Коррупция и международное сотрудничество в борьбе с ней

 Отметим, что для  России, с ее сильно монополизированной  экономикой и слабостью государственных  механизмов охраны собственности  и прав граждан, проблема «частной коррупции» является особо актуальной. Особо остро проблема коррупции стоит в деятельности акционерных обществ, в форме которых сегодня существуют большинство крупнейших предприятий (в том числе естественных монополистов) и банков, в том числе и с государственным участием.  Сегодня в России функционирует около 31 тыс. акционерных обществ. Большинство формально и фактически сохранившихся после приватизации промышленных предприятий приняло эту организационно-правовую форму²⁶⁷.

Криминализация служебных  злоупотреблений в негосударственном  секторе стала одной из важных новелл действующего УК РФ. Появление в окончательном варианте УК главы 23  «Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях» стало результатом оживленной дискуссии среди специалистов, многие из которых не разделяли восторжествовавший в итоге подход²⁶⁸. В итоге, в отличие от уголовного законодательства многих бывших республик СССР (Украины, Беларуси, Молдовы) российский законодатель разделил ответственность за служебные преступления в государственном и частном секторе.  Как пишет основной автор  норм УК  о служебных преступлениях профессор Б.В. Волженкин, «Кодекс воспринял концепцию о недопустимости отождествления публичной (государственной) службы и службы в коммерческих организациях и общественных объединениях и о различной социальной сущности правонарушений, совершаемых государственными (муниципальными) служащими и служащими других организаций»²⁶⁹.

При сравнении норм УК РФ об ответственности за «государственную»  и «частную»  коррупцию обращает на себя внимание значительная разница  в подходе законодателя к деяниям государственных и частных управленцев. Закон намного более строг к государственным должностным лицам и либерален к частным управленцам. Достаточно сравнить санкции однотипных составов преступлений в главах 23 и 30 УК.

По нашему мнению, противоречит положениям международных документов норма, содержащаяся в примечании к ст. 201 УК РФ.  Там говорится: «Если деяние, предусмотренное настоящей статьей либо иными статьями настоящей главы, причинило вред интересам исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, уголовное преследование осуществляется по заявлению этой организации или с ее согласия». Помимо помещения процессуальной нормы в материальный закон, вызывает недоумение сущность рассматриваемого «диспозитивного» примечания. Дела о преступлениях частных управленцев фактически переведены в категорию дел частного обвинения.  Это совершенно не соответствует природе этих деяний, поскольку преступления, по которым предусмотрен такой порядок возбуждения дел, как правило, неразрывно связаны с личностью потерпевшего, в данном же случае потерпевшим выступает юридическое лицо, которое не может иметь личности. Кроме того, когда причиняется вред юридическому лицу, ущерб наносится стабильности имущественного оборота, контрагентам данного юридического лица, его акционерам и т.д., поэтому трудно представить ситуацию, когда ущерб от преступления причиняется исключительно интересам коммерческой организации.

Как отмечает Н.Ф. Кузнецова, «в действительности, когда частный  собственник или его управляющий причиняет ущерб своему юридическому лицу, то ущерб причиняется не его собственности и не совместной собственности акционеров. Ущерб терпит новый вид собственности – собственность юридического лица либо предприятия без создания юридического лица. Поэтому во всех случаях преступление против них нарушает интересы как самих акционеров, так и других граждан, а тем самым интересы общества и государства»²⁷⁰.  С.А. Гордейчик в связи с этим обоснованно подчеркивает, что «предпринимательство в самом общем виде представляет собой живой организм, составной частью которого является деятельность коммерческих и иных организаций. Стабильность – это необходимое условие существования названных отношений, т.к. разрыв в одном звене цепи однозначно повлечет сбой в другом и, как следствие, неэффективное функционирование всей цепи»²⁷¹. Тот же автор пишет: «Подобная формулировка закона ведет к тому, что ст. 201 УК в этой части на практике применяться не будет. Ни для кого не секрет, что в результате проведенной приватизации контрольный пакет акций бывших государственных предприятий оказался в руках директорского корпуса. Следовательно, представителям последнего и принадлежат ведущие позиции в органах юридических лиц. Отсюда нетрудно предугадать, что вряд ли правоохранительные органы получат согласие на возбуждение уголовного дела при совершении преступления генеральным директором»²⁷².

Указанное примечание создает  недопустимую лазейку для «частных» коррупционеров, противоречит международным конвенциям, ни в одной своей статье  не упоминающим о подобных «льготах».

Вопрос о путях ликвидации сложившейся диспропорции в ответственности публичных и частных служащих за коррупционные преступления является непростым. Представляется, что объединение глав 23 и 30 в одну единую главу о служебных преступлениях, несмотря на оптимальность такого решения с точки зрения положений Конституции о равенстве всех форм собственности и принципа равенства граждан перед законом, сформулированного в УК РФ,  малореально. Следует согласиться с Н.Ф. Кузнецовой в том, что «непринятое своевременно предложение теперь уже трудно реализовать. Остается в качестве разумного выхода из ситуации внести изменения в гл. 23 по образцу гл. 30 и исключить примечание к ст.201»²⁷³. На наш взгляд, в первую очередь, помимо устранения одиозного примечания, необходимо устранить диспропорции в санкциях за взяточничество и коммерческий подкуп, другие однотипные служебные преступления, а также сформулировать отдельные нормы об ответственности за служебный подлог  и превышение полномочий в частном секторе. Данное решение, по нашему мнению, будет соответствовать подходу, выработанному в международных документах.

Ряд расхождений между  международными документами и российским законодательством сохраняется в отношении вопроса о понятии должностного лица. Ранее уже отмечалось, что положения международных документов в целом оставляют вопрос о понятии  должностного лица на усмотрение национального законодателя. Тем не менее, в Конвенции ООН против коррупции содержится указание на необходимость включения в число должностных лиц, «выполняющих публичную услугу, в том числе для публичного предприятия» (ст.2). Налицо четкое  требование признания должностными лицами руководителей государственных предприятий.

В российском УК (примечание к ст. 285), как известно, руководители государственных предприятий, относящихся к коммерческим организациям, в том числе казенных предприятий, по долгам которых практически всегда отвечает государство, к числу должностных лиц не относятся.

 Спорной представляется  также позиция Пленума Верховного  Суда РФ, который в постановлении  № 6 от 10 февраля 2000 г. «О судебной  практике по делам о взяточничестве  и коммерческом подкупе» решил,  что представители государства  в органах управления коммерческих организациях, часть акций (долей, вкладов) закреплена в федеральной собственности в случае незаконного получения ими ценностей либо пользования услугами за совершение действия (бездействия) в интересах дающего в связи с занимаемым служебным положением, ответственность  по статье 204 УК РФ.²⁷⁴ Таким образом, представители государства, действующие на основании поручений государственных органов²⁷⁵, должны отвечать за преступление  против интересов службы в коммерческих организациях²⁷⁶. Справедливо пишет В.Н. Григорьев, что «во всех случаях, когда так называемый представитель государства, адепт его политики, будет совершать общественно опасное деяние путем использования служебного положения, он будет осознавать, что имеет возможность совершить преступление именно благодаря своему служебному положению, приобретенному при помощи и для государства»²⁷⁷.

В этой связи также  не совсем понятно, по какой причине  государственные и частные нотариусы, выполняющие одни и те же функции по нотариальному заверению сделок, несут за одни и те же злоупотребления разную ответственность.

  В ряде государств  СНГ, в частности в Беларуси, Украине, Молдове за должностные  преступления несут ответственность  лица, занимающие соответствующие должности в учреждениях, организациях, предприятиях независимо от форм собственности²⁷⁸. Так, в новом Уголовном кодексе Республики Беларусь (п.3 ст.4) понятие должностного лица определяется следующим образом: «Лица, постоянно или временно либо по специальному полномочию занимающие в учреждениях, организациях или на предприятиях (независимо от формы собственности), в Вооруженных силах Республики Беларусь, других войсках воинских формированиях Республики Беларусь должности, связанные с выполнением организационно-распорядительных или административно- хозяйственных обязанностей, либо лица, уполномоченные в установленном порядке на совершение юридически значимых действий»²⁷⁹. Заключение Российской Федерацией с Республикой Беларусь Договора о создании союзного государства, статья 18 которого предписывает необходимость совместной борьбы с терроризмом, наркотизмом, коррупцией, другими видами преступности²⁸⁰, подталкивает к сближению уголовного законодательства двух государств, в том числе и норм об ответственности за коррупционные преступления. Позиция белорусского УК в данном вопросе представляется более предпочтительной.

Положения Конвенции  ООН против коррупции требуют, на наш взгляд, внесения изменений в  понятие должностного лица, сформулированного  в примечании к ст. 285 УК РФ. Вполне приемлемым мы считаем предложение, сформулированное в свое время в докторской диссертации Б.В. Волженкина, относить к субъектам  должностных преступлений «должностных лиц государственных промышленных, сельскохозяйственных и иных предприятий и учреждений, а также предприятий с преобладающей (более  50%) долей государственного капитала»²⁸¹. Кроме того, данная норма должна быть дополнена указанием на отнесение к числу должностных лиц представителей государства  в органах управления коммерческих организациях, часть акций (долей, вкладов) которых закреплена в федеральной собственности²⁸².

Заслуживает внимания и  положительной оценки предложение  С.В. Максимова о дополнении нормы  УК РФ о получении взятки указанием на то, что субъектом данного преступления могут быть не только должностные лица, но «также государственные служащие или служащие органов местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами»²⁸³.

Также следует отметить, что международные конвенции  намного шире, нежели УК РФ, трактуют понятие субъекта ответственности за подкуп в частном секторе. Субъектами «частной коррупции», согласно конвенциям, являются не только лица, выполняющие управленческие функции (прим. к ст. 201 УК РФ), а любые работники предприятий частного сектора (ст. 7 Конвенции Совета Европы, ст. 21 Конвенции ООН). Решение данной проблемы, по нашему мнению, невозможно путем простых изменений в УК РФ. Причисление всех работников частного сектора к субъектам коммерческого подкупа означало бы предельное расширение сферы уголовной ответственности, распространение ее на деяния мизерной общественной опасности, как то, например, незначительные поборы с клиентов за услуги в коммерческих структурах. Позиция УК РФ в данном вопросе представляется предпочтительной. Разрешение указанного противоречия нам видится в использовании гибкой формулировки ст. 21 Конвенции ООН («государства рассматривают возможность принятия мер…») и внесения Россией оговорки к ст. 7 при ратификации Конвенции Совета Европы.

Сравнение формулировок международных конвенций  и российского УК показывает, что ответственность за коммерческий подкуп, установленная в ст. 204 УК РФ несколько уже, чем ответственность за «подкуп в частном секторе», предусмотренная в международных конвенциях. Так, предметом подкупа, согласно конвенциям, могут быть «неправомерные преимущества» (ст. 21 Конвенции ООН, ст.7, 8 Конвенции Совета Европы), а не только имущественные блага. Согласно конвенциям  к уголовным преступлениям относится обещание передать предмет подкупа, что российским УК рассматривается как уголовно ненаказуемое приготовление к преступлению²⁸⁴.

Широко трактуются в  международных документах и составы  преступлений, связанных с взяточничеством (активный и пассивный подкуп публичных должностных лиц). Под подкупом конвенции понимают не только действия по даче-получению взятки, но и обещание, предложение ненадлежащего преимущества в активном подкупе и, соответственно, принятие обещания и предложения в пассивном подкупе (ст.15 Конвенции ООН против коррупции, ст. 2,3 Конвенции Совета Европы, ст. 8 Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности)²⁸⁵. В рамках российского уголовного права ответственность за такие действия возможна только как за приготовительные в рамках института неоконченного преступления.  Предложение взятки, требование взятки, наряду с прочими действиями, создающими условия для получения и дачи взятки, давно выделялись в качестве типичных случаев приготовления к взяточничеству в теории отечественного уголовного права²⁸⁶. В соответствии со ст.30 УК РФ, уголовная ответственность наступает за приготовление только к тяжкому и особо тяжкому преступлениям. Таким образом, ответственность за обещание и предложение взятки, а также за принятие такого обещания и предложения возможна только при квалифицированном взяточничестве (ч. 2,3,4 ст. 290, ч. 2 ст. 291 УК РФ).

С. В. Максимов предложил  решить данное противоречие путем внесения изменений в ст. 30 УК с тем, чтобы  ответственность наступала также  и за приготовление к преступлению средней тяжести²⁸⁷. Данное предложение представляется спорным. Столь серьезное законодательное изменение, безусловно, требует криминологического обоснования. Масштабная криминализация деяний, общественная опасность которых, по меньшей мере, сомнительна, безусловно, противоречила бы общей тенденции гуманизации уголовного законодательства, декриминализации малоопасных деяний. Не следует забывать, что в истории нашего государства уже был период, когда норма о приготовлении к преступлению использовалась как средство для грубейших нарушений законности. В нынешней политической обстановке, в случае принятия предложения С.В. Максимова,  вполне реально появление уголовных дел о «приготовлениях» к налоговым преступлениям или к незаконному предпринимательству.

Кроме того, С.В. Максимов не учел, что предлагаемое им изменение не решит схожую проблему с коммерческим подкупом, поскольку, при условии сохранения нынешней санкции, деяние, предусмотренное ч. 2 ст. 204 УК, является преступлением небольшой тяжести.

Другой путь решения  данной проблемы видится во включении  данных деяний в объективную сторону взяточничества (коммерческого подкупа), либо в конструировании отдельных «усеченных» составов, предусматривающих ответственность за обещание или предложение взятки (предмета коммерческого подкупа). Оснований для такого законодательного решения также не усматривается. Доводы против, на наш взгляд, очевидны: низкая степень общественной опасности, сложности процессуального доказывания, высочайшая латентность при высокой распространенности данных деяний, что делает эфемерным требование о неотвратимости наказания.