А.И. Деникин : « Очерки русской смуты»

 

Циммервальдовец Чернов, прибывший  неизвестно с какой целью и  одобряющий решение лужского гарнизона "сохранять нейтралитет"...

 

Верховный комиссар Станкевич, приемлющий и пораженчество и оборончество, но прежде всего мир -- внутренний и  внешний и ищущий "органического  соглашения с большевиками ценою  максимальных уступок".

 

Представители "Викжеля", который  держал вначале "нейтралитет", т. е. не пропускал правительственных  войск, потом выставил ультимативное  требование примирения сторон.

 

Господа Гоц, Войтинский, Кузьмин и  т. д.

 

И среди этого цвета революционной  демократии -- монархическая фигура генерала Краснова, который всеми  своими чувствами и побуждениями глубоко чужд и враждебен всему  политическому комплоту, окружающему  его и ожидающему от его военных действий спасения -- своего положения, интересов своих партий, демократического принципа, "завоеваний революций" и т. д.

 

 

Особенно мучительно переживало это  трагическое недоумение офицерство отряда; оно с ненавистью относилось к "керенщине" и, если в сознательном или безотчетном понимании необходимости  борьбы против большевиков, стремилось все же на Петроград, то не умело  передать солдатам порыва, воодушевления, ни даже просто вразумительной цели движения. За Родину и спасение государственности? Это было слишком абстрактно, недоступно солдатскому пониманию. За Временное  правительство и Керенского? Это  вызывало злобное чувство, крики "Долой!" и требование выдать Керенского большевикам. Столь же мало, конечно, было желание  идти и "за Ленина".

 

Впрочем никаким влиянием офицерство не пользовалось уже давно; в казачьих частях к нему также относились с  острым недоверием, тем более, что  казаков сильно смущали их одиночество  и мысль, что они идут "против народа".

 

Офицерский корпус в эти дни  вступал в новую, наиболее тяжелую  и критическую фазу своего существования: на той стороне, как говорил Бронштейн (Троцкий), было также "большое число  офицеров, которые не разделяли наших (большевистских) политических, взглядов, но, связанные со своими частями ("loyalement attasches"), сопутствовали своим солдатам на поле боя и управляли военными действиями против казаков Краснова".

 

В результате этого общего великого "недоумения" шли небольшие  стычки, в которых сбитый с толку "вооруженный народ" в лице солдат, казаков, матросов, красногвардейцев, то постреливал друг в друга, то бросал оружие и уходил, то целыми часами митинговал -- совместно оба лагеря. Вчерашние  враги, сегодняшние друзья спорили  до одури, воспламенялись истеричными  криками какого-нибудь случайного оратора  и расходились с еще более  затемненным разумом, унося глухую злобу одинаково -- против правительства  и командиров, Ленина и большевиков. И у всех было одно неизменное и  неизбывное желание -- окончить как  можно скорее кровопролитие.

 

Окончилось все 1 ноября бегством Керенского  и заключением перемирия между  генералом Красновым и матросом Дыбенко. Судьба жестоко мстила теперь творцам истории о "корниловском мятеже", повторяя в обратном, уродливом  преломлении все важнейшие этапы  его. Все те элементы, на которых  опиралась правительственная власть в борьбе против Корнилова, теперь отвернулись  от нее: вожди революционной демократии уже делили ее ризы; советы отрекались от правительства; армейские комитеты один за другим составляли постановления  с нейтралитете; "Викжель" остановил  перевозку правительственных войск. Совет народных комиссаров, возглавивший Российскую державу 26 октября, писал  декреты об "изменниках народа и  революции" и ввергал в тюрьмы членов Временного правительства. Единственными элементами, к которым можно было обратиться за помощью для спасения государственности, по иронии судьбы, оказались все те же "корниловские мятежники" -- офицеры, юнкера, ударники, Текинцы, все тот же 3-й конный корпус. Только уже лишенные сердца, ясного стимула борьбы и вождя.

 

1 ноября ген. Духонин, в виду  безвестного отсутствия Керенского, принял на себя верховное командование  и приказал прекратить отправку  войск на Петроград. Он призывал  фронт сохранять спокойствие,  в ожидании "происходящих между  различными политическими партиями  переговоров для сформирования  Временного правительства".

 

Подчинившись всецело политическому  руководству комиссара Станкевича и Общеармейского комитета, Ставка отказалась от всякой активной борьбы. Такое положение в отношении "правительства  народных комиссаров" -- без борьбы и без подчинения -- не могло быть долговечным. 7 ноября Совет народных комиссаров "повелел" Верховному главнокомандующему тотчас же "обратиться к военным властям неприятельской армии с предложением немедленного приостановления военных действий, в целях открытия мирных переговоров". Духонин 8-го ответил по аппарату комиссару  по военным делам Крыленко, что  он также считает "в интересах  России -- заключение скорейшего мира", но что это может сделать только "центральная правительственная  власть, поддержанная армией и страной". В тот же день Совет комиссаров "за неповиновение и поведение, несущее неслыханное бедствие трудящимся всех стран и в особенности  армиям" сместил Духонина, предписав  ему "продолжать ведение дела, пока не прибудет в Ставку новый главнокомандующий" -- Крыленко.

 

 

Таковыми мерами я считаю:

 

1. Немедленный перевод в Могилев  одного из Чешских полков и  польского уланского полка.

 

Пометка: "Ставка не считает их вполне надежными. Эти части одни из первых пошли на перемирие с большевиками".

 

2. Занятие Орши, Смоленска, Жлобина  и Гомеля частями польского  корпуса, усилив дивизии последнего  артиллерией за счет казачьих  батарей фронта.

 

Пометка: "Для занятия Орши и  Смоленска сосредоточена 2 Кубанская  дивизия и бригада Астраханских казаков. Полков 1 польской дивизии  из Быхова не желательно (брать) для  безопасности арестованных. Части 1 дивизии  имеют слабые кадры и потому не представляют реальной силы. Корпус определенно  держится того, чтобы не вмешиваться  во внутренняя дела России",

 

3. Сосредоточение на линии Орша -- Могилев -- Жлобин всех частей  Чешско-Словацкого корпуса, Корниловского  полка, под предлогом перевозки  их на Петроград и Москву  и 1 -- 2 казачьих дивизий из числа  наиболее крепких.

 

Пометка: "Казаки заняли непримиримую позицию не воевать с большевиками".

 

4. Сосредоточение в том же  районе всех английских и бельгийских  броневых машин с Заменой прислуги  их исключительно офицерами.

 

5. Сосредоточение в Могилеве  и в одном из ближайших к  нему пунктов, под надежной  охраной запаса винтовок, патронов, пулеметов, автоматических ружей  и ручных гранат для раздачи  офицерам и волонтерам, которые  обязательно будут собираться  в указанном районе.

 

 

Пометка: "Это может вызвать  эксцессы".

 

6. Установление прочной связи  и точного соглашения с атаманами  Донского, Терского и Кубанского  войск и с комитетами польским  и чехословацким. Казаки определенно  высказались за восстановление  порядка в стране, 111 для поляков  же и чехов вопрос восстановления  порядка в России -- вопрос их  собственного существования.

 

Вот те соображения, которые я считал необходимым высказать Вам, добавляя, что нужно решиться не теряя времени".

 

Безотрадный взгляд Ставки на общее  положение обрисовался и в  письме генерал-квартирмейстера Дитерихса  к генералу Лукомскому. По словам Дитерихса  главное усилие Духонину и ему  приходилось направлять для того, чтобы удержать на месте армию -- в сущности большевистскую и дать собраться новому правительству, которое, "какое бы оно ни было, первым вопросом поставить мир". "К Вам, представители  всей русской демократии -- говорил  Духонин в своем обращении  к стране -- к вам, представители  городов, земств и крестьянства -- обращаются взоры и мольбы армии: сплотитесь все вместе во имя спасения Родины, воспряньте духом и дайте исстрадавшейся земле Русской власть, -- власть всенародную, свободную в своих началах  для всех граждан России и чуждую насилия, крови и штыка".

 

 

Но надежд на это объединение  было не много, так как по словам Дитерихса "борьба с большевизмом как бы отошла на задний план, а на главный выдвигается партийность  и личности -- Искренней же, бескорыстной поддержки нет ни от кого, в том  числе и от казачества, ибо оно  поставило девизом -- поддержку только коалиционного правительства"... Ставка как будто защищала идею могилевских  организаций -- однородное социалистическое министерство от народных социалистов до большевиков включительно, с Черновым во главе -- против донского "либерализма". Это уже значительно суживало базу "всенародности", отзываясь оппортунизмом хотя и последовательным, но в данных условиях вовсе беспочвенным и бесполезным. Действительно, к середине ноября могилевское совещание революционной демократии распалось, не придя ни к какому соглашению. Общеармейский комитет объявил "нейтралитет" Ставки, как военно-технического аппарата, обещая ей вооруженную защиту, явно неосуществимую за отсутствием войск.

 

Было ясно, что Ставка, обезличенная долгими месяцами Керенского режима, упустив время, когда еще были возможны организация и накопление сил, не может стать моральным  организующим центром борьбы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Том III

 

Белое движение и борьба Добровольческой  армии

 

 

ВНЕШНИЕ ЗАТРУДНЕНИЯ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ  АРМИИ: ОТНОШЕНИЯ С ДОНСКИМ АТАМАНОМ

 

Наиболее тяжелые отношения  установились у нас с донским  атаманом.

 

На небольшом клочке освобожденной  от большевиков русской земли  двум началам, представленным, с одной  стороны, генералом Красновым, с  другой - генералом Алексеевым и  мною, очевидно, оказалось тесно. Совершенно неприемлемая для Добровольческой  армии политическая позиция атамана, полное расхождение в стратегических взглядах и его личные свойства ставили  трудно преодолимые препятствия  к совместной дружной работе. Утверждая "самостоятельность" Дона ныне и  на "будущие времена", он не прочь  был, однако, взять на себя и приоритет  спасения России. Он, Краснов, обладающий территорией, "народом" и войском, в качестве "верховного вождя  Южной Российской армии" [соединенные  Южная, Астраханская и Народная. (Здесь  и далее примечания автора.)] брал на себя задачу - ее руками - освободить Россию от большевиков и занять Москву [Речь в Таганроге. Приазовский край. 1918. № 178.]... На этом же пути стояла другая сила - пока еще "бездомная", но с  непререкаемым общерусским авторитетом  бывшего верховного генерала Алексеева  и с большим моральным весом  и боевой репутацией Добровольческая  армия.

 

Обе стороны, понимая непреложные  законы борьбы, считали необходимым  объединение вооруженных сил  и обе не могли принести в жертву свои убеждения или предубеждения. На этой почве началась длительная внутренняя борьба - методами, соответствовавшими характеру руководителей... В то время, когда командование Добровольческой  армии стремилось к объединению  Вооруженных Сил Юга путями легальными, атаман Краснов желал подчинить  или устранить со своего пути Добровольческую  армию; какими средствами - безразлично.

 

Началось еще в мае, когда  неожиданно атаманским приказом все  донские казаки были изъяты из рядов  Добровольческой армии, что расстроило сильно некоторые наши части, особенно Партизанский и конный полки. Мне  пришлось поблагодарить донцов и  отпустить их, чтобы не обострять  положения и не создавать картины  развала... В краткий период кризиса, пережитого Добровольческой армией [май], отдельные лица, иногда небольшие  части, дезертировали из армии на службу на Дон, встречая там радушный прием. Был даже случай, что целый  взвод с оружием и пулеметами под начальством капитана Корнилова [однофамилец генерала] бежал в  Новочеркасск; с ним ушел также  офицер штаба армии лейтенант  флота Поздеев и... мой конный вестовой - текинец; характерная мелочь - последний ушел одвуконь, украв, кстати, мою лошадь. Штаб вел по этому поводу переписку, но безрезультатно. Все проходило совершенно безнаказанно. Между тем переход в Добровольческую армию, хотя бы и легальный, расценивался совершенно иначе. Помню, какой гнев вызвало впоследствии формирование донским генералом Семилетовым после долгих переговоров партизанского отряда в Черноморской губернии из донских граждан, не обязанных службой на Дону [такой набор разрешался всем армиям, кроме Добровольческой. Приказ Войску Донскому № 921]. Отряд не представлял из себя сколько-нибудь серьезной силы и, конечно, не мог иметь никакого политического значения - по крайней мере, я не допустил бы этого. Но генерал Краснов считал, что цель Семилетова, "находящегося всецело в руках кадетской партии... поднять казаков против правительства и свергнуть его, атамана, с должности" [отчет о разговоре генералов Краснова и Эльснера 18 октября]. В июне генерал Эльснер просил разрешения генерала Краснова при влечь на службу в армию иногородних Донской области и получил отказ, мотивированный тем, что "неокрепшие еще местные власти не в состоянии будут заставить иногороднее население выполнить приказ" [доклад генерала Эльснера 7 июня. № 144]. Через несколько дней атаман однако, отдал приказ о наборе иногородних Дона, формируя из них полк, кадром для которого послужили... следовавшие в Добровольческую армию офицеры лейб-гвардии Измайловского полка. Он откровенно высказывал генералу Алексееву [письмо генерала Алексеева мне от 26 июня. № 59] надежду, "что получит гвардейских офицеров от всех полков гвардии" [гвардейцы собирались тогда при 1-м Офицерском полку Добровольческой армии]. Но измайловцы не пошли, а инициатор этой затеи, полковник Есимантовский, формировавший полк (потом бригаду) при помощи нескольких офицеров лейб-гвардии Финляндского полка, через два месяца, подчиняясь общему настроению, писал уже покаянное письмо генералу Алексееву [от 31 августа]: целью его было только "привести в Добровольческую армию готовый полк без расходов от нее". Есимантовский испрашивал указаний, "когда и как сделать переход в армию..."