Обеспечение территориальной целостности и неприкосновенности российского государства сравнительно-правовые и уголовно-правовые аспект

Учитывая это, следует отличать агрессию как международное преступление государства, и «агрессию» как международное  преступление, совершаемое физическим лицом.^[163] Первое является категорий международного права, а потому установление наличия факта агрессии является политическим, а не судебным решением. Субъектом, уполномоченным на принятие такого решения, является Совет Безопасности ООН. Согласно ст. 39 Устава Совет Безопасности определяет существование любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии и делает рекомендации или решает о том, какие меры следует предпринять для поддержания или восстановления международного мира и безопасности. Политическое решение Совета Безопасности является необходимым условием для квалификации действий отдельных физических лиц в качестве агрессии. Эта квалификация, являясь уже не политическим, а правовым решением, осуществляется судебными органами, причем, как было отмечено ранее, привлечение к ответственности физических лиц за агрессию выступает одним из видов и последствием политической ответственности государства – агрессора.

Подробный анализ соотношения международно-правовой и уголовной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества не является задачей нашей работы. Отметим лишь, что привлечение субъекта-индивида к ответственности за преступление агрессии тесно связано с определением компетенции формирующегося Международного уголовного суда, решением вопроса о приоритетности норм международного права над национальными в том или ином государстве, а также определением пределов действия уголовного закона в национальном законодательстве.

Заметим, что в соответствии со ст. 1 Римского Статута Международного уголовного суда, последний, являясь  постоянно действующим органом, уполномоченным осуществлять юрисдикцию в отношении лиц, ответственных  за самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность международного сообщества, дополняет национальные органы уголовной юстиции. Учитывая, что в большинстве стран мира, в том числе и в России, уголовное законодательство закрепляет среди положений относительно определения пределов действия УК нормы о квалификации по УК страны действий всех ее граждан, невыдаче граждан иностранному государству (принцип гражданства), квалификации по УК страны действий любых лиц, направленных против интересов данной страны (реальный принцип), квалификации по УК страны международных преступлений, совершенных в любом месте любым лицом (универсальный принцип), то становится очевидным, что в деле реализации ответственности физических лиц за международные преступления приоритет отдается национальной юрисдикции государства (как нам представляется, в первую очередь государства гражданства обвиняемого, затем государства потерпевшего и в последнюю очередь государства места нахождения обвиняемого). Лишь в случае если государство не реализует (полностью либо добросовестно) своего права суда в отношении обвиняемого, совершенное им преступление подпадает под юрисдикцию международного судебного органа. Как отмечает украинский исследователь М. В. Буроменский «приоритет в привлечении к уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию международного уголовного трибунала, отдан государствам и лишь при их неспособности или нежелании привлекать виновных, а также в случае отказа государства от осуществления национальной юрисдикции возможно действие международной уголовно-правовой юрисдикции. Однако сам факт возможности требования выдачи в случае неспособности или нежелания государств привлекать виновных к уголовной ответственности свидетельствует о приоритете принципа неотвратимости наказания за совершение международных преступлений над принципом национальной уголовно-правовой юрисдикции».^[164]

Очевидно, что, осуществляя  национальную юрисдикцию в отношении  лица, обвиняемого в агрессии, государство применяет свое внутреннее право. Учитывая, что всесторонний анализ вопроса о соотношении норм международного и национального уголовного права не является задачей настоящей работы,^[165] заметим, что в России он должен решаться на основании положений Конституции и УК РФ. Во-первых, ст. 15 Конституции РФ определила, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы и обладают приоритетом над национальными правовыми предписаниями. Во-вторых, ст. 1 УК РФ установила, что все новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат обязательному включению в Кодекс. Анализируя эти предписания, юристы, на наш взгляд, справедливо говорят о том, что все нормы международного права, устанавливающие преступность того или иного общественно опасного деяния, должны быть включены непосредственно в текст УК РФ,^[166] что международно-правовые нормы должны включаться в текст УК РФ одним и тем же законом – законом о ратификации международного договора.^[167]

В этой связи наличие  в тексте УК РФ ст. 353 является не только результатом реализации конституционных  предписаний, но и создает реальные возможности национальным судам  осуществлять свою юрисдикцию в отношении  любых лиц, виновных в агрессии против России или иного другого государства, а также граждан России, виновных в агрессии.

Норма об ответственности  за агрессию помещена в главу о  преступлениях против мира и безопасности человечества. «Общественная опасность  планирования, подготовки, развязывания или ведения агрессивной войны, - пишет В. П. Малков, - заключается в том, что это ведет к нарушению мирного сосуществования народов и государств, к непредсказуемым человеческим жертвам и неоправданным материальным затратам, к неимоверным страданиям мирного населения, в том числе женщин и детей, к разрушению или уничтожению народно-хозяйственных объектов, архитектурных памятников и культурных ценностей».^[168]

Исходя из социальной направленности преступления и местоположения соответствующей нормы в структуре  УК, в науке определяется его объект. Исходя из четырехзвенной «вертикальной» классификации объектов (общий –  родовой – видовой – непосредственный),^[169] определим содержание родового и видового объектов агрессии.

Согласно действующему уголовному законодательству содержание родового объекта едино для всех международных преступлений, закрепленных в Главе 34 УК; им выступают общественные отношения, обеспечивающие мир и безопасность человечества. Такая формулировка сложилась не сразу. В науке международного и уголовного права предлагались и иные варианты определения родового объекта данной группы преступлений. Так, Д. Б. Левин рассматривал международные преступления как посягательства на свободу народов мира либо интересы всего прогрессивного человечества, на коренные основы международного общения, на права и интересы всех государств.^[170] П. С. Ромашкин говорил, что эти преступления являются посягательством на основы международных отношений.^[171] М. И. Лазарев считает, что это – преступления, посягающие на независимость каждого народа и мирные отношения между народами.^[172] Л. А. Моджорян полагает, что преступления этого рода есть посягательство на само существование государств и нации.^[173] А. Н. Трайнин считал их преступлениями против человечества.^[174] Так, Л. Н. Галенская указывает, что преступления против мира, человечности и военные преступления «имеют единый объект посягательства — всеобщий мир; все они представляют собой действия, непосредственно нарушающие мирные отношения между отдельными государствами или могущие создать угрозу международной безопасности».^[175] Ю. А. Решетов указывает, что «поскольку международные правонарушения, независимо от конкретного объема ущерба, ими вызываемого, направлены против нормальных отношений государств или других элементов правопорядка, эти правонарушения подрывают, в той или иной мере, сам международный правопорядок», который и является, по его мнению, общим объектом международного правонарушения (в том числе и преступления).^[176] Его поддерживает А. Г. Кибальник, указывая, что общим объектом всех преступлений в международном уголовном праве является мировой правопорядок, как совокупность всех благ и интересов, охраняемых системой международного права в целом.^[177] Воспроизводит эту точку зрения и Р. А. Адельханян.^[178] В. В. Каболов указывает, что международные преступления посягают «на основы международного правопорядка, установившиеся международные отношения, важнейшие общепризнанные интересы мирового сообщества, установленные международными договорами ... и национальным законодательством».^[179]

Список разночтений в определении родового объекта международных преступлений можно было бы продолжить, но задача состоит не в этом; необходимо определить его содержание в соответствии с положениями закона. Рассуждая о необходимости точного определения объекта международного преступления, Ю. А. Решетов указывал, что «проблема точного определения непосредственного объекта международных правонарушений имеет настолько основополагающий характер, что сама категория международных преступлений, являющаяся видовой по отношению к родовой категории международных правонарушений, появилась в результате выделения из многообразного количества объектов международных правонарушений тех из них, которые имеют особое значение для международного сообщества».^[180]

УК РФ, как было отмечено, называет объектом международных преступлений мир и безопасность человечества.

В большинстве источников «положительное» определение мира не приводится, он определяется через свой антипод – войну. Так, О. Ю. Молибога пишет: «мир человечества как охраняемое благо представляет собой такое состояние, которое характеризуется отсутствием фактических военных действий как таковых».^[181] Аналогичной точки зрения придерживается В. М. Вартанян, указывая: «под миром человечества понимается такое состояние между государствами – субъектами международного права, которое характеризуется отсутствием фактических военных действий между ними».^[182]

Однако следует признать неудачность подобных определений, не раскрывающих сущности определяемого  понятия. Подходов иного рода в науке не так много. В частности, бельгийский профессор Дотрикур приходит к выводу, что мир — это всемирный публичный порядок, посредством которого и путем использования международных организаций и правовых актов, основанных на этических соображениях и имеющих целью достижение общего блага человечества, народы и государства могут решать конфликты и противодействовать злоупотреблению властью.^[183] Ю. А. Решетов указывает, что «международные блага типа мира и безопасности определяются в юридическом плане как система добрососедских отношений между государствами, построенных на принципах мирного сосуществования, таких как суверенное равенство, неприменение силы, нерушимость границ, территориальная целостность, мирное урегулирование споров, невмешательство, уважение прав человека, самоопределение народов, сотрудничество и добросовестное выполнение международных обязательств».^[184] С последним определением, на наш взгляд, вполне можно согласиться, учитывая, что оно включает в себя указание на принципы международного права, признанные ООН, само существование которой подчинено задаче обеспечения мира.

Что касается безопасности человечества, то в его определении необходимо отталкиваться от нормативного понятия безопасности. Согласно Закону «О безопасности» от 05. 03. 1992 г. (с посл. изм.) под безопасностью следует понимать состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз.^[185] Правовой системе России известно понятие национальной безопасности, под которой согласно Концепции национальной безопасности, утвержденной Указом Президента РФ 17. 12. 1997 г. (с посл. изм.), следует понимать безопасность (то есть состояние защищенности) ее многонационального народа как носителя суверенитета и единственного источника власти в Российской Федерации. Понятие безопасности человечества является производным от понятия безопасности. Под безопасностью человечества следует понимать определенную совокупность общественных отношений, регулирующих и поддерживающих состояние защищенности человечества в целом от любых угроз (политических, военных, генетических, экологических и др.), посягающих на его жизненно важные интересы, то есть такое состояние, которое является достаточным для его нормального (под нормой здесь следует понимать соответствие принципам международного права) функционирования.

В науке уголовного права  не получил должного освещения вопрос о соотношении понятий мир  и безопасность человечества. Некоторый  намек на его освещение содержится в работе В. В. Каболова, который ставит между данными понятиями не только соединительные союз «и», но и разделительный «или» - «преступления против мира и (или) безопасности человечества»,^[186] предполагая, по-видимому, наличие преступлений, которые посягают на безопасность человечества, не затрагивая и не нарушая мира. С таким решением вполне можно согласиться, учитывая, к примеру, что осуществление актов геноцида вполне возможно в отсутствие военных действий; об этом прямо говорит ст. 1 Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (1948 г.): «геноцид независимо от того, совершается он в мирное или военное время, является преступлением, которое нарушает нормы международного права».^[187] Однако это не предрешает вопроса о соотношении понятий мир и безопасность человечества. На наш взгляд, в решении этого вопроса следует исходить из того, что мир, строго говоря, - есть состояние безопасности человечества от военной угрозы. Иными словами, мир – есть «часть», «сегмент», «вид» безопасности человечества.

С этих позиций мы можем  оценить наименование главы 34 УК как  не вполне логичное и корректное. Заметим, что в некоторых зарубежных странах аналогичные главы именуются иначе. Так, в Польше – это преступления против мира, человечности и военные преступления; в Йемене – преступления против мира и человечества; во Франции – преступления против человечества. Мы полагаем, что адекватным наименованием соответствующей главы УК РФ может стать следующее: «Преступления против безопасности человечества». Такое наименование, с которым согласилось 53% опрошенных респондентов, придаст классификации международных преступлений^[188] завершенный вид, снимет вопрос о соотношении родового и видового объектов анализируемого преступления агрессии, поскольку одна и та же группа общественных отношений – «мир» не может фигурировать одновременно в качестве родового (в главе) и видового (в статье) объектов.

Видовым объектом агрессии является мир. Это следует из положений  Устава Нюрнбергского трибунала, Принципов  международного права, признанных Уставом  Нюрнбергского трибунала и нашедших выражение в решении этого трибунала, а также поддерживается всеми без исключения юристами. Так, Н. Ф. Кузнецова указывает, что объектом агрессии выступают «основы мира, то есть мирного взаимодействия государств при решении любых проблем, исключающего какое-либо насилие».^[189] В. Д. Иванов определяет им «мирное сосуществование государств и мир между народами».^[190] Понятие мира было раскрыто нами ранее. И как было показано, к числу его основ международное сообщество относит территориальную неприкосновенность и нерушимость границ государств, а потому и посягательства на них принадлежат к группе преступлений против мира.

Преступления против мира были впервые определены в ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала, который  признал ими: планирование, подготовку, развязывание или ведение агрессивной  войны или войны в нарушение  международных договоров, соглашений или заверений; участие в общем плане или заговоре, направленных к осуществлению любого из этих действий.^[191] Сопоставляя этот перечень с характеристикой деяния, зафиксированного в ст. 353 УК РФ, нетрудно заметить, что в последней отсутствует указание на: 1) планирование, подготовку, развязывание и ведение войны в нарушение международных оговоров соглашений и заверений; 2) участие в общем плане или заговоре, направленных на планирование, подготовку, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений. Такое несоответствие требует пояснения.

В первую очередь, необходимо выяснить соотношение понятий «агрессивная война» и «война в нарушение международных договоров». Сегодня в рамках международного права существует два совершенно различных аспекта рассмотрения войны: с точки зрения ее причины и с точки зрения того, как она ведется. Относительно причин войны, можно утверждать, что современное международное право запрещает любую войну, любое применение силы, если только оно не связано с само – или коллективной обороной от агрессии. Такой вывод следует из анализа положений Устава ООН (1945 г.), Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций (1970 г.), Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975 г.), Декларации об усилении эффективности принципа отказа от угрозы силой или ее применения в международных отношениях (1987 г.) иных документов. Однако, допуская силу лишь в качестве средства отпора агрессии, международное сообщество и в этом случае накладывает на обороняющихся определенные обязанности по соблюдению правил и обычаев ведения войны, несоблюдение которых может быть квалифицировано как преступление. Сам по себе факт агрессии или оборонительной войны нельзя рассматривать как ведение войны в нарушение международных договоров. Как справедливо замечает Карма Набулси, «теоретические можно нарушать все и всяческие правила и при этом вести справедливую войну или, напротив, вести войну несправедливую, неукоснительно придерживаясь всех норм, регулирующих вооруженный конфликт».^[192] Таким образом, на наш взгляд, сегодня между понятиями «агрессия» и «война в нарушение международных договоров» установлено четкое и принципиальное различие: агрессия – это война, начатая в нарушение правил относительно начала войн; война в нарушение международных договоров – это война, начатая на законном основании, но ведущаяся с несоблюдением установленных правил.