Подходы к трактовке лексического значения слова

Отражение синтаксических и морфологических  свойств слова обнаруживается и  в его суперсегментной организации. В некоторых агглютинативных  языках слово как морфологическая  единица организуется с помощью  сингармонизма, а как синтаксическая единица — с помощью фиксированного ударения [19]. В русском языке слово  как «синтаксический атом» характеризуется  определенной степенью ударности и  той или иной ритмической структурой. Слово как морфологическая единица  характеризуется определенным типом  морфемного ударения. Тип ударения в случае производности слова  зависит от его словообразовательной структуры, и прежде всего от ступени  мотивированности, задающей акцентные  свойства производящей базы и форманта. Благодаря подвижности акцентного соотношения основы и окончания  морфологизованное (по И.А. Бодуэну  де Куртенэ) ударение оказывается одновременно и синтактизованным: соотнесенная со словоизменительной акцентная парадигма  служит дополнительным средством выражения  синтаксических соотношений.

Таким образом, звуковая форма слова оказывается  единством внешнего и внутреннего (Ср.: «Как способ связи элементов  содержания форма есть нечто внутреннее... Как способ связи данного содержания с содержанием других вещей форма  есть нечто внешнее» [20, с. 128].

7. При дальнейшем  разбиении основного типа полнозначных  слов, а .именно характеризующих  словесных знаков (нарицательных), на  предметные и признаковые (предикатные)  имена и соответственно на  части речи в фонетической  структуре слова обнаруживаются  признаки, указывающие на принадлежность  слова к определенной части  речи. И здесь, как и при разграничении  полнозначных и служебных слов, существенное значение имеют  номинативная «ценность» слова  и его функциональные свойства. То обстоятельство, что глаголы  и имена прилагательные, выражая  отношения и признаки предметов,  обладают более относительным  номинативным значением, чем имена  существительные, и уступают последним  в отношении номинативной «ценности», находит свое выражение в фонемно-слоговой  структуре морфов, в частоте и  характере морфонологических чередований  фонем, в суперсегментной организации  слова. Как показал анализ имен  существительных и глаголов [21], различия  в фонемно-слоговой структуре  именных и глагольных словоформ  могут касаться инвентаря используемых  фонем, дистрибуции и комбинаторных  возможностей фонем и фонемных  классов, степени дифференциации  позиций внутри морфов, типов  слогов и их дистрибуции, длины  морфов и словоформ в слогах  и фонемах, соотношения слоговых  и морфных границ, степени автономности  фонемы и слога по отношению  к морфеме. Так или иначе  эти различия восходят к различиям  функционально-семантическим и грамматическим. С одной стороны, выполнение  основной для существительных  номинативной функции требует  большего набора звуковых средств,  большего инвентаря фонем и  слогов, более свободной их комбинаторики в корнях и словообразовательных морфемах, чем выражение закрепленной за глаголами предикативной функции, ибо предметный мир неизмеримо многообразнее и многочисленнее фиксируемых в языке отношений. Поэтому, например, в русском языке корни существительных отличаются от глагольных большей длиной, а в словообразовательных аффиксах существительных используется наибольшее число фонем сравнительно с остальными частями речи. С другой стороны, различия в длине именных и глагольных морфем тесно связаны с различиями в общей сложности слова. Чем выше синтетичность словоформ, чем чаще морфы выступают в связанном виде и оказываются в серединной позиции, тем они короче, тем чаще слог рассекается морфными стыками и тем слабее дифференциация позиций внутри морфа. В более синтетичных глагольных словоформах корни менее самостоятельны в семантико-синтаксическом отношении и, как правило, выступают в связанном виде в обрамлении аффиксов. Поэтому в среднем они короче именных. Поэтому фонетические позиции в составе глагольных корней дифференцируются слабее, чем в именых [22, с. 88]. Поэтому и морфонологические чередования фонем свойственны в первую очередь глаголу. Отличаясь большей сложностью в плане содержания, особенно в области грамматических значений, глагол превосходит имя и по числу альтернационных рядов, и по их длине, и по количеству альтернационных парадигм. В результате в глаголах чаще, чем в именах, функция выражения грамматических значений ложится не только на флексию, но и на основу. Отсюда не столь четкое, как в имени, функциональное и формальное разграничение знаменательных и служебных морфем в глагольном слове, в чем также проявляется большая грамматичность и фузионность глагола как носителя предикативной функции [23, с. 351—352].

Сегментные  различия между частями речи во многих языках подкрепляются суперсегментными средствами. Так, в языках со словесным  ударением, например в русском, акцентные  различия между частями речи, могут  касаться используемых ритмических  структур и акцентных схем,, преобладающих  типов морфемного ударения, характера  акцентных противопоставлений и  закрепленных за ними функций, более  или менее четкой соотнесенности акцентной структуры слова с  морфологической, степени устойчивости словесного ударения вЪ фразе и т. п. [21]. В частности, господствующее в  русском языке неподвижное ударение на основе в существительных встречается  чаще, чем в глаголах. При этом для существительных более характерно выделение корня, для глаголов —  суффикса.. Эти и другие акцентные  расхождения между существительными и глаголами, по всей вероятности, имеют  функциональную природу. В соответствии с основной — номинативной —  функцией существительных субстантивный  корень как носитель вещественного  значения обладает большей семантико-синтаксической самостоятельностью, чем глагольный Отсюда акцентная активность субстантивного корня. Отсюда, в свою очередь, и большая  унифицированность и стабильность ударения существительных, а именно — меньшее число активно используемых акцентных схем, меньшая нагрузка подвижного ударения. Акцентные особенности  глаголов: увеличение числа акцентных  схем, повышение частоты аффиксального  и подвижного ударения, усиление противопоставленности  полупарадигм — служат выполнению предикативной функции.

Группировки слов в составе частей речи с фонетической точки зрения еще менее изучены. Однако отдельные факты и наблюдения, отмеченные разными исследователями, говорят о возможности фонетической дифференциации и более дробных  классов слов, нежели части речи. Согласно этим данным, в русском  языке, например, как будто бы существует тенденция к акцентному разграничению  имен существительных, различающихся  по признакам «конкретный — абстрактный» [24, с. 129; 25, с. 46, 72, 74, 109, 122], «одушевленный  — неодушевленный» [26, с. 6, 16—17, 23—24], «исчисляемый — неисчисляемый» [27]. По данным работы И. А. Федюниной, выполняемой  на кафедре общего языкознания Университета дружбы народов им. П. Лумумбы, акцентная  дифференциация членов синонимического  ряда зависит от того, в какую  семантическую группировку он входит. Синонимические ряды абстрактных и  конкретных, одушевленных и неодушевленных существительных, наименований лиц  и не-лиц, исчисляемых и неисчисляемых  различаются по характеру использования  акцентных средств. Наконец, имеется  вполне определенная закрепленность одних  схем подвижного ударения за существительными женского рода, других — за существительными мужского и среднего рода [28, с. 136—141].

8. Расхождения  в звуковой форме различных  классов слов, касаясь самых разных  аспектов фонетической структуры  слова, свидетельствуют о ее  целостности, глобальности, с одной  стороны, и о категориальн о  м характере связи между звучанием  и значением слова — с другой. Это заставляет усомниться в  справедливости положения о том,  что «разный характер строения  знака и его означаемого, а  именно отсутствие соответствий  в составе означаемого элементам  знака (отдельным звукам) в свою  очередь подтверждает отсутствие  мотивированной связи между знаком  и означаемым» [7, с. 138]. Знак (в  рассматриваемой концепции это  односторонняя сущность) хотя и  может быть разложен на дискретные  единицы, но, как и означаемое, имеет глобальное строение и  иерархическую структуру. Соответствия  в составе означаемого — значения  — отдельным звукам как элементам  знака действительно отсутствуют.  Однако этого нельзя сказать  о соотношении между означаемым и знаком, между значением и звучанием слова в целом. Во всяком случае типы знаков (номемы) дифференцируются достаточно четко именно в соответствии с типами означаемых. По-видимому, можно утверждать, что произвольной (да и то относительно) является только форма выражения индивидуального лексического значения слова в соответствии с произвольностью, условностью закрепления какого-либо названия именно за данным предметом, а не за каким-либо другим. Закрепленность же данного названия за предметом, а не за признаком для каждого данного языка уже не является произвольной, по крайней мере, в тенденции.

Относительный характер произвольности выражения  индивидуального лексического значения вытекает из системных свойств языка. Индивидуальное лексическое значение неотделимо от более общих «классных» значений. Основной носитель лексического значения — консонантная структура  слова. Но она содержит информацию и  о грамматических' свойствах слова, определяемых его вхождением в различные  группировки слов, ив частности его  принадлежностью к той или  иной части речи. Поэтому отдельные  признаки согласных лексикализованы (семасиологизованы, по И. А. Бодуэну  де Куртенэ) не в равной степени: одни больше, другие меньше. К первым относятся  характеристики согласных по активному  действующему органу и способу образования, ко вторым — признаки «шумный —  сонант», «глухой — звонкий» и  вторичные локальные признаки типа твердости — мягкости в русском  языке (на морфологизацию различий русских  согласных по твердости — мягкости указывал еще И.А. Бодуэн де Куртенэ). Вокалическая структура слова отличается от консонантной большей избирательностью, большими ограничениями, что выражается в активном использовании одних  гласных в ущерб другим. Тем  самым снижается информационная нагрузка и ограничиваются словоразличительные  возможности гласных. Во многих случаях  роль гласных сводится лишь к созданию некоего базового фона для развертывания  семантически нагруженных консонантных различий, с одной стороны, и цементирующих  слово просодических различий —  с другой. Поскольку реляционные  грамматические значения требуют для  своей реализации более или менее  длинного линейного ряда, то для  их выражения лучше подходят суперсегментные  средства, характеризующие этот ряд  как целое. Не случайно интонация  и ударение причисляются к грамматическим способам. Соответственно среди сегментных единиц в грамматической функции  предпочтительнее оказываются гласные, которые «...представляют в большинстве  случаев длительные состояния» [29, с. 386] и являются основными носителями просодической информации. Лексическая  ущербность гласных благоприятствует их специализации — более или  менее развитой — на выражении  грамматических значений слова.

Функциональные  различия между согласными и гласными отчетливо прослеживаются и в  тех изменениях, которые претерпевает в истории языков фонемный состав морфем и слов. Вряд л и случайно, что изменения звукового состава  морфем и слов касаются прежде всего  гласных. Так, «...лишь немногие слова  современного немецкого языка имеют  ту же огласовку, что и в древневерхненемецком» [30, с. 158]. Тот факт, что стимулом к  изменению огласовки, в частности  в результате редукции гласных, послужило  развитие грамматического строя  немецкого языка, говорит о связи  гласных именно с выражением грамматических значений в первую очередь [30, с. 19, 122—126, 157—158]. Лексическая нагрузка согласных  объясняет «...сравнительно большую  устойчивость консонантного состава  слов по сравнению с составом гласных» [30, с. 180—181], вследствие чего в современном  немецком языке «согласные фонемы сохранились  в словах и морфемах почти полностью  в том же составе, в каком мы застаем их в древневерхненемецком» [30, с. 162].

О роли семантического фактора, и в частности лексической  нагрузки согласных, в исторической устойчивости консонантного состава  слов говорят и установленные  Б.А. Серебренниковым импликации, в  соответствии с которыми «согласные, относящиеся к корню слова, более  устойчивы, чем согласные, входящие в состав суффиксов» (судя по примерам, и других служебных морфем) [18, с. 289], но и в них чаще всего «ассимиляции могут подвергаться согласные, совершенно утратившие значение» [18, с. 333].

Лексикализация  одних фонематических противоположений и грамматикализация других, очевидно, не случайна и, отражая стратификацию  фонологических и семантических  различий в языковом развитии, указывает  на их взаимосвязь: первичности лексических  значений по отношению к грамматическим соответствует первичность консонантных противоположений по отношению к  вокалическим [31, с. 255—256] и, далее, первичность  локальных консонантных различий по отношению к различиям по способу  образования.

Относительный характер произвольности выражения  индивидуального лексического значения слова проявляется и в его  суперсегментной организации и  в алломорфном варьировании корня (основы). О системно обусловленной  связи лексической семантики  с акцентуацией свидетельствует, в  частности, анализ на материале русского языка исходных («немотивированных») и производных («мотивированных») слов различных ступеней словообразования, равно как и словообразовательных цепочек в целом.

Между семантическими и фонетическими характеристиками членов словообразовательной цепочки  имеется явный параллелизм. Непроизводные  слова наименее однородны и типизированы не только в семантическом отношении [21, с. 122], но и в акцентном. На исходной ступени развита полисемия и представлено наибольшее число акцентых схем. С повышением ступени словообразования уменьшается и количество лексических значений слова [33, с. 40—41], и число используемых акцентных схем, так что на высоких ступенях безраздельно господствует одна схема — постоянное ударение на основе [21, с. 62—68], причем чаще всего не на словообразовательном форманте, а на производящей базе. Одновременно ограничивается чередование морфов в словоизменительной парадигме. Например, в словообразовательной цепочке вести → водить → проводить → выпроводить → выпроваживать на исходной ступени корневая морфема представлена шестью алломорфами [в'ид] (вед ), [в'ид'] (ведёшь), [в'о] (вёл), [в'и] (велá), [в'ет] (вéдший), [в'ис'] (вестú); на I и II ступенях— тремя [вAж] (вож ), [вод'] (вόдишь), [вAд'] (водúл); на III — двумя [въж] (выпровожу), [въд'] (выпроводишь); на IV — одним [важ]. Таким образом, в тенденции складывается следующая вполне определенная корреляция: многозначность исходных слов — неоднородность акцентуации слов и словоформ, полиморфизм корня/основы в словоизменительной парадигме; однозначность производных слов высоких ступеней словообразования — однородность акцентуации, мономорфизм корня/основы. Соответственно «немотивированные» исходные слова являются основной сферой действия фузионных тенденций. В производных словах, особенно высоких ступеней словообразования (третьей, четвертой и выше), нередко грамматикализованных, усиливаются агглютинативные тенденции. Очевидно, в случае многозначности более актуально фонетическое противопоставление как слов, так и отдельных словоформ. Необходимость фонетического разграничения слов и словоформ на исходной ступени и, в частности, повышение здесь слово- и форморазличительной нагрузки ударения могут быть объяснены функционально — большей свободой употребления исходных, простых слов сравнительно с производными [34, с. 374]. Исторически акцентное разграничение словоформ, видимо, сопряжено с синтаксической связанностью древнерусских словоформ, когда «...семантика слова еще не вычленилась из семантики словоформы» [35, с. 81] и каждое значение коррелировало с особой грамматической формой.

Ограничение акцентной активности формантной части  на высоких ступенях словообразования способствует поддержанию не только непосредственных, но и опосредованных мотивационных отношений между  членами словообразовательной цепочки, обеспечивая тем самым ее структурное  единство. Это становится вполне очевидным  в тех случаях, когда несколько  членов словообразовательной цепочки  имеют ударение на одной и той  же морфеме в пределах производящей базы. Ср.: боль → болéть → болéзнь  → болéзненный → болéзненность. Тем же целям служат и обратные чередования: тешить → потешить →  потеха → потешный → потешно.