу, дворянину не следует.

Вместе с тем тот же указ касался еще одного по-прежнему болезненного для дворян вопроса: унижения их сословного достоинства канцелярской службой. Решался этот вопрос весьма своеобразно. Хотя недорослей надлежало определять не службу копиистами, но слыть им дворянами; которые будут в Сенате, тем сенатской канцелярии, а в коллегиях и канцеляриях – дворянами той же коллегий и канцелярии, чем наибольшие могут другим охоты придать, и излишнее нарекание и уничтожение приказных людей от себя отвесть»64.

Иначе говоря, указом создавалось новая категория дворянства, в реальности, однако, так и не появившаяся.

Дворяне по-прежнему не желали идти в канцелярские служители, хотя позднее правительство определило, что в копиистах им надлежит служить лишь год, после чего достойных следовало повышать в должности так, чтобы к достижению 20 – летнею возраста они имели секреторный чин.

Впрочем, принуждать дворян к статской службе правительство не решалось, о чем было ясно заявлено соответствующем указе от 24 марта 1740 г.

В 1736-1739 гг. правительство Анны Ивановны предпринимает ряд энергичных мер по упорядочению деятельности аппарата управления. Так, в мае 1736 года следует указ о ежемесячной присылке в Сенат реестров нерешенных дел. В ноябре того же года в новом указе констатируется, что за прошедшие пять месяцев ни один реестр не прислан, и выдвигается требование о немедленном и окончательном решении всех дел прошлых лет.

Главною причину волокиты правительство усматривало в нерадивости чиновников и систематическом нарушении дисциплины. В октябре того же года последовал указ «О взыскании с членов коллегий, канцелярий и контор за выход из присутствия ранее узаконенного для заседания времени по указу 1722 года». В указе говорилось: «Не только по указам Сенатской конторы приезда и выезды» указам сенатской конторы приезда и выезды» указные от членов не были, и служители тех коллегий того не исполняли, но и по Регламенту многие не съезжались и указывает чалов не выживали …. не только в слушании и решение волокиты чинили, но и по, слушании некоторые одними приговорами и закрепою волочили по дву лет». Указ предписывал: «Сидеть всем неисправным в своих местах безвыходно столько пропущенного времени, сколько по прежде положенными из Сенатской конторы указали время и часов не досидели» 65.

5 марта 1737 года появилось сразу два указу два указа – о порядке ведения сенатских журналов и времени съезда сенаторов на свои заседания. В мае последовал указ – о порядке приема прошений причем сенаторам предписывалось не принимать им самим минуя обер – секретарей. Тогда же чиновникам других центральных учреждений было велено не покидать своих рабочих места до того, как разъедутся сенаторы.

Между тем правительство не могло не волновать и качественный состав чиновников. В октября 1737 года появился указ о проведении смотра всех служащих центральных учреждений «Ее императорскому величеству известно учинилось, - говорилось в указе – что в Сенате, в Синоде и коллегиях, и канцеляриях, и конторах секретарей и канцелярских служителей достойных, кто смысл и рассуждение имеют, и по званиям чинов своих врученные им дела исправлять могут, весьма мало, а прочие, хотя ничего не разумеют … дел ничего не делают для того, что недостаток ума их того не допущает» 66.

Как легко предположить, в силу острой нехватки квалифицированных кадров решить проблему просто путем отсева негодных чиновников было невозможно и спустя два года И. П. Шафиров в подданном императрице.

«Представлении о способах к увеличению государственных доходов» так характеризовал своего начальника по Камерколлегии: «Вице – президент почти, говорить не умеет. И хотя б он и верной и доброй человек, но как не знает человек дела, то такать принужден, дабы спором дела в стыд не войти» 67.

Правительство, однако не отчаивалось. В мае 1738 года последовал указ о присылке в Сенат из центральных учреждений ежемесячных ведомостей об исполненных и неисполненных сенатских указов с объяснением причин в случае их неисполнения. В июне была сделана попытка навести порядок в судопроизводстве, запретив судьям во время слушания дел отвлекаться на посторонние предметы и слушать несколько дел одновременно. В 1739 и 1740 гг. не раз вновь повторялись указы о времени съезда и выезда сенаторов и членов коллегий, обязательном дежурстве во всех учреждениях секретарей и о неисполнении решений Сената, если протокол подписан не всеми сенаторами.

В 1738 и 1739 гг. подданным дважды напоминали о норме Соборного уложения, предписывавшей не подавать прошения на высочайшее имя, минуя установленные инстанции. Происходило в дальнейшее совершенствование работы самого Кабинета: в сентябре 1739 года было велено расписать его дела по экспедициями, «дабы впредь конфузии происходить не могли» 68.

В царствование Анны Ивановны нужно было принимать меры против третьего народного бедствия – повальных болезней. Здесь средства государства были также недостаточны, как и средства против пожаров у московской ратуши, у которой было четыре заливные трубы на всю Москву. В стране не хватало лекарей. Определено, что по крайней мере в знатные города Медицинская контора должна назначить по лекарю, которые будут получать жалованье из ратуш, одинаковое с полковыми лекарями и, кроме того, квартиру; лекарства они должны заготовлять сами и брать за них плату от больных. Когда в 1737 году в Москве свирепствовала горячка с пятнами, то народ искал причину болезни в том, что ночью на спящих людей привели слона из Персии. Но правительство находило другие причины: в 1738 году оно объявило, что болезнь в Петербурге могут умножиться от привоза на продажу весьма дурного мяса; полиция должна была послать офицеров и лекарей для осмотра продаваемого мяса. Наконец в именном указе 1739 года встречаем жалобу императрицы на полицию, которая не мало не смотрит, что по пустырям и глухим местам мертвечина валяется и множество непотребных собак в городе бегают и белятся: 16 сентября одна бешеная собака вбежала в Минитинский дворец, и жестоко изъела двоих дворцовых служителей и младенца67.

Была и еще одна проблема головной болью правительства разбойничьи шайки, которые чинили произвол. В 1735 году Сенат, по докладу Полицмейстерской канцелярии, велел вырубать леса от Петербурга до Соснинской пристани по проспективной дороге, чтоб ворам пристанища не было, а так как воровство умножить близ самого Петербурга, многих людей грабят и бьют, то для их искоренения Военная коллегия и Полицмейстерская канцелярия должны были отправить пристойную партию драгун или солдат.

В 1739 году казнили в Москве разбойника князя Лихутьева.

Все описанные явления – побеги, голод, повальные болезни, недостаток медицинских пособий, разбои – не могли содействовать быстрому увеличению народонаселения. В конце царствования Анны в великороссийских губерниях считалось жителей 5565259 человек мужского и 5327929 женского пола70.

В 1737 году Синод получил указ, в котором императрица напоминала о постановлениях духовного регламента против кликуги и выражала свое неудовольствие, что в Москве в церквах и монастырях являются вновь многие кликуши, которых не только не унимают, но и дают свободу в этой притворности и шалости, сверх того, над ними и молитвы отправляются.

В 1732 году сам Синод распорядился против юродивых, которые производили соблазн в петербургских церквах, но в 1739 году Синод узнал из указа императрицы, что в Новгороде явились два человека ханжей, которые летом и зимою жили в шалашах при городской стене, являя себя простому народу святыми; для прекращения соблазна повелевалось этих ханжей взять тайным образом и без всякого истязания и наказания послать в разные монастыри, а если впредь явятся подобные соблазнители, то стариков отсылать в монастыри, молодых отдавать в солдаты, девиц молодых – крестьянок отсылать к помещикам, из других чинов – к родственникам71.

Одну из причин распространения раскола правительство видело в уклонении от исповеди и причастия, почему в 1737 году было подтверждено о ежегодном гонении, за уклонение от которого велено взыскивать штрафы без всякого послабления.

Но кроме борьбы с расколом и оборонительных мер относительно западных исповеданий принимались меры для распространения христианства на Востоке, причем имелось в виду также и укрепление украйн.

В сентябре 1740 года императрица, видя, что меры, принятые при Петре Великом для распространения христианства между инородцами, не продолжаются, приказала отправить в Казань учителя Московской академии архимандрита Дмитрия Сеченова для проведения христианства: для обучения иноверческих детей учредить четыре школы: в Казани – в Федоровском монастыре, в Казанском уезде – в дворцовом селе Елабуге, в городе Цивильске и в городе Царевококшайске, обучать их русской грамоте, причем смотреть, чтоб они в своих природных языков не позабыли.

Еще одним вопросом, ставим в последние годы царствования Анны Ивановны постоянной темой законодательства было благоустройство Москвы и Петербурга.

Уже в сентябре 1736 года появляется сперва указ о расширении улиц в Москве, создании там колодцев и о правилах, строительства, предусматривающих меры пожарной безопасности. Так в июле 1737 года учреждается указ о создании Комиссии о строении в Санкт-Петербурге, которая развертывает весьма обширную деятельность и в течение последующих лет постоянно представляет на утверждение государыни свои многочисленные планы.

Все же каким государственным деятелем была императрица Анна Ивановна? Ответ прост: да никаким!

Анна постоянно демонстрировала откровенное нежелание заниматься государственными делами, особенно в дни, когда она отдыхала. А отдыхала она почти непрерывно. Императрица часто выговаривала своим министрам за то, что они вынуждали ее что-то решать, особенно по делам, которые назывались мелкими или малыши. Нельзя сказать, что императрица полностью устранялась от государственных дел. Но она предпочитала скорее слушать докладчиков чем самой сидеть над бумагами. Особенно часто докладывали ей Андрей Иванович Остерман и Артемий Петрович Волынский. И уже по совету и рассуждению с Бироном Анна выносила решение. Для привидения в действие всей огромной государственной машины нужна была краткая резолюция или одобрительный кивок головой. Да и это бывало Анне трудно. Артемий Волынский, вернувшись из дворца, с раздражением говаривал приятелям: «Государыня, у нас дура, резолюции от нее не добьешься!».

Как в середине марта 1730 года Бирон приехал в Москву к Анне так они не расставались до самой смерти императрицы в октябре 1740 года.

Более того, их видели постоянно рука об руку, что служило предметам насмешек в обществе, и, соответственно, сами насмешки становились предметом расследования Тайном канцелярии.

Влияние Бирона на царицу было огромно, подавляющее. Дело тут не столько в личности временщика – человека красивого видного, безусловно волевого и умного, сколько в чувствах царицы, с радостью подчинившейся своему хозяину, господину. Отныне и навсегда они были вместе. Фельдмаршал Миних писал, что «государыня вовсе не имела стола, а обедала и ужинала только с семьей Бирона и даже в апартаментах своего фаворита». Воцарение Анны отрыло перед Бироном головокружительные горизонты.

Особую проблему для государыни представляли надоедливые челобитчики – просители. Годами гонимые и томимые канцеляриями и конторами, они ехали в Петербург с последней надеждой и терпеливо поджидали царицу у дворца, чтобы с воплем отчаяние пасть ей в ноги и протянуть слезами написанную жалобу на какую-нибудь несправедливость.