А.И. Деникин : « Очерки русской смуты»

 

Обнаружение обстоятельств этого "грехопадения" Керенского произвело  впоследствии большое впечатление  на советские круги, а член следственной комиссии Либер,  21 ознакомившись  с ними во время допроса Корнилова  в Быхове, схватив себя руками за голову, патетически воскликнул:

 

-- Боже мой, ведь это чистая  провокация!..

 

Законопроект был готов 20-го, но министр-председатель раздумал и упорно отказывался подписать его. Так  прошло время до 26-го, когда Керенский, после интимного разговора с  Савинковым, разговора, в котором  по-видимому звучала скрытая угроза, согласился представить законопроект в тот же день на обсуждение Временного правительства.

 

Такое постоянное резкое расхождение  военного министра (Керенского) с управляющим  его ведомством (Савинковым) -- лицом  им избранным и ему подчиненным  представляется на первый взгляд малопонятным. Какие цепи связывали их? Почему Керенский, с такой изумительной легкостью свергавший Верховных, не мог расстаться с управляющим  министерством? Только потому, что Савинков даже тогда, когда решительно ни на какие политические круги не опирался, импонировал ему своим террористическим прошлым. Керенский ненавидел Савинкова  и боялся его. Лучше было иметь  Савинкова своим строптивым подчиненным, чем явным врагом, отброшенным  окончательно в тот лагерь, который  укреплялся возле Ставки и начинал  все больше и больше волновать  Керенского. И не случайность, что  Керенский так легко расстался  с Савинковым 31 августа, в тот  именно день, когда генерал Алексеев ехал в Ставку для окончательной  ликвидации закончившегося уже выступления  Верховного главнокомандующего. Заступничество Савинкова за арестованного Филоненко, игравшего двойную игру, было только предлогом.

 

Савинков остался среди зияющей  пустоты. "Неумолимый враг диктатуры" делал затем попытки сближения  с казачьими руководящими кругами, находившимися всецело на стороне  Корнилова, и примирения с самим  Корниловым. Современное политическое положение страны и взаимоотношение  сил не давали выбора: против советов  можно было бороться тогда только совместно с Корниловым...

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА XII.

 

Большевистский переворот. Попытки  сопротивления. Гатчина Финал диктатуры  Керенского. Отношение к событиям в Ставке и Быхов.

 

Огромная усталость от войны  и смуты; всеобщая неудовлетворенность  существующим положением; неизжитая  еще рабья психология масс; инертность большинства и полная безграничного  дерзания деятельность организованного, сильного волей и беспринципного меньшинства; пленительные лозунги: власть -- пролетариату, земля -- крестьянам, предприятия -- рабочим и немедленный мир.. Вот в широком обобщении основные причины того неожиданного и как  будто противного всему ходу исторического  развития русского народа факта -- восприятия им или вернее непротивления воцарению  большевизма. И это в стране, где "степень экономического развития... и степень сознательности и организованности широких масс пролетариата делают невозможным  немедленное и полное освобождение рабочего класса"... Где "без сознательности и организованности масс, без подготовки и воспитании их открытой классовой  борьбой со всей буржуазией, о социалистической революции не могло быть и речи..." Так по крайней мере думал и  писал никто иной, как Ленин  в 1905 году. 100

 

 

Власть падала из слабых рук Временного правительства, во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной  организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии  реальной силы. Этим фактом в октябре 1917 года был произнесен приговор стране, народу революции.

 

Троцкий имел основание сказать  в Совете за неделю до выступления: "нам говорят, что мы готовимся  захватить власть. В этом вопросе  мы не делаем тайны... Власть должна быть взята н путем заговора, а путем  дружной демонстрации сил".

 

Действительно, весь процесс захвата  власти происходил явно и открыто.

 

Северный областной съезд советов, Петроградский совет, вся большевистская печать, в которой работал под  своим именем и скрывшийся Ленин, призывали к восстанию. 16 октября  Троцкий организовал военно-революционный  комитет, к которому должно было перейти  фактическое и исключительное право  распоряжения петроградским гарнизоном. В последующие дни, после ряда собраний полковых комитетов, почти  все части гарнизона признали власть революционного комитета, и  последний в ночь на 22-ое объявил  приказ о неподчинении войск военному командованию.

 

Исполнительный комитет возмущенно протестовал: "только безумцы или  непонимающие последствий выступления  могут к нему призывать. Всякий вооруженный  солдат, выходящий на улицу по чьему  либо призыву, помимо распоряжений штаба  округа... явится преступником против революции..." Это воззвание было актом лицемерия. Ибо те же люди, когда они, казалось, обладали властью, в конце апреля говорили петроградскому гарнизону: "Товарищи солдаты! Без зова Исполнительного  комитета (Петроградского совета) в  эти тревожные дни не выходите на улицу с оружием в руках. Только Исполнительному комитету принадлежит  право располагать вами". Не все  ли равно, чьими руками хоронилась правительственная  и военная власть -- апрельской "семерки" 101 или октябрьской "шестерки"... 102 С 17 октября при полном непротивлении  служащих из казенных складов выдавалось оружие и патроны по ордерам революционного комитета рабочим Выборгской стороны, Охты, Путиловского завода и друг. 22-го в различных частях Петрограда состоялся  ряд митингов, на которых виднейшие  большевистские деятели призывали  народ к вооруженному восстанию. Власть и командование находились в  состоянии анабиоза и делали бесплодные попытки "примирения" с Советом, предлагая усилить его представительство  при штабе округа. Только 24 октября  в заседании "Совета республики" председатель правительства решился  назвать то положение, в котором  находилась столица, -- восстанием.

 

Заседание это, не имевшее никакого реального влияния на ход Событий, представляет, однако, большой интерес  для характеристики настроений правивших  кругов и демократии. Из речи Керенского страна узнала о великом долготерпении  правительства, почитавшего своей  целью стремление, "чтобы новый  режим был совершенно свободен от упрека в не оправдываемых крайней  необходимостью репрессиях и жестокостях". Что достоинства этого режима вполне признаны даже организаторами восстания, считающими, что "политические условия для свободной деятельности всех политических партий наиболее совершенны в настоящее время в России" Что до сих пор большевикам "предоставлялся срок для того, чтобы они могли  отказаться от своей ошибки", но теперь все времена и сроки вышли  и необходимы решительные меры, на принятие которых власть испрашивает  поддержку и одобрен Совета.

 

Только в правой "цензовой" части правительство нашло нравственную поддержку. Демократия в ней отказала. Поставленная на голосование формула  левого блока (с.-д. меньшевики и интернацион., лев. с. р-ы и с. р-ы) вместо поддержки  выразила осуждение деятельности правительства  и потребовала немедленной передачи земли в ведение земельных  комитетов и решительных шагов  к начатию мирных переговоров; что  касается ликвидации выступления, то она  возлагалась на "комитет общественного  спасения", который должны были создать  городское самоуправление и органы революционной демократии. Формула  прошла 122 голосами против 102 (прав. блока), при 26 воздержавшихся; в числе последних  были нар. социалисты (Чайковский), часть  кооператоров (Беркенгейм) и земцев.

 

Мотивы такого решения революционная  демократия привела с полной откровенностью устами Гурвича (Дана): предстоящее  выступление большевиков несомненно ведет страну к катастрофе, но бороться с ним революционная демократия не станет, ибо "если большевистское восстание будет потоплено в  крови, то, кто бы ни победил -- Временное  правительство или большевики -- это будет торжеством третьей  силы, которая сметет и большевиков  и Временное правительство и  всю демократию". Что касается левых с. р-ов, То, по свидетельству  Штейнберга, накануне открытия "Совета республики" между ними и большевиками состоялось полное соглашение и последним  обещана полная поддержка в случае революционных выступлений вне  Совета. 103

 

И так, пусть гибнет страна во имя  революции!

 

Вопрос решился конечно не речами, а реальным соотношением сил. Когда 25-го в столице началось вооруженное  столкновение, на стороне правительства  не оказалось никакой вооруженной  силы. Несколько военных и юнкерских  училищ вступили в бой не во имя  правительства, а побуждаемые к  тому сознанием общей большевистской опасности; другия считавшияся лояльными  части, вызванные из окрестностей столицы, после моральной обработки их посланными Троцким агитаторами  отказались выступить; казачьи полки  сохраняли "доброжелательный" к  большевикам нейтралитет. Весь остальной  гарнизон и рабочая красная гвардия  были на стороне Совета; к ним  присоединились прибывшие из Кронштадта матросы и несколько судов  флота.

 

Только военная молодежь -- офицеры, юнкера, отчасти женщины -- в Петрограде и в особенности в Москве -- опять устлали своими трупами  столичные мостовые, без позы и  фразы умирая... за правительство, за революцию? Нет. За спасение России.

 

Генерал Алексеев в эти дни принимал самое живое участие в работе "Совета республики", предоставляя свой авторитет, свой богатый опыт и  знание русской армии -- либеральному блоку и, в частности, находясь в  постоянном общении с к. д.-ским центром. Одновременно он проявлял большое участие  в судьбе бездомного нищего офицерства, выброшенного буквально на улицу -- в результате обстоятельств корниловского  выступления и не прекращавшихся гонений солдатской среды. Ему, удалось, в качестве почетного председателя одного благотворительного общества, путем изменения устава его, распространить благотворительную деятельность на пострадавших воинов. Общество с тех  пор стало оказывать негласную  помощь офицерам, юнкерам, кадетам и  другим военным лицам, в целях  спасения их от преследования большевиков, а впоследствии и направления  их на Дон. Помощь оказывалась самая  разнообразная:

 

советом, деньгами, одеждой, фальшивыми пропусками на большевистских бланках, железнодорожными билетами и удостоверениями  о принадлежности к одному из казачьих войск или самоопределяющихся окраин.

 

Еще 25-го видели характерную фигуру генерала Алексеева на улицах города уже объятого восстанием. Видели, как  он резко спорил с удивленным и  несколько опешившим от неожиданности  начальником караула, поставленного  большевиками у Мариинского дворца, с целью не допускать заседания "Совета республики". Видели его  спокойно проходившего от Исакия к  Дворцовой площади сквозь цепи "войск  революционного комитета" и с  негодованием обрушившегося на какого-то руководителя дворцовой обороны  за то, что воззвания приглашают офицерство к Зимнему дворцу "исполнить  свой долг", а, между тем, для них  не приготовлено ничего -- ни оружия, ни патронов...

 

Приближенные генерала крайне беспокоились за его судьбу, при резком с его  стороны противодействии, принимали  некоторые меры к его безопасности и настоятельно советовали ему выехать  из Петрограда.

 

В ближайший день вечером в конспиративную квартиру, в которую перевезли  генерала Алексеева с Галерной, прибыль  Б. Савинков в сопровождении какого-то другого лица и с холодным деланным пафосом, скрестив руки на груди, обратился  к генералу:

 

-- И так, генерал, я вас призываю  исполнить свой долг перед  Родиной. Вы должны сейчас же  со мной ехать к донским  казакам, властно приказать им  седлать коней, стать во главе  их и идти на выручку Временному  правительству. Этого требует  от вас Родина.

 

Присутствовавший при разговоре  ротмистр Шапрон стал горячо доказывать, что это -- бессмысленная и непонятная авантюра. Сегодня еще он беседовал  с казачьим советом, который заявил, что надежд на 1, 4, 14 донские полки, бывшие в составе петроградского гарнизона, нет никаких. Казаки сплошь охвачены большевизмом или желанием "нейтралитета", и появление  генерала, не пользующегося к тому же особенным их расположением, приведет только к выдаче его большевикам. Шапрон указал, что если кому-нибудь можно повлиять на казаков, то вероятно скорее всего "выборному казаку" Савинкову.

 

-- Где же ваши большие силы, организация и средства, о которых  так много было всюду разговоров? -- закончить он, обращаясь к Савинкову.

 

Генерал Алексеев отклонил предложение  Савинкова, как совершенно безнадежное. Опять патетическая фраза Савинкова:

 

-- Если русский генерал не  исполняет своего долга, то  я, штатский человек, исполню  за него.

 

И в эту же ночь он уехал. Но не к  полкам, а в Гатчину к Керенскому.

 

Эпизоды вооруженной борьбы под  Петроградом описаны подробно и  красочно многими участниками. Я  не могу внести в них ничего нового. Остановлюсь лишь на общей картине, чрезвычайно характерной, как эпилог первого восьмимесячного периода  революции, в котором, как в фокусе, отразилась вся внутренняя ложь революционной  традиции, приведшей к нелепейшим противоречиям в области политического  мышления верхов, к окончательному затмению сознания массы, к вырождению революции.

 

Гатчино -- единственный центр активной борьбы: Петроград агонизирует, Ставка бессильна, Псков (штаб Черемисова) сталь  явно на сторону большевиков: генерал  Черемисов, предавая и своего благодетеля  Керенского, и Временное правительство, еще 25-го приказал приостановить все  перевозки войск к Петрограду, склоняя к этому и главнокомандующего Западным фронтом.

 

В Гатчине собрались все.

 

Керенский -- сохраняющий внешние  признаки военной власти, но уже  оставленный всеми, по существу -- не то узник, не то заложник, отдавший себя на милость "царского генерала" Краснова, которого он "поздравляет" с назначением  командующим армией... армией в 700 сабель и 12 орудий!..

 

Савинков, который два месяца тому назад с таким пылом осуждал "мятеж" генерала Корнилова, теперь возбуждающий офицеров гатчинского  гарнизона против Керенского и предлагающий Краснову свергнуть Керенского и  самому стать во главе движения... В поисках "диктатора", создаваемого его руками, он отбрасывал уже всякие условные требования "демократических  покровов" и от идеи власти, и от носителя ее.