Становление стилистики как научной дисциплины

       Особенностью  прозы, Набокова является так называемое кольцо композиции  которое позволяет читателю произведение объемно, ощутимо в ярких деталях. Набоков - “мастер детали”. Его детали, как правило, создают отдельную линию в произведении, и, не перекликаясь друг с другом, отражают основную тему произведения, часто обгоняя ее или являясь вариацией. Например: обратимся к “Лолите” герой романа Гумберт – носитель культуры, Лолита является  олицетворением природы. Еще один яркий эпизод – письма попавшей под колеса Шарлотты: они растерзаны в клочья. Здесь культура олицетворяется письмами, а факт их уничтожения говорит сам за себя. Письма, разорванные, а не прочитанные, вопреки логике, Гумбертом, также отражают его обращение к природному. Бабочка “надежно приколотая к стенке” мертвая, разрушенная является предвестница смерти Лолиты.

Таким образом, культура в параллелях подавляется  природой, исчезает  так в конце исчезнет и Гумберт;  но и бабочка  (бабочки - они имеют огромное значение в творчестве Набокова, являясь одним из любимых образов писателя, всегда отражают любимых героев) мертва, разрушена “человеком разумным” так Гумберт сломает мир Лолиты, что, в конце концов, приведет к ее смерти [28].

 Набоков блестяще владеет техникой “сочинительства”, в совершенстве зная теорию литературы и ее историю, что может создать проблемы обывателю, не интересующемуся ролью слова в произведении, и понятия не имеющем о Флобере, Уайлде, Кафке, не говоря уже о русской литературе.  Набоков спасает свои произведения от пошлости, которая вместе с обывателем проникает везде, где есть зацепка, шероховатость, трещинка. Как говорит, А. Битов проза В.В.Набокова безупречна, открывая любое его сочинение можно увидеть,  что ему  совершенно не присущи банальность, малейшая приблизительность. Поразительную достоверность  обретают под его пером и неуловимые человеческие переживания [29].

       Проза Набокова насыщена малосимпатичными персонажами. Угрюмые, докучливые. То фальшивые, то трусливые, то откровенно подлые. Они и выглядят соответственно. В авторском голосе слышится злость и разочарование: ущербна, мелочна человеческая натура. То этот внимательный наблюдатель заметит на чьем-то лице мясистую бородавку у носа, «словно лишний раз завернулась ноздря» («Круг»), то почует «теплый, вялый запашок не совсем здорового, пожилого мужчины» («Машенька»), и читателю едва не делается дурно, но это еще цветочки; то расскажет, точно уголовный хроникер, как мать, потеряв терпение, утопила двухлетнюю дочку в ванной и потом сама выкупалась  не пропадать же горячей воде («Василий Шишков»). Из каждого человека можно добыть «слабый раствор зла». Безрадостное впечатление. Кретинизм, мерзость…

       Набокова обвиняли в бездумности и бездуховности, в аморализме, в подмене добродетельного пафоса приемом. Читая роман «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», невольно погружаешься в лабиринт зеркал, причудливый мир отражений, который тем более интересен, что за каждым отражением мы находим ускользающие черты самого Набокова. Исследуя подлинную жизнь Найта, мы вместе с героем романа  постоянно встречаем подробности жизни и черты характера, столь хорошо знакомые истинным любителям Набокова. Порою кажется, что автор намеренно изобразил себя, умершего в Старом Свете, в образе Себастьяна Найта, и себя, родившегося в Америке, в образе рассказчика. Но для любителя шахматных задач это было бы слишком просто. Автор намеренно играет с Читателем, предоставляя ему возможность увидеть почти готовый портрет Владимира Набокова. Но тут, же он затуманивается; еще немного, и вот уже виден только бледный контур; а затем, и вовсе – только улыбка. Впрочем, и она растворяется, но лишь для того, чтобы мы вновь встретились с живым писателем на другой странице. При этом сам автор – это и есть его книги; книги, которые рождаются с обложки и умирают с последней страницей. Во всяком случае, все книги Набокова закрываешь с чувством утраты чего-то неуловимо прекрасного. Вообще, тема отражений в произведениях Набокова играет очень важную роль. Без осознания значимости этой роли невозможно добиться понимания всего творчества писателя. Со страниц книг на нас смотрит не сам автор, а отражение отражения Набокова, одетого в маскарадный костюм и играющего роль, придуманную им самим [26].

        Первый роман Набокова- «Машенька», - наиболее «русский» из романов Набокова. В романе вся атмосфера, воздух некой странности, призрачности бытия окутывает читателя. Здесь воплощена подлинные судьбы, превращенные талантом Набокова в вымышленные. Позже, в «Других берегах» он изложит истинные происшествия, породившие роман, и назовет истинное место действия – берега все той же реки Оредеж под Петроградом. Здесь появится как бы «подкладка» этой, говоря словами автора, «полубиографической повести», - сад его дяди В. И. Рукавишникова; татарский разрез глаз героини, которой он вновь дает псевдоним – Тамара; и пара подруг, которых заботливая судьба вскоре приберет прочь с пути; велосипедные прогулки с фонарем, заряженным магическими кусками карбида. Та же неблагосклонная для любви Петроградская зима, кончившаяся тусклым расставанием, в отличие от Машеньки шагнет не в сумерки, «пушисто пахнущие черемухой», а в «жасмином насыщенную тьму».

        Но уже в «Машеньке» впервые заявит о себе основная сквозная тема В. В. Набокова: тема двух домов. Дом, где временно проживает Ганин, главный герой повествования, прозрачен не только для грохочущих поездов, но и для читателя – как сущий символ не одного лишь проходного двора изгнания, но и прошлого как такового. В конце герой его покидает и «не вернется больше никогда». Причем, Ганин наконец понимает, что любезный его сердцу образ Машеньки тоже остался навеки «там, в доме теней, который уже сам стал воспоминанием». А следом всплывает дом другой, только еще строящийся.

Пожалуй, самая  характерная черта, свойственная всем проходным героям Набокова, – их максимальный эгоизм, нежелание считаться  с «другими». Ганин жалеет не Машеньку и их любовь, он жалеет себя, только себя, которого не вернешь, как не вернешь молодости и России. И реальная Машенька, как не без оснований страшится он, жена тусклого и апатичного соседа по пансионату Алферова, своим «вульгарным» появлением убьет хрупкое прошлое…[28].

        Герои Набокова, будучи людьми, выбивающимися из общей массы, испытывают на себе непомерно сильное давление отчужденности. Лишенные защиты семьи, друзей, общества, они предоставлены воле случая, который улыбается редко, как, например, в рассказе «Лик», где безвинно страждущий избегает гибели нечаянно, что не изменяет трагедийной устойчивости в набоковских мотивах странствий одинокой души. Герои романов «Приглашение на казнь», «Подвиг»... как и герои многих рассказов — уходят будто бы к спасительным горизонтам. Но у читателя не остается сомнения, что их подстерегает крах. Эти герои, находясь во власти своих чувств и мыслей, не желают соотносить их с объективно существующими нормами лицемерного мира. Непреклонные в отстаивании своей индивидуальности, они сами носят в себе источник неминуемого конфликта. Они очень сильны и хрупки одновременно. Хрупки своей душевной ранимостью, а сильны тем, что не ищут утешения ни у людей, ни у бога. И если антирелигиозные мотивы, встречающиеся в лирике Набокова (с особой глубиной и пронзительностью они выражены в прекрасном стихотворении «Мать»), следует скорее отнести к личному духовному миру автора, то религиозный нигилизм его прозаических произведений имеет объективный источник [26].

        Почти все герои Набокова носят в себе неутоленную любовь, жажду нежности, детское желание ласки, улыбки, внимания, и, отверженных, изгоев, их подстерегает нервная депрессия. Их существование-сон, кошмарный сон, фантасмагория. Поэтому они могут говорить и действовать и после сообщения о собственной смерти, не прибегая к мистике, которую, как и фрейдизм, Набоков считал шарлатанством. Они лишенные человеческой доли, погружаются в болезненную выдумку, в иллюзорность [29].

       Следуя горячечным эмоциям своих героев, их самоощущения, Набоков мастерски жертвует сюжетной последовательностью, скрепляя психологическую обнаженность повествования возвращениями вспять, повторами, подчеркиванием (напоминанием) деталей, неизменно точных, поразительно наглядных, но при всем этом представляющих как бы декорации, приготовленные для того условного мира, который создает угнетенное воображение героев: «Есть забавная игра в том, чтобы, оглядываясь на прошлое, спрашивать себя, что было бы, если бы... заменить одну случайность другой, наблюдать, как из какой-нибудь серой минуты жизни, прошедшей незаметно и бесплодно, вырастает дивное событие, которое в свое время так и не просияло.

       Набоков отмечал: «Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь встали по четырем углам моего мира». И действительно, его произведения пестрят реминисценциями из многих и многих русских авторов. Известно не одно его восторженное высказывание о Тургеневе, Чехове, Бунине. Он перевел на английский язык «Героя нашего времени» «Слово о полку Игореве», «Евгения Онегина» и лирические стихотворения Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Он писал статьи, читал лекции о русских писателях. Он чудесно владел русской речью, тончайшими нюансами ее богатейшей интонации. Тем не менее только поэзия  Набокова  обращена к русской классике.  Проза  же его устремлена преимущественно к западной литературе, где, в связи с его именем, прежде других правомерно называли Пруста и Кафку. Герои  Набокова  привели его на Запад. Но, ориентируясь на культуру Запада, Набоков создал своеобразный стиль. Подобно тому, как жуткая жизнь его героев была пародией на жизнь, так и стиль Набокова является пародией на всевозможные литературные стили, в котором, конечно, не забыт и собственный стиль автора [30].

2.2 Стилистическая система В.В.Набокова

       Произведения Набокова характеризуются сложной литературной техникой, глубоким анализом эмоционального состояния персонажей в сочетании с непредсказуемым, порой почти триллерным сюжетом. Среди известнейших образцов творчества Набокова можно отметить романы «Машенька», «Защита Лужина», «Приглашение на казнь», «Дар». Известность у широкой публики писатель получил после выхода в свет скандального романа «Лолита», по которому впоследствии было сделано несколько экранизаций.

       Стилистическая изощренность и виртуозность Набокова резко выделяет его в нашей традиционной литературе. Его монументальное наследие только начинает публиковаться на родине. В.В. Набоков - одна из наиболее спорных фигур в русской литературе ХХ века; однако большинство из писавших о его произведениях не могут пройти мимо стиля его произведений. Как бы ни оценивали критики и литературоведы (среди которых были Г.П. Струве и Ю.Д. Апресян, С.С. Аверинцев и В.И. Солоухин, Б.Н. Носик и М.И. Шульман, В. В. Ерофеев и Ю.И. Левин). Стилистика произведений В.В. Набокова неизменно оценивается как блестящая, чрезвычайно искусная [26].

Изучение стиля  Набокова является важным, прежде всего  для лингвостилистики: встав в  один ряд с лучшими русскими писателями, Набоков сумел создать своеобразную систему выразительных средств, и ее описание так же необходимо, как описание других стилистических систем писателей. Это  важно, поскольку стилистика Набокова в последние годы стала предметом многочисленных подражаний и творческих отражений в произведениях современных писателей С. Соколова, А. Битова и др. Но и с точки зрения истории литературного языка язык и стиль Набокова представляет определенный интерес как один из образцов языка русского зарубежья, первой волны эмиграции. Очень характерны для стиля Набокова неожиданные сочетания определяемого и определяющего слова, не доходящие до метафорического переосмысления одного из членов сочетания, но обнаруживающие в определяемом слове свойства, обычно ему не приписываемые: ласково и насмешливо повернулся , тяжело и жалобно повел головой , ласково блеснул очками, показался тенью, случайной и ненужной [4].

       В прозе Набокова  есть глубинные, лирические компоненты стиля  не столько сюжетно-фабульные связи или образный строй, сколько субъектная организация, ритмика (и ритм фразы, и ритмика художественного целого), фонетическая ткань текста. Встречаются у Набокова вполне дешифруемые аллюзии на, те или иные явления серебряного века, а иногда и  очевидные переклички вложенных в уста персонажей идей с эстетическими положениями поэтов начала века. Однако более характерно для Набокова не прямое или скрытое цитирование тех или иных “персональных” образных знаков, а тонкое использование самих принципов лирической поэтики. Также для стилистики Набокова характерна фонетическая игра, когда движение смысла не только оркестровано, но подчас инспирировано звуковыми сближениями (интенсивность звуковых эффектов одинакова и в русской, и в английской прозе писателя). Один их постоянных у Набокова ритмических приемов- прием “заикания”. Заикание, сбой, нарушение последовательности часто используются Набоковым. В качестве примера можно привести часто заикающихся персонажей его прозы: Алферов из “Машеньки”, герой рассказа “Лик”, Себастьян из “Подлинной жизни...”, Гумберт из “Лолиты” и многие др. Часто мотив заикания связан с творческим усилием персонажа, с попыткой его лирического самораскрытия [31].

       Смещения и сбои, на первый взгляд противодействующие гармонии, приобретают такую степень регулярности, что часто укладываются у него в тот ясный “тематический узор”, который образует композиционную основу его произведений.

       Как уже было сказано, стилистическая система Набокова уникальна. Он использует огромное количество стилистических приемов. Широкое распространение в его произведениях получил такой прием, как: эпитет.

Эпитет является средством характеристики в художественном тексте, может выполнять две основных функции:

1. конкретизировать описание, дополняя создаваемую воображением читателя картину новыми деталями;

  2. усиливать эмоциональный эффект, создаваемый текстом.

Эти функции  не являются взаимоисключающими: один и тот же эпитет способен решать обе задачи; более того, эпитет, абсолютно лишенный второй функции, в художественном тексте оказывается излишним, мешающим восприятию. Тем не менее, различать эти функции важно, поскольку "изобразительная" функция эпитета является дополнительной и весьма существенной по отношению к общей цели художественного текста [32].

       Исследователь творчества Набокова  Шульман отмечает: "Любящий во всем точность и деталь, Набоков постоянно задается целью назвать материю наиболее точно, предельно поразить цель, подыскать самый подходящий эпитет [30].