А.И. Деникин : « Очерки русской смуты»

 

С конца февраля началось жестокое сражение. На всем пространстве между  Азовским морем и Донцом перешли  в решительное наступление советские  армии, в 3-4 раза превосходившие нас  численно. В районе между верхним  Миусом и Донцом (примерно между  Луганском и станцией Колпаково) шли встречные бои между 8-й  армией и частью 13-й и нашей  ударной группой. Корпуса генералов  Коновалова (донской), Покровского (кубанцы  и донцы) и Шкуро (кубанцы и  терцы), непрестанно маневрируя, наносили один за другим удары советским армиям. В бесчисленных конных атаках они  несли тяжелые потери, но наносили противнику еще большие, расстраивая  его морально, наводя панику в ближайшем  тылу и парализуя наступление  неприятельских армий. С большим  порывом действовал генерал Коновалов  и, преследуя разбитые части большевиков, дважды врывался в Луганск...

 

На Западном фронте в совершенно исключительной обстановке корпус генерала Май-Маевского (на крайнем левом  фланге его в районе Мариуполя  был сводный отряд генерала Виноградова  из Сводно-гвардейского полка и частей бывшей на Дону расформированной Южной  армии) вел "железнодорожную войну", применяя особые методы тактики ввиду  подавляющего превосходства сил  противника. Пользуясь густою сетью  железных дорог Донецкого бассейна, он занимал небольшими отрядами важнейшие  пункты по линии фронта и держал в тылу на узловых станциях бронепоезда  и в вагонах подвижные резервы, которые бросались в угрожаемом направлении, с тем чтобы на другой день, иногда в тот же, переброситься  в противоположный конец фронта. У противника создавалось впечатление  нашей силы на всех направлениях, но это были одни и те же люди, бессменно, изо дня в день, дерущиеся то там, то здесь, отдыхающие в пути, в  вагоне, потерявшие представление о  времени суток, истомленные физически, но полные мужества. Недели, месяцы по всему фронту гремели выстрелы, станции  переходили из рук в руки, лилась кровь, добровольческие части таяли, но продолжали бороться.

 

Волна советских войск, захлестнувшая  уже Северную Таврию, заливавшая Донецкий бассейн, спадала опять - разбитая и  распыленная.

 

В середине марта после переброски новых крупных советских сил  наступление на этом фронте возобновилось  с особенной силой в направлении  Дебальцева, Гришина и Мариуполя. Фронт Кавказской Добровольческой армии был потеснен. Мы оставили Юзово, Долю, Волноваху, Мариуполь. Ввиду этого коннице генерала Шкуро, взявшей 17-го Дебальцево, была дана задача ударить по тылам Западного фронта. В течение двух недель - с 17 марта по 2 апреля - он прошел от Горлова до Азовского моря, наводя страх на большевиков, разогнав, порубив и взяв в плен несколько тысяч человек, бронепоезда и другую военную добычу (в этом и позднейших сражениях надлежит отметить боевое сотрудничество с генералом Шкуро и оперативное руководство корпусом его доблестного начальника штаба генерала Шифнер-Маркевича). Между Волновахой и Мариуполем генерал Шкуро разгромил, между прочим, "дивизию" Махно, полки которого, как сообщалось в донесении, "обратились в паническое бегство, бросая оружие, шубы, шинели и даже сапоги...". По мере движения конницы и одновременно с нею переходили в наступление войска генералов Май-Маевского и Виноградова, вновь занимая утерянную временно линию.

 

8 апреля "товарищ" Сокольников,  член революционного Военного  совета Южного фронта, телеграфировал  в Москву:

 

"Замедление операций на Южном  фронте объясняется разложением  N-ской армии (вероятно, 13-й?), а  также полной небоеспособностью  частей Махно. Противник получил  отсрочку, которую великолепно использовал... Вместо разбитой Донской армии  перед нами стоит новая армия  с более свежими силами, чем  наши... Наше положение еще нельзя  считать поколебленным, но за  последние два месяца соотношение  сил изменилось в пользу противника".

 

Советская статистика в феврале, марте  и апреле давала официальные цифры  дезертиров Южного фронта соответственно в 15, 21, 23 процента.

 

О "превосходстве" нашем в  силах упоминалось постоянно  в речах и воззваниях Троцкого: "Наши армии встретились на своем  пути с очень многочисленными  и свежими (!) деникинскими войсками...", "на многих участках фронта они превосходят  нас численно вдвое, втрое...".

 

Силы Кавказской Добровольческой  армии, вместе с донцами ударной  группы, не превосходили в ту пору 15-16 тысяч, и успехи наших войск должны быть отнесены исключительно за счет их доблести.

 

В то время как на Западном фронте разбивался нами напор трех ударных  армий, 9-я советская армия на линии  Донца не оставалась пассивной. Неоднократно части ее переправлялись в разных местах на южный берег, но попытки  их отражались донцами. В конце марта  большевики предприняли здесь операцию крупными силами, перейдя реку одновременно у Каменской и Усть-Белокалитвенской (на железнодорожном направлении  Воронеж - Ростов и Лихая - Царицын), отбросили донские части и  начали распространяться в глубь  района. Но снятый с луганского направления  конный корпус полковника Калинина (был  переброшен с царицынского направления) разбил и сбросил в реку большевиков у Каменской и, повернув к Калитве совместно с корпусом генерала Семилетова, с таким же успехом повторил удар и здесь. Повторенные в первой половине апреля попытки 9-й армии переправиться в низовьях Донца окончились также полной неудачей, и на этом фронте наступило затишье.

 

Одновременно с переправой у  Каменской на луганском направлении  противник, воспользовавшись ослаблением  там наших сил, продвинулся вперед, но переброшенные туда вновь корпуса  Калинина и Шкуро, совместно с  другими левофланговыми частями  Донской армии, в 20-х числах апреля с большим уроном отбросили противника за реку Белую.

 

Донское войско явно выздоравливало от того повального маразма, который  охватил его в январе, вновь  приобретало веру в себя, в свои силы, в возможность дальнейшей борьбы. Продолжались еще явления боевой неустойчивости и развала, требовавшие  даже воздействия вооруженной силой, но масса очнулась. Донское командование использовало умело прочные части  для маневра и деятельно вело реорганизацию армии, упраздняя  не отвечавшее силам давление на "фронты", "армии", сводя в нормальные части многочисленные отряды - наследие партизанства, ополчения и развала.

 

Очнулись и казаки Верхне-Донского округа, некогда "воткнувшие штыки  в землю", подчинившиеся советской  власти и погубившие фронт. Восстание  там вспыхнуло неожиданно для  большевиков и приняло широкие  размеры. Мы узнали о нем в начале марта, но лишь позднее, в апреле, когда  донцам удалось установить воздушную  связь с восставшими, обнаружились потрясающие картины большевистского  властвования на Дону. Со всех сторон неслись  вопли, рассказы о массовых злодействах, об осквернении церквей, о поджогах и грабежах, об изнасиловании женщин и детей... "Душа казака не вынесла  такого испытания", - писал окружной совет восставших. Они просили  передать своим одностаничникам  на Донце, что "их матери, жены, дети, еще оставшиеся в живых, с изможденными лицами, оборванные и голодные, просят помощи".

 

Летчиков встречали колокольным  звоном и забрасывали цветами. Вести  с донецкого фронта подняли еще  более настроение восставших, а вести  оттуда заставили призадуматься  малодушных на фронте.

 

По большевистской терминологии, это  было "кулацкое восстание", хотя даже Бронштейн в своих воззваниях не счел возможным отрицать, что "казаки терпели несправедливости от отдельных  проходивших воинских частей и отдельных  представителей власти". Советское  командование для усмирения восстания  снарядило "экспедиционный корпус" из состава 9-й армии, но он успеха не имел. Бронштейн писал пламенные  воззвания, посылал "прекрасные подкрепления, лучших работников-организаторов" и  требовал "нанести быстрый, суровый, сокрушающий удар". Но шли недели за неделями, экспедиционные войска терпели  неизменно неудачи (один из советских полков (Сердобский) перешел на сторону восставших), район восстания ширился, и к апрелю у восставших насчитывалось до 30 тысяч бойцов и 6 орудий. У них не хватало оружия и патронов, но зато было мужество отчаяния.

 

Восстание в тылу ставило советское  командование в весьма рискованное  положение.

 

В конце концов, к середине апреля, то есть через полтора месяца после  начала наступления советских армий, войска Кавказской Добровольческой  и Донской армий стояли на той  же линии, сохранив Донецкий каменноугольный  бассейн и донской плацдарм.

 

Менее благополучно складывалось положение  на манычском фронте. В середине марта большевики, отбросив наши части  от Великокняжеской к Манычу, вследствие разлива реки держали себя пассивно. И лишь на крайнем южном фланге в ставропольском направлении продолжали непрерывные атаки, неизменно отражаемые кубанцами генерала Улагая. Но в  конце месяца 10-я советская армия  перешла вновь в наступление  и отбросила наши части за реку на всем нижнем течении Маныча. Один из донских корпусов, совершенно разложившийся, ушел за Дон, отдав большевикам неиспорченным  мост и станицу Богаевскую - в  одном переходе от Новочеркасска. Сводные  части великокняжеской группы генерала Кутепова также не проявили достаточной  стойкости, и с 12-14 апреля противник  стал переправляться на левый берег  Маныча, угрожая Владикавказской  железной дороге, тылу и сообщениям Кавказской Добровольческой и Донской  армий.

 

На очереди стояла серьезная  задача парировать этот удар...

 

Кавказской Добровольческой армией командовал временно начальник штаба  генерал Юзефович. Генерал Врангель поправлялся после сыпного тифа - сначала в Кисловодске, потом  на Черноморском побережье. Юзефович сообщал, что под влиянием перенесенной тяжелой  болезни в душе командующего происходит реакция: он говорил, что "Бог карает (его) за честолюбие, которое руководило до тех пор его жизнью", и  что после выздоровления он покинет  службу и обратится к мирной работе "для своей семьи, для детей...". Считая, что это настроение лишь временное и оценивая боевые качества генерала Врангеля, я послал ему  тотчас же письмо, в котором отметил  его заслуги и выразил уверенность, что он останется во главе Кавказской Добровольческой армии. Получил  в ответ: "...До глубины души тронут тем сердечным отношением с Вашей  стороны, которое неизменно чувствовал во все время моей болезни. От всего  сердца благодарю Вас и прошу  верить, что, если Богу угодно будет  вернуть мне здоровье и силы, то буду счастлив под Вашим начальством  вновь отдать их на служение дорогой  Родине и Армии".