Зодчество Казанских татар

Чем же являлась эта башня? На этот вопрос, к сожалению, до сих пор  точного ответа нет. Одни исследователи  считают ее минаретом соединенной  с ней мечети Нурали, другие –  грандиозным намогильным памятником, сооруженным Сююмбике над прахом своего мужа, казанского хана Сафы-Гирея. Вполне возможно, что она была использована в качестве наблюдательного пункта в трудные для Казани времена – в 1552 году и в последующие периоды. Необходимо также отметить, что в 1991 году по решению правительства Республики Татарстан на башне Сююмбике был восстановлен полумесяц.

Деревянное зодчество  казанских татар

Что касается деревянного  зодчества, то национальные черты его  претерпели мало изменений в течение  последних веков, и вплоть до настоящего времени мы можем в татарской архитектуре уловить характерные черты национального творчества. Современное зодчество казанских татар является вполне самобытным и оригинальным. К сожалению, до сих пор еще никто из историков искусства не уделял внимания этому зодчеству.

Наиболее оригинальной архитектурной  формой, выработанной казанскими татарами, является минарет мусульманской  мечети. Мечеть обыкновенно сооружается  в виде прямоугольного деревянного  дома с двухскатною кровлею, прорезанной посередине минаретом. Минарет представляет собою 8-гранную невысокую башенку с открытой беседкою или с застекленной светелкою наверху, увенчанной высоким 8-гранным шатром, который заканчивается шпицем и полумесяцем. Пропорции силуэта обычно выдерживаются в определенном каноне, достигающем впечатления наибольшей легкости, стройности и изящества. С минаретами классической мусульманской архитектуры, а также с зодчеством крымских татар, башенки казанских мечетей не имеют ничего общего, отличаясь от них местоположением (посреди кровли), архитектурными формами, покрытием и пропорциями. Характерный силуэт минарета имеется в каждом татарском селении, так как в каждой деревне есть непременно мечеть, иногда даже 2 или 3. Устойчивые отношения толщины минарета к его высоте, а также пропорции шатрового верха обычно являются строго выдержанными, но пределы, в которых они варьируются до сих пор никем не изучены к не установлены. Мы можем только заметить, что нередко встречается отношение высоты шатрового верха к диаметру его основания 3,5:1 или 4:1.

Гражданские постройки  казанских татар отличаются меньшею  самобытностью. Особенность частных  домов составляет то, что они не выводятся фасадом на улицу, а  ставятся во дворе, отделяясь от улицы  забором. Наверху забора устраивается решетка, сквозь которую обитателям дома издали бывает видна часть улицы, тогда как сами они скрыты от нескромных взглядов прохожих. Обычный тип деревенских домов — бревенчатая изба с двухскатною крышею и фронтонами. Богатые жилища казанских татар состоят из нескольких домиков в 2 этажа, из которых нижний служит не жилым помещением, а кладовыми; домики соединены друг с другом крытыми стеклянными галереями и террасами с фигурной застекленной решеткой, причем обычно применяются цветные стекла — синее, зеленое, красное, желтое и фиолетовое. На верху богатых домов непременно устраивается светелка — чердак, напоминающая древнерусские терема.

Но, ни в одной области искусства национальный характер татар, кажется, не отразился с такой полнотой, как в декоративном убранстве. По принципам декорации татары составляют резкую противоположность русским: в то время, как русские применяют для украшения деревянных построек и бытовых предметов обычно только резьбу, допуская красочные украшения лишь в наличниках окон и ставнях, — татары, напротив, употребляют для декорации исключительно только раскраску, совершенно избегая резьбы. Цвет — основная стихия татарского искусства, и в этом применении декоративной раскраски к архитектуре сильнее всего сказывается родство татар с Востоком, создавшим величайшее торжество декоративной раскраски в изразцовом и мозаичном убранстве знаменитых самаркандских и других восточных мечетей.

Декоративная раскраска  сосредотачивается на самых видных частях построек — на минаретах  мечетей, на фронтонах домов, на заборах  и на воротах. Главная отличительная  черта татарской раскраски —  полихромия. Татары никогда не окрашивают предмет в один цвет, всегда разнообразят его сочетаниями нескольких красок. Чистые, не смешанные цвета возбуждают удивление смелостью сочетаний, которые известны у русских под названием "татарского вкуса" (желтое с зеленым, зеленое с красным, желтое с голубым). Обычная гамма цветов проста и несложна; она почти всегда одинакова: это — зеленый, голубой, белый и желтый цвета. Иных цветов, в том числе и красного, казанские татары не любят и применяют их редко (в женском костюме красный цвет получил распространение лишь под влиянием русских сицевых тканей, старинные же костюмы делались только желтых, зеленых и синих материй).

Полихромная раскраска  в архитектуре применяется в  соответствии с тесовой обшивкой наружных стен здания. Обшивка составляет снаружи вид горизонтальных широких и узких полос, чередующихся между собою наподобие рустов, причем узкие полосы углублены внутрь поверхности в качестве нижнего слоя обшивки, а широкие полосы выдаются вперед, как и ее верхний слой. Минареты мечетей обычно расписываются по обшивке — узкие полосы окрашиваются в белый цвет, а широкие — в желтый или голубой. Непосредственно под площадкой или теремком, откуда поет азанчи, помещается кайма из 4-х цветов, расположенных обычно в таком порядке: зеленый, голубой, белый и желтый. Столбики и карниз галерейки — белого цвета, шатер всегда бывает зеленым.

Фронтоны домов окрашиваются в зеленый или желтый цвет, с  белой каймой по краям. Иногда фронтон  прорезается полукруглым окном, который получает обрамление особой раскраски. Способов раскраски стен дома мы насчитываем два – в одном случае все стены раскрашиваются в два цвета, которые чередуются между собою в виде широких и узких горизонтальных полос, соответственно тесовой обшивке, причем широкие полосы обычно бывают желтыми, иногда голубыми или зелеными, а узкие полосы бывают чаще всего белого (при зеленом — красного) цвета; другой способ окраски состоит в том, что стены дома окрашиваются в один — желтый, голубой, зеленый цвет, а пилястры на углах окрашиваются в белый, или же им придается полосатая окраска в виде рустов, края которых образуют волнистую линию. У небогатых домов раскрашивается только фронтон, стены же остаются бревенчатыми. На раскраску ворот обращают особое внимание. Каждая половина ворот украшается посредине огромной розеткой, по углам каждой створки ворот находятся отрезки таких же розеток, фон ворот получает окраску яркого цвета — зеленую, желтую или голубую, а по краям остается кайма, которая вместе с розетками получает окраску белого цвета. Нигде различия в декоративном убранстве между русскими и татарами не проявляются так резко, как в воротах, которые у русских украшаются деревянной резьбой без всякой раскраски.

Влияние на русское зодчество

Восточные влияния в  русском искусстве не раз отмечались исследователями, но вопрос о татарских мотивах в русском зодчестве до настоящего времени еще совсем не изучен, так как и самое искусство татар совершенно еще не исследовано. Восточные мотивы, несомненно, вливались в русское искусство еще задолго до того, как монгольская династия подчинила русских татарской государственности и усилила обмен культурных влияний между соседними народами. Для нас представляется невозможным определить, какие мотивы перешли с Востока в Россию ранее подчинения русских татарам, через половцев и болгар, и какие были заимствованы русскими в эпоху татарского ига и позднее. Струя болгаро-татарских влияний, шедшая в Россию из Казанского края, по всей вероятности, осталась главным проводником восточных мотивов и в эпоху Казанского ханства, с которым русские были связаны экономическими и бытовыми интересами гораздо теснее, чем с какой-либо другой отраслью татарского племени. Поэтому мы считаем уместным коснуться вопроса о татарском влиянии на русское зодчество.

Восточный характер строительного искусства отразился, прежде всего, на общих принципах русского зодчества, анализ которых дан И. Е. Забелиным в характеристике жилого дома московской эпохи: «Слово хоромы, обозначая вообще более или менее обширное жилое строение, дом в теперешнем смысле, может указывать, что этот древний дом состоял из таких частей, которые, хотя и составляли одно целое, но вместе с тем были частями сами по себе независимыми, иначе древний дом не прозывали бы множественным именем — хоромами… Само собой разумеется, что состоя из отдельных и разнородных клетей, по большей части не равных даже и по своему объему, древнее хоромное здание, конечно, не могло иметь правильного плана… То же самое должно сказать и относительно фасада. По разнородности и отдельности клетей, хотя бы и стоявших в одну линию, правильный фасад в теперешнем смысле был совсем невозможен, да об нем вовсе и не заботилась наша строительная древность. Даже и московский каменный дворец, построенный в начале XVI века итальянскими архитекторами, и тот, по старым обычаям, заключал в себе те же отдельные разнородные храмины — палаты Грановитую. Золотую, Ответную и т. д. и ни с какой стороны не выравнивал своего лица в правильно соразмерное или симметричное целое… По обычаям старой жизни, богатые хоромы строились, по большей части, посреди двора». В этой характеристике имеются налицо все отличительные черты восточной, в частности, татарской архитектуры:

1) сложный состав зданий, составленных из целой системы  отдельных клетей и палат, 

2) отсутствие единого  плана в системе построек, отсутствие фасада и сооружение дома внутри двора.

Можно отметить две эпохи, когда восточные мотивы особенно интенсивно вливались в московское зодчество. Это — первая половина и середина XVI века (правление Василия III и начало царствования Ивана VI) и вторая половина XVII века (царствование Алексея Михайловича). Из этих периодов лишь первый совпадает с эпохой существования Казанского ханства и может войти в наше изложение. Это время характеризуется вообще сильным притоком культурных влияний с Востока и увлечением русских восточными модами: «Не успеет Стоглавый собор высказаться против надевания тафей (шапочек) безбожного Махмета», как уже автору «Беседы Валаамских чудотворцев» приходится стыдить русских людей за ношение шлыков и портов (т. е. полного костюма) турецких, а выписанный в Москву византийский патриот Максим Грек с сокрушением пишет на родину своим друзьям, что скоро москвичи, пожалуй, наденут и чалмы. Эти увлечения восточным одеянием связаны с резкими переменами в быту. Запрещая новый головной убор, Стоглав упоминает, что в Москве появился чуждый христианству обычай входить в церковь в шапках. Именно в эту эпоху в России возникло обыкновение вместо прежних звонниц при храмах сооружать колокольни в виде 8-гранных башен беседкой-площадкою наверху, увенчанных высоким шатром. Историк русской церкви проф. Голубинский говорит, что в эту эпоху «деревянные колокольни и бильницы были строены в форме башен двоякого вида: осьмигранных глухих, с высоким шатром на столбах, над площадкой, на которой висели колокола и била, и четвероугольных, в несколько этажей, с большими пролетами и с тем или другим низким верхом. Форма первых башен, как можно и должно думать, взята была с наших домовых теремов, причем произведено было только некоторое изменение соответственно назначению (открытая площадка для колоколов и бил)». В описанной форме нетрудно узнать знакомый нам тип минарета татарских мечетей. Его не требовалось даже приспособлять соответственно назначению, как думал проф. Голубинский, так как открытая площадка для азанчи под шатровым покрытием у минаретов существовала, и оставалось только использовать ее для колоколов. Достаточно взглянуть на минареты деревенских мечетей Казанского края и сравнить их с изображениями северно-русских шатровых колоколен, чтобы убедиться в единстве их происхождения. От минаретов русские колокольни отличаются более грубыми пропорциями срубов и шатров, и это доказывает, что образцом служили мечети, изящества которых не сумели достигнуть иностранные подражатели. Указание проф. Голубинского на сходство шатровых колоколен с домовыми теремами справедливо лишь постольку, поскольку терема являются также заимствованными у татар. Застекленные вышки, светелки и висячие переходы татарских домов действительно более всего напоминают старинные терема, да и самый обычай изолировать женщин в теремном заключении считается заимствованным русскими у татар, так что причина, обусловившая возникновение этой формы в русском зодчестве, указывает нам на Восток.

В 1529–1562 г. были сооружены  каменные шатровые храмы: церковь с. Дьякова (1529 г.), Вознесенская церковь с. Коломенского (1532 г.), церковь св. Григория в Хутынском монастыре в Новгороде (1536 г.), храм Василия Блаженного в Москве (1555–1562 г.), церковь св. Сергия в Богоявленском монастыре в московском кремле (1557 г.) и деревянный собор в г. Старице (1558–1561 г.). Близость Вознесенской церкви с. Коломенского к некоторым памятникам персидской архитектуры указана в последнее время проф. Б. П. Денике. Летопись отмечает, что эта церковь «вельми чудна высотою и красотою и светлостию, такова не была прежде сего на Руси». Относительно шатровой церкви Хутынского монастыря, построенной тверским зодчим Ермилою, летопись сообщает: «Таковой нет делом в Новгородской области, — вельми чудно и лепо видеть». Очевидно, что появление мусульманских форм в русском зодчестве было встречено с восторженным удивлением и возбуждало необычайное восхищение. Проводником восточных влияний был сам великий князь Василий III, вообще охотно увлекавшийся модами, построивший шатровые церкви в двух подмосковных соседних друг с другом селениях (Коломенском и Дьякове) и любивший проводить здесь время в своем имении. Венцом татарского влияния в русской архитектуре может считаться храм Василия Блаженного в Москве, сооруженный в память покорения Казани. О построении этого храма летопись сообщает: «Поставлен был храм каменный преудивлен, различными образцы и многими переводами». И. Е. Забелин пояснил, что «слово перевод в древнем нашем художестве означало снимок, копию с какого-либо образца (оригинала)… это даст основание заключить, что при постройке храма художники руководились известными образцами». Вопрос об оригинале, послужившем образцом при сооружении Василия Блаженного, до сих пор не может считаться исчерпанным И. Е. Забелиным в 1871 г. установлено родство этого храма с церквами с. Дьякова и Коломенского, но далее дело не двинулось, так как происхождение этих церквей оставалось также неясным. До настоящего времени пользовалась признанием гипотеза И. Е. Забелина о национальном, русском происхождении шатрового зодчества, однако это предположение не может считаться доказанным: напротив, зодчество казанских татар может дать некоторые доводы против этой гипотезы и пролить новый свет на происхождение храма Василия Блаженного.

Дело в том, что памятник, который представлял бы наиболее близкую аналогию для этого храма, можно указать именно в казанским искусстве: своими архитектурными формами Василий Блаженный больше всего напоминает мечеть Кул-Шерифа в Казани, с ее 8 минаретами, предание о которых записано Марджани. Восемь башен Василия Блаженного, увенчанные восточными куполами и размещенные вокруг центрального шатра, находят себе поразительное соответствие в этих 8 минаретах. Таким образом, предание, записанное Марджани, косвенным образом получает реальное подтверждение, и мы можем составить хотя бы приблизительное представление об этой сложной композиции с 8 минаретами. Отсутствие главного фасада, составляющее главную черту татарского зодчества, также имеется налицо в Василии Блаженном. Недаром строителем храма являлся тот архитектор, Посник Яковлев, которому было поручено сооружение каменной крепости в покоренной Казани, и который мог, таким образом, на месте ознакомиться лично с памятниками казанской архитектуры. Если эти соображения найдут себе подтверждение, то самая идея постройки получит новый, более глубокий внутренний смысл. Окажется далеко не случайным то обстоятельство, что церковь, построенная в память завоевания Казанского ханства, имеет характер мусульманского зодчества. Русское правительство отчетливо выразило идею подчинения татарского государства России, перенеся архитектуру главной мечети Казани в Москву, подобно тому, как оно практиковало перенесение в столицу из присоединенных уделов всех местных святынь и реликвий. Воспроизводя формы главной мечети в виде православного храма, правительство митрополита Макария создавало тем самым наглядную эмблему подчинения мусульманской страны христианской державе, как бы заставляло мусульманское искусство служить христианской религии, и тем осуществляло двойную, художественно-политическую идею слияния татарского Востока с Россией. Историки русского зодчества угадывали присутствие в этом храме какой-то скрытой идеи, вдохновленной митрополитом Макарием, например И. Э. Грабарь говорил: «Митрополит Макарий, глубокий духовный ученый, художник, мысливший образами и сопоставлениями, советует царю соорудить каменный собор. Расположение престолов в храме Василия Блаженного наводит на мысль, что в группировку масс собора внесена идея не одного только «размерения основания», и что кроме зодчих Бармы и Посника с товарищами кто-то еще входил в дело сооружения храма и притом настолько, что руководящая идея принадлежала ему, и что Барма и Посник, имена которых сохранила нам летопись, только «быша премудрии и удобнии таковому чюдному делу». Эти предположения, по-видимому, теперь подтверждаются, и те оригинальные, смелые замыслы, которыми вдохновлялся митрополит Макарий при сооружении этого храма, получают свое объяснение.