Подходы к трактовке лексического значения слова

К числу  классов примеров подвижности лексического значения автором отнесены метафора, метонимия, полисемия, диахронические изменения, расширение значения слов в  речи детей, дейксис, конверсия, явление "притирки" значения слова к  контексту. При этом указывается, что  заслуживает внимания разграничение  референциальной расплывчатости, неопределенности, с одной стороны, и изменений  в семантической репрезентации  слова, с другой. Отметив, что на значение слова влияют и языковой контекст, и различные аспекты ситуации, Дж. Данбар приводит также пример семантической  иллюзии из работы [Erickson & Mattson 1981], где говорится, что ии. не замечали неуместности имени Моисея в заданном им вопросе "Сколько животных взял с собой в ковчег Моисей?" Дж. Данбар считает, что этот пример отражает подвижность значений при их переработке  на той глубине, которую делает доступной  то или иное слово: в данном случае ии. извлекают только ту информацию о Моисее, которая отвечает потребностям достижения коммуникативных целей. С этой трактовкой приведенного примера  можно спорить. Скорее, основную роль в подобных случаях играет одна из специфических особенностей функционирования индивидуального знания: опора на наиболее рельефные признаки слов (их формы и/или значения) или обозначаемых словами явлений (действий, качеств, ситуаций). В обсуждаемом примере  слово "ковчег" актуализирует  поле взаимосвязанных языковых и  энциклопедических знаний-, упоминание о ковчеге делает избыточным уточнение  имени: ясно, что речь идет о Ное, о нем и думают ии., хотя назван Моисей. Иначе говоря, этот пример иллюстрирует не подвижность или изменчивость значений слов, а достаточность признака принадлежности к библейским (ветхозаветным) именам1**, что служит одним из проявлений особенностей работы памяти и внимания при пользовании имеющимися знаниями. Вспомним также приведенное выше высказывание Дж. Тейлора о важности различения уровней хранения значений слов и доступа к ним.

Дж. Данбар полагает, что подвижность значения должна рассматриваться в противопоставлении комплементарному феномену точности значения (semantic precision). В каждом взятом отдельно случае использования слова его  значение становится точным благодаря  информации, извлекаемой из ситуативного контекста и из ожиданий слушающего. В этой связи следует отметить, что фактически здесь пересекаются две проблемы: гибкости (вариативности) и точности (инвариантности), с одной стороны, и того, где и как они проявляются (в самом значении слова или в его интерпретации индивидом) — с другой. Вторая из названных проблем в свою очередь перетекает в проблему соотношения языковых и энциклопедических знаний, что заставляет вернуться к обсуждению двух точек зрения на значение в работах Дж. Тейлора (см. выше 4.2.5), который указывает, что вариативность значения тесно связана с энциклопедическим знанием, обеспечивающим, в частности, возможность пользоваться выводным знанием. Однако для понимания высказывания необходимо иметь не только энциклопедическое, но и языковое знание. Отсюда возникает вопрос: что же в действительности знает человек, который "знает значения слов"? Включает ли, например, знание значения глагола to open знание о том, что может быть открыто (окна, раны, книги, свертки, банковские счета и др.)? Положительный ответ на это вопрос вытекает из концепции Р. Лангакера, из признания высокой степени полисемантичности в ментальном лексиконе. Противоположной точки зрения придерживается М. Бирвиш, строго ограничивающий полисемию в лексиконе и трактующий примеры вариативности значений как эффекты концептуальной интерпретации, поскольку само значение слова не обусловлено его возможными интерпретациями в разных видах контекстов [Taylor 1995b].

Возвращаясь к проблеме гибкости значения, следует  отметить, что при последовательной ПЛ трактовке этого феномена в  фокус внимания исследователя могут  попадать разнообразные проявления названного свойства в психологической  структуре значения слова.

Широко известны результаты наблюдений за развитием  значения слова у детей. Т.М. Рогожникова [1989] сопоставила также ассоциативные  реакции носителей русского языка  разных возрастных групп (от детского до преклонного возраста) и проследила

16 Аналогичный  пример, наблюдавшийся в условиях  производства речи, обсуждается  в [Залевская 1975]: в дискуссии  по ходу научной конференции  предшествующий оратор Петр Гурьянович  был назван Иваном Демьяновичем, что хорошо иллюстрирует подмену  имен из актуализированных полей  с общими наиболее рельефными  признаками ('исконно русские' для  Петр и Иван и к тому же 'устаревшие' для Гурьян и Демьян) при совпадении слоговой структуры  имен.

определенные  изменения в широте значения полисемантичных  слов, сдвиги в степени актуальности разных лексико-семантических вариантов  слова. Набор из 5 экспериментальных  процедур использовался в исследовании [Залевская 1995] на материале слов, вошедших в русский язык в связи с  коренными изменениями в жизни  общества или вызывающих изменившиеся за последние годы эмоционально-оценочные  переживания, что показало широкую  вариативность психологической  структуры значения таких слов по разным параметрам, а также продемонстрировало тесное взаимодействие языковых и энциклопедических  знаний, проявление отношения испытуемых не столько к значению слов, сколько  к обозначаемым словами сущностям.

Имеются и  другие трактовки вариативности  значения. Так, К. Зелин-ски-Уиббелт  в материалах Дуйсбургского симпозиума по проблеме лексикона [Dirven & Vanparys 1995] отмечает, что значение слова различается  в разных случаях его использования, а потенциальное варьирование смыслов  слова в зависимости от контекста  является бесконечным, однако говорящие  способны прекрасно передавать нюансы своих когнитивных построений, справляясь с вариативностью информации посредством  ментальной категоризации, т.е. через  игнорирование контекстуально варьирующейся  информации как иррелевантной.

Категоризация также требует подвижного использования, т.е. расширения границ ментальных категорий  в соответствии с бесконечным  потенциалом возможных контекстов. Говорящие справляются с такой  подвижностью благодаря знанию о  допустимых границах каждой категории. В ходе дискурса на такие допустимые границы накладываются ограничения  по отношению к специфической  ситуации в ходе передачи некоторого смысла для достижения совместимых  семантических репрезентаций при  кооперативном социальном взаимодействии (интеракции). Такие сложные взаимодействия имеют своим результатом множественную  подгонку ментальных концептуализации под особые требования дискурса.

4.3.4. Соотношение субъективного  и объективного  в значении слова

Этот вопрос подробно обсуждается в работе [Turner 1994]. Марк Тернер отмечает, что выдающиеся теоретики пытаются объяснить природу  значения как совершенно независимую  от личности человека.

Так, референциальные  теории значения трактуют значение как  базирующееся на положении вещей  в объективной реальности, вследствие чего значением высказывания должна быть реальность, к которой оно  относится. Это полностью выводит человека за рамки установленной связи ("a semantic express train shoots straignt from the linguistic symbols to an objective reality without passing through the human brain, let alone stopping in the human brain, let alone taking its entire journey there"). Другие современные теории, такие как формальные теории значения, "делают остановку" в мозге человека, но это только акт вежливости, состоящий в признании того, что мозг является тем местом, с которым увязывается значение. Например, теории искусственного интеллекта обычно трактуют мозг как устройство, производящее вычисления на базе бессмысленных символов, которые остаются таковыми в ходе манипулирования ими, но получают некоторую интерпретацию из определенного набора зафиксированных интерпретаций. Комбинация такого формального устройства и фиксированных интерпретаций называется "семантическим устройством". Формальное (синтаксическое) устройство выполняет всю необходимую работу, в то время как правила интерпретации сопутствуют этому, имея своим результатом значение. Отсюда значение фигурирует во множестве формальных исчислений, а задача теории значения состоит в обнаружении природы таких исчислений.

В отличие  от этого когнитивные исследования природы значения трактуют как основополагающее, а не случайное тот факт, что  значение приписывается мозгом человека (даются ссылки на работы [Edelman 1987; 1992; Johnson 1987; Lakoff 1987; Lakoff & Turner 1989; Turner 1987; 1991]).

M. Тернер  полагает, что тем самым стали  возрождаться идеи, в свое время  высказанные Протагором, но как  бы ни представлял себе личность  человека Протагор, современная  концепция должна трактовать  ее как динамическую активность  человеческого мозга, эволюционировавшую  в целях служения телу человека, частью которого она является. Осовремененная версия посылок  Протагора, рассматривающая значение  как аспект активности мозга,  структурированного в соответствии  с телом, которому он служит, заставляет отказаться от ряда  постулатов, связанных с разработкой  теорий значения, в том числе  от подразделения значения на  объективное и субъективное, противопоставления  сознания и тела, разграничения  врожденного и приобретенного (ср.: [Василюк 1993]).

Объективное значение — это значение, которое  существует независимо от воспринимающего  его человека. М. Тернер указывает, что  по Протагору, это должно трактоваться как оксюморон, поскольку никакое  значение не может существовать независимо от приписывания его мозгом человека. Раз это так, то понятие "субъективного" значения так же ошибочно, как и  понятие "объективного" значения. Способность человека приписывать  значение проявляется по определенным закономерностям, благодаря чему значения не являются случайными или крайне личностными, но не из-за того, что они  базируются на объективном значении, а из-за развития мозга под воздействием того, что можно назвать необходимыми биологическими предпосылками и  необходимым опытом. Являясь общими для всех людей, они совместно  развивают мозг, приписывающий значение определенными путями. Хотя эти пути (способы) принадлежат индивиду, их едва ли верно называть субъективными, ибо они являются общими для всех нас. Способность приписывания значения исходит от индивидуального мозга  и не является объективной, но в этом нет ничего личностного или случайного, поэтому оно не является субъективным.

М. Тернер полагает, что разграничение объективного и субъективного значения связано  с концептуальной метафорой, согласно которой мы трактуем мозг в виде контейнера. Метафорически, объективное  значение находится вне этого  контейнера, а внутри его может  иметься копия этого внешнего объективного значения. Если это хорошая  копия, то нам известно объективное  значение. У нас всех могут иметься  копии, связанные через их внешнего референта. По этой метафоре, такие  внутренние копии не могут быть прямо  связанными друг с другом. Они могут  увязываться только через посредство объективного референта, который находится  вне мозга, независим от этих копий  и является более важным, чем копии. М. Тернер настаивает на том, что от этой метафоры и от следствий из нее необходимо отказаться. Значение находится внутри мозга в неметафорическом смысле. Никакое значение не находится  за пределами мозга человека. Значения в мозгу разных людей связаны не потому, что они являются копиями некоторого внешнего значения, а вследствие того, что мозг у разных людей имеет биологическое и функциональное сходство деятельности приписывания значений.

С других позиций  подходит к обсуждаемой проблеме В.П. Зинченко, подчеркивающий, что не только в онтологии, но и в гносеологии  противопоставление объективного и  субъективного является грубой ошибкой [Зинченко 1997: 10, 21 и др.]. Со ссылками на работы Л.С. Выготского, П.И. Зинченко, М.К. Мамардашвили, Д.Б. Эльконина, Б.Д. Эль-конина, A.A. Ухтомского и других отечественных  ученых В.П. Зинченко показывает, что  первичные формы аффективно-смысловых  образований сознания существуют объективно вне человека в виде произведений искусства или других материальных творений людей. В процессе индивидуального  развития такие объективные образования  усваиваются и субъективируются, иначе говоря, идеальная форма  присваивается и становится реальной формой психики и сознания индивида. Особую роль в переходе от идеальной  формы к реальной (при органичности их взаимодействия) играют посредники-медиаторы: взрослый человек в паре с ребенком, знак, символ, слово, смысл (этот ряд  должен оставаться открытым, поскольку  полифонии медиаторов отвечает полифония  сознания). Все это — психологические  орудия, замечательная особенность  которых состоит в том, что они вызывают к жизни внутренние формы деятельности. Бесконечное число открытий (в том числе открытие внутренней формы медиаторов) начинается в совместной деятельности ребенка со взрослым и продолжается самостоятельно всю жизнь. При этом внутренняя деятельность не является простым манипулированием интериоризированными внешними средствами: превращение внешней формы во внутреннюю всегда является творческим процессом, актом создания новой формы, нового языка описания внешней формы действия, вследствие чего новообразование приобретает собственные порождающие возможности и способности. Подвергаясь деятельностно-семиотической переработке, такие новообразования утрачивают черты сходства с породившими их источниками (в том числе и черты опо-средствованности) и проявляют себя непосредственно (см. подробнее о понятии превращенной формы [Мамардашвили 1990: 315-328]); они могут также погружаться в "глубины бессознательного" и восстанавливаться.

В.П. Зинченко обращает особое внимание на то, что  деятельность и действия человека протекают  в пространстве и времени предметного  мира и направляются смысловыми образами при участии таких важнейших  компонентов внутренней картины  предметного действия, как слово, эмоция (от слабого эмоционального фона до аффективного взрыва). Всё это  имеет непосредственное отношение  к проблеме значения слова, что побуждает  отдельно остановиться на связанных  с функционированием значения процессах  и используемых при этом опорах.

44. Некоторые вопросы  функционирования  значения

В 4.1 был  назван ряд процессов, которые обычно упоминаются при обсуждении проблематики значения. Теперь остановимся на том, что выше не рассматривалось. Так, в  работе Л. Элькониновой и Б.Д. Эль-конина [1993] обсуждается проблема знакового  опосредствования и указывается  на то, что часто встречающееся  заблуждение состоит в натуральной  трактовке знака как некоего  вещного указателя, направленного  на значение, под которым в свою очередь понимается определенный круг вещей и связей между ними. Для  самих авторов значение является не вещью, а актом — "поворотом" вещей, их преобразованием, определенным способом видения мира; при этом нечто акцентируется и подчеркивается, а нечто, наоборот, затушевывается и  снимается. Значение как способ видения  представляет собой идеальное действие; именем такого действия является знак, благодаря которому действие изолируется, сохраняется, представляется вне реальных обстоятельств. Однако необходима обратимость  знаковой операции, т.е. если на первом шаге опосредствования важно вырвать  действие из сложившейся системы  выполнения и представить его  идеально, то на втором должно произойти  возвращение к той реальной обстановке, в которой оно должно быть осуществлено. Лишь при обратном превращении обозначаемого  в знак опосредстствование оказывается  успешным [Op. cit.: 64-65].

Трактовка значения как идеального действия хорошо согласуется с идущей от Л.С. Выготского тенденцией рассмотрения значения как  процесса (см., например, работы A.A. Леонтьева). Точнее следовало бы говорить о некотором  множестве взаимодействующих процессов, посредством которых достигается  установление соответствия между воспринимаемой индивидом словоформой, социально  признанным (системным) значением слова  и тем, что благодаря этому "высвечивается" в индивидуальной картине мира (памяти) на разных уровнях осозна-ваемости в виде многообразных продуктов  переработки перцептивного, когнитивного и аффективного опыта, так или  иначе связанного и со словом, и  с обозначаемым им объектом (действием  и т.д.), и с текущей ситуацией, в которую включен называемый объект, и с эмоционально-оценочным  переживанием всего вышеназванного активным и пристрастным субъектом. К тому же еще ждут своей более  развернутой интерпретации широко цитируемые высказывания Л.С. Выготского о том, что значение является единством  общения и обобщения, об особенностях слова во внутренней речи и т.д., с  учетом новейших данных разных наук обо  всём комплексе познавательных процессов  человека, о механизмах и закономерностях  таких процессов, о слове как  орудии познания и общения.