Творчество Довлатова

     Есть  жизнь, прекрасная, мучительная, исполненная трагизма. И есть работа, которая хорошо оплачивается. Работа по созданию иной, более четкой, лишенной трагизма, гармонической жизни. На бумаге.

     В жизни газетчика есть все, чем  прекрасна жизнь любого достойного мужчины… Газетчик искренне говорит не то, что думает… Газетчик без конца творит, выдавая желаемое за действительное… Газетчик нежно любит то, что не стоит любви". В хорошем   журналисте   всегда   есть   "раздвоенность   и   цинизм"   (СП 1, 301-302).

     "Журналист  – отдается и продается. Он обязан писать не то, что видит и думает, а то, что от него требуют, да еще стимулировать страсть и наслаждение, делать вид, что он так, действительно, думает, что это – его собственная правда" ⁴².

     В произведениях Довлатова встречается  много журналистов. В "Компромиссе" показана целая галерея замечательных, редких, ярких газетчиков. У каждого из них своя судьба, они очень разные и в то же время похожи друг на друга как родственники. Несомненно, это семья. В ней есть родители и дети, старики и молодежь, подонки и герои. Но все они,  вне  зависимости от своих убеждений и взглядов, связаны одним делом – журналистикой.

     В книге встречаются разные люди, принципиальные и мелочные, ничтожные и гениальные, загадочные и отвратительные, но во всех автор находит то, что способно вызвать улыбку. Любой герой у Довлатова заслуживает снисхождения, иногда – жалости, всегда – понимания. "Автор должен любить своих героев. Довлатов… относился к своим с родительской нежностью и отпускал им почти все грехи" ⁴³. "Секрет обаяния Довлатова – в его снисходительности к любому человеку, в том числе и награжденному саркастической характеристикой" ⁴⁴. 

     Михаил  Шаблинский – один из немногих персонажей, встречающихся почти в каждом "компромиссе" (наряду с Шаблинским, Туронком, Жбанковым, Мариной и некоторыми другими). Это он предлагает ехать в Таллинн. Это его пиджак надевает главный герой на похороны. По словам Жбанкова, обращенным к Довлатову-герою, "другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…»" (СП 1, 242). Это его имя случайно произносит Марина в объятиях главного героя…

     "Миша  рос в унылом лагерном поселке.  Арифметику и русский ему преподавали  корифеи советской науки… в бушлатах. Он вырос прочным и толковым. Словам не верил, действовал решительно. Много читал… Он был готов на все ради достижения цели… Альтернатива добра и зла переродилась в альтернативу успеха и неудачи. Активная жизнедеятельность затормозила нравственный рост" (СП 1, 301).

     "Шаблинский  уже давно работал в партийной  газете. Положение функционера его не слишком тяготило. В нем даже сохранилось какое-то обаяние.

     Короче, Шаблинский был нормальным человеком" (СП 1, 268)

     Действительно, герой не подлец. Он не наступает  на горло собственной песне, он просто понимает,  как нужно жить в том мире, в котором он оказался. Он обладает знаниями и волей, более того – у него есть цель, которая, правда, "представлялась все туманнее". "Жизнь   [Шаблинского]   превратилась   в   достижение   средств"   (СП 1, 301).

     Он  хорошо образован и весьма начитан. Выражения "спонтанная апперцепция" и "имманентный дуализм" характерны для него, хотя работает он в промышленном отделе и его материалы не вызывают дискуссий. Он делает карьеру, спокойно идет вперед, на шестой год жизни в Америке главный герой узнает от общих знакомых, что "Шаблинского назначили ответственным секретарем" (СП 1, 296).

     Шаблинский "ас, хотя и грубый" (СП 1, 263), когда  речь заходит о женщинах. Марина, с которой у главного героя  роман, когда-то была подругой Шаблинского, "как и все остальные сотрудницы… редакции. Все они  без  исключения  рано  или  поздно  уступали  его  домогательствам". В отношениях с женщинами он всегда действует решительно, "убивая их недвусмысленностью своих посягательств". "Объявил, например, практикантке из Литвы, с которой едва был знаком:

     – Я   вас   люблю.  И  даже  возможный  триппер  меня  не  остановит" (СП 1, 302).

     Он  заводит одновременно романы с четырьмя женщинами, а потом решает серьезную  проблему, как бы их пригласить всех вместе на Новый год. Упрекнувшей  было его в нелюбви Марине он возразил тем, что "взял одежду, сумочку и повесил. На это самое. Чтобы доказать, какой он сильный. И как [ее] любит" (СП 1, 303)… Правда, все его "похождения" не помешали в свое время подумать о женитьбе, причем имея в виду "традиционный еврейский брачный вариант". Он женился со временем, но и после этого не оставил своей искренней привязанности к женщинам, причем – ко всем сразу.

     Но  самое главное – Шаблинский остряк. На просьбу одолжить денег, звучащую в который раз за день, он отвечает: "Слушайте, я хохму придумал: «Все люди делятся на большевиков и башлевиков»"                (СП 1, 190). В другой раз он называет состояние стукача Эдика Вагина, "утомленное и лихорадочно озабоченное", – "вагинальным"; орет, замечая Эдика у здания госбезопасности:

     "–  У Вагина – сверхурочные" (СП 1, 232)!

     Когда  у   редактора  Туронка  лопнули  штаны, Вагин попытался (правда, неудачно) сказать об этом своему начальнику. Редактор ушел, а к Вагину подошел  Шаблинский.

     "–  Зря вылез, – сказал он, –  так удобнее…

     – Кому удобнее? – покосился Вагин.

     – Тебе, естественно…

     – Что удобнее?

     – Да это самое" (СП 1, 233)…

     Шаблинский  симпатичен главному герою, симпатичен своим чувством юмора, умом, наконец,  тем, что совершенно искренне ведет  себя так, как ведет и живет  ради того, что считает важным и нужным. Довлатов-герой "почти дружил" с Шаблинским хотя бы потому, что Михаил "если и делал подлости, то без нужного рвения" (СП 1, 268),  а  ведь  "известно,  что порядочный    человек    тот,    кто    делает    гадости    без    удовольствия" (СП 1, 288)… 

     Митя  Кленский – человек не менее интересный, хотя и менее образованный, не выдающийся знаниями и вкусом. "Пристрастие  к анодированным зажимам для  галстука и толстым мундштукам из фальшивого янтаря снискало ему широкую  известность" (СП 1, 182). По  словам  главного  редактора,  "Кленский  не  знает,  что такое синоним",  хотя  и  работает  в  республиканской  партийной  газете  (СП 1, 234). "Кленский трудился в отделе спорта, вел ежедневную хронику", кроме того, "писал монографии за одного ветерана спорта, которого называл – «добрый плантатор»", т.е. так же, как и все, в меру халтурил, чтобы заработать себе на жизнь (СП 1, 183).

     Одной из наиболее замечательных его черт является умение обращаться с женщинами. "Кленский обладал поразительным методом воздействия на женщин. Метод заключался в том, что он подолгу с ними разговаривал. Причем не о себе, а о них. И что бы он им ни говорил: «Вы склонны доверять людям, но в известных пределах…» – метод действовал безотказно и на учащихся ПТУ, и на циничных корреспонденток телевидения" (СП 1, 187). Конечно, в его романах царит легкомыслие: однажды он попросту забыл о девушке, которая приехала к нему от жениха не то из Двинска, не то из Саратова (этой девушке, Алле Мелешко, посвящен  "Компромисс  третий"),  и   выручать   ее   пришлось   Довлатову-герою.

     Кленский  добр, немного нелеп и забавен, а главное – к нему тоже вполне может подойти определение порядочного  человека, данное выше, значит, автор  и герой Довлатов сочувствует  ему и симпатизирует. 

     Эрнст Леопольдович Буш – "лишний человек", "неудержимый русский деградант" (СП 1, 9), "диссидент и красавец, шизофреник, поэт и герой, возмутитель спокойствия" (СП 1, 296), в общем – "нечто фантастическое" (СП 1, 268). Ему посвящен "Компромисс десятый", неоднократно издававшийся отдельно под названием "Лишний".

     Необычное начинается уже с самого знакомства главного героя с Бушем. После  того как Довлатов-герой поздоровался и сбивчиво объяснил, в чем дело, "Буш улыбнулся и неожиданно заговорил гладкими певучими стихами: 

           – Входи, полночный  гость! Чулан к твоим услугам.

           Кофейник на плите. В шкафу голландский сыр.

           Ты братом станешь  мне. Галине станешь другом.

           Люби ее, как мать. Люби ее, как сын.

           Пускай кругом бардак… – есть худшие напасти!

           Пусть дует из окна. Пусть грязен наш сортир…

           Зато – и это  факт – здесь нет советской  власти.

           Свобода – мой  девиз, мой фетиш, мой кумир" (СП 1, 271)! 

     После этого герой про себя рассуждает о человеческом безумии, не раз вспоминая  об этом и потом. Вообще, общаясь  с Бушем, а тем более  проживая  в его квартире, Довлатов-герой часто вспоминает  об  абсурде,  к которому  Довлатов-писатель был столь же чуток, как и к юмору. "У Буша с Галиной я прожил недели три. С каждым днем они мне все больше нравились.   Хотя   оба   были   законченными   шизофрениками"    (СП 1, 271).

     Жизнь Эрика Буша сложилась причудливым  и невообразимым образом. С родителями, партийными деятелями ("выдвиженцами", как он сам их называл), отношения  не сложились. Даже когда герой был в отчаянном положении и радовался зеленому засохшему помидору, найденному в киоске "Союзпечати", он знал, что обращаться к родителям за помощью "стыдно, а главное – бессмысленно" (СП 1, 281).

     Для писателя Довлатова Эрик был невероятной  удачей. С Бушем постоянно происходили  какие-то истории, причем, как правило, неправдоподобно уморительного характера. "Ведь Буш не только критиковал существующие порядки. Буш отрицал саму историческую реальность", не соглашаясь ни с тем, что фашистская Германия была побеждена, ни с тем, что советские космонавты летали в космос.

     "–  А все советские ракеты –  это огромные консервные банки,  наполненные   глиной!"   –   восклицал   он   после   третьей   рюмки      (СП 1, 272).

     Несмотря  на то, что журналистика должна была быть последней в числе предназначенных  для него профессий, он выбрал именно этот путь, утверждая:

     "–  Чтобы низвергнуть режим, я  должен превратиться в один  из его    столпов.    И    тогда    вся    постройка    скоро    зашатается"                   (СП 1, 273-274)…

     Этот  человек был способен на многое, если не сказать – на все что угодно. Буш утверждал, что в Хабаровске как-то раз разговорился с матросом швейцарского королевского флота. В интервью Эрика с немецким капитаном западный моряк пел такие дифирамбы советскому строю, что даже главный редактор усомнился, было ли такое на самом деле. На ноябрьской демонстрации Буш нес плакат с надписью: "Дадим суровый отпор врагам мирового империализма" (СП 1, 292)!   Во время очередного допроса ухитрился украсть стенгазету местного отделения КГБ "Щит и меч", наконец, после всех своих приключений не то оказался в тюрьме, не то женился на вдове министра рыбного хозяйства…

     В Буше мы видим настоящего идейного противника советского строя. При том, что Эрик не был явным диссидентом, он старался противостоять власти, тем более, когда она сама всерьез бралась за него. Буш смело разговаривает с полковником Сорокиным после случая с капитаном Руди-Рютти в кабинете главного редактора. И на предложения о сотрудничестве отвечает отказом, восклицая:

     "–  Да неужели у КГБ можно выиграть" (СП 1, 279)?!

     В кабинете генерала Порка после полуторачасового допроса, когда офицер ушел без единого  слова, Буш не сжег свою записную книжку, не выбросился из окна и не перерезал  вены. Он попросту уснул.

     А как прекрасны все любовные романы Буша, "специальностью" которого были стареющие женщины! "Буш милостиво разрешал им обрушивать на себя водопады горьких запоздалых эмоций" (СП 1, 272). За два года Эрик обольстил четырех стареющих женщин, пятой из которых была та, которую застал Довлатов-герой, – Галина Аркадьевна.

     Женщина редкой душевной красоты, она заботилась о Буше, как о муже и сыне одновременно. Продавала книги и золотые  зубы, рисовала цветы, чтобы одевать  и кормить его. Наконец, именно из-за нее Буш решился на дикий поступок, зачеркнувший раз и навсегда журналистскую деятельность, – пнуть поднос с кофе из рук жены главного редактора. "И происходит эта дурацкая вечеринка [объясняет Буш свой поступок]. И начинаются эти похабные разговоры. А я сижу и жду, когда толстожопый редактор меня облагодетельствует. И возникает эта кривоногая Зойка с подносом. И всем хочется только одного – лягнуть ногой этот блядский поднос. И тут я понял – наступила ответственная минута. Сейчас   решится – кто я. Рыцарь, как считает Галка, или дерьмо, как утверждают остальные? Тогда я встал и пошел" (СП 1, 291).