Древнерусская вечевая демократия

Известно, что Древняя Русь, благодаря  удобным речным артериям, долгое время  была важнейшим звеном международной торговли – уже с VIII в. через нее проходят два великих водных пути – волжский и «из варяг в греки». Транзитная торговля стала одним из важнейших факторов градообразования у восточных славян, и хотя многие города возникали изначально как центры племенных союзов, не вызывает сомнения, что торговая деятельность оказывала значительное влияние на социальный и культурный облик городов, превращая многие из них в крупные центры ремесла и торговли. На Руси рынки имелись практически в каждом городе, а в Киеве в период расцвета их было восемь, при этом русские купцы доходили даже до Багдада, а в стране в большом ходу была византийская и арабская монета.

Богатство древнерусских городов  и их численность все больше увеличиваются  по мере развития торговли, растет и городское население. Не случайно соседи-скандинавы называют Русь словом «Гардарики», т.е. страна городов. По подсчетам ученых к середине XIII в. на Руси было около 300 городов, в которых проживало примерно 15% населения. Для периода Средневековья это были довольно высокие показатели (для сравнения: в том же XIII столетии в Англии горожане составляли 9-10% населения страны, в Скандинавии – 3-5% )

Развитие торговли и высокий  уровень урбанизации имели самые  прямые последствия для древнерусской государственности, поскольку торгово-ремесленный характер городов формировал большую массу свободного населения, которое по мере разложения родоплеменного строя и складывания новых социальных связей начинает консолидироваться в единое городское сообщество, обладавшее значительными экономическими и политическими ресурсами. Не случайно с середины XI в. мы встречаем в источниках все более частое упоминание о вече – это было внешним проявлением возросшей активности городских общин, которые использовали для канализации своей политической воли институт, привычный для славянского населения еще с архаичных времен (изначально вече – это племенная сходка).

Логично, что в первую очередь  сильные городские общины складываются в Киеве и Новгороде – в  двух наиболее крупных центрах торговли в Древней Руси. Рост социально-политической активности населения в других городах мы увидим позднее – к концу XI в., но так или иначе, это была общая тенденция для всех городских сообществ домонгольской Руси. Похожие процессы можно было наблюдать и в средневековой Европе, в особенности на Апеннинах. Там могущественные северо- и центрально-итальянские города также играли важную роль в экономической, политической и культурной жизни. Как и города Древней Руси, они находились на пересечении торговых путей и, развиваясь очень динамично, уже в IX–X вв. начали борьбу со своими феодальными сеньорами. В результате к концу XI–XII вв. в Северной и Средней Италии практически повсеместно возникли самоуправляющиеся коммуны, власть в которых принадлежала выборным институтам.

«Коммунальное движение» охватило не только Италию, это был, в значительной степени, общеевропейский феномен  борьбы горожан за свои права, но только на Апеннинах (и частично на юге Франции) коммуны смогли отвоевать себе полную независимость и стать самостоятельными городами-государствами, распространяя свою власть на городское пространство и на прилегающую к нему территорию. Успехи прочих европейских городов были намного скромнее и сводились первоначально лишь к освобождению от наиболее тяжелых форм феодальной эксплуатации. Однако повсюду борьба за городские вольности способствовала становлению городских общин, пользовавшихся определенной автономией и самоуправлением.

Таким образом, средневековый город  повсеместно являлся носителем того динамичного начала, под влиянием которого в Европе складывались предпосылки для формирования гражданских институтов – внутри городских стен развивались принципы самоорганизации населения, создавались общественно-политические структуры, выстроенные «снизу вверх», на основе принципа выборности и участия членов сообщества в управлении, возникали значительные пласты свободного населения. И важно подчеркнуть, что русские города домонгольской эпохи не представляли собой исключения из этого общеевропейского правила. Даже наоборот – города Древней Руси и средневековой Италии в наибольшей степени развили вышеуказанные тенденции, поскольку находились в наиболее урбанизированных и развитых в торгово-ремесленном отношении частях Европы.

Вторым фактором, способствующим развитию вечевых институтов, наряду с высоким уровнем урбанизации, стал полицентризм. Древняя Русь, несмотря на общность языка, религии, правовых норм и правящей династии, не знала единой государственности, которая охватывала бы всю территорию расселения восточных славян. Домонгольская государственность была достаточно аморфной и децентрализованной, она была локализована в городах, которые распространяли свою власть на окружающую территорию, что называлось в терминологии того времени волостью или землей (здесь можно снова провести определенные аналогии с итальянскими городами-коммунами). Каждая древнерусская волость включала в себя правящий город (он назывался «старшим»), подчиненные ему города («пригороды») и сельскую округу. По названию старшего города обозначали и всю землю – Новгородская, Киевская, Владимирская и т.д.

Русь была своеобразной конфедерацией  таких волостей, которые хотя иногда и собирались под властью какого-либо сильного князя, тем не менее, никогда  не являлись единым целым. Волостное устройство благоприятствовало развитию вечевых институтов, поскольку позволяло всем гражданам непосредственно участвовать в политической жизни, сойдясь на городской площади.

Необходимо также отметить, что  политическое устройство древнерусских  земель вплоть до татаро-монгольского нашествия не имело принципиальных различий. Вечевые институты, вопреки расхожему мнению, не были уникальной чертой Новгорода и Пскова. По крайней мере, современники никак не выделяли политические порядки северо-западной Руси среди остальных, об этом говорит примечательный фрагмент из Лаврентьевской летописи, датируемый 1176 г.: «Новгородци бо изначала и Смоляне и Кыяне и Полочане и вся власти яко на думу на вече сходятся. На что же старейшии сдумают, на томь же пригороди станут»

Обозначив предпосылки складывания  вечевого строя, посмотрим теперь, что  же представляло собой вече в качестве политического института. Прежде всего, важно подчеркнуть, что социальный состав веча был довольно широким, помимо «верхушки» общества в него также входили и простые горожане. Об этом говорит, например, тот факт, что в летописных источниках участники веча обычно обозначаются самыми общими терминами, подразумевающими все свободное население – «людие», «кияне», «володимерцы», «вся Галицкая земля» и т.д. Встречаются и более подробные указания. Например, повествуя о вече в Киеве в 1097 г., летописец, говорит, что «Наутрия же Святополк созва боляр и кыян и дальше: «И реше боляре и людье .Как видим, здесь четко выделены социальные слои, сошедшиеся на вече – и бояре, и «людье», т.е. простой народ.

Это, однако, не означает, что на вече собирались вообще все горожане. Статус полноправного гражданина в домонгольской  Руси, как и в средневековой  Европе, был доступен только тем, кто  платил налоги в городскую казну. А поскольку основной единицей налогообложения на Руси традиционно был «дым», т.е. двор, домохозяйство, то и гражданскими правами обладали лишь свободные домохозяева (мужчины, являющиеся главами семейств). Зависимые категории населения – закупы, рядовичи, холопы, челядь и пр. – политических прав были лишены.

Следующий важный момент касается компетенции  веча. Древнерусское вече так и  не стало постоянно действующим  органом, который занимается текущими вопросами управления. Оно собиралось лишь по мере необходимости, когда существовал какой-либо вопрос, требующий всенародного обсуждения. Тем не менее, компетенция веча была значительной, оно могло вмешиваться во все сферы государственного управления и законодательства, включая обсуждение вопросов войны и мира, принятие судебных решений и т.д. Но бесспорно важнейшим правом, закрепленным за вече, была возможность распоряжаться княжеским «столом», то есть смещать князей по своей воле и призывать новых. Это право появилось далеко не сразу и явилось результатом развития древнерусских городских общин.

Подробно описанная в летописях  борьба Рюриковичей за власть в конце X– начале XI в. проходила еще без  широкого участия горожан, то были именно межкняжеские распри, где вопрос о  занятии престола решался в военных  столкновениях князей и их дружин. Но со второй половины XI в. мы можем наблюдать все большую вовлеченность народа в процесс распределения княжеских столов. В Киеве первый такой случай датируется 1068 годом, когда после поражения от половцев из города был изгнан князь Изяслав. Начиная с 1113 года, когда по решению веча в Киев был приглашен Владимир Мономах, практика участия городской общины в этом вопросе становится здесь регулярной.

По мере освобождения от власти Киева  в прочих городах в течение XI–XII вв. устанавливается аналогичный порядок выборности князей.

И это была важная веха в процессе трансформации древнерусской системы  «власть–общество» из патерналистской  в протогражданскую. С началом  избрания князей на Руси утверждается новый, общественный тип легитимации власти (когда для завоевания и удержания престола Рюриковичи уже не могли рассчитывать исключительно на свою дружину, теперь необходимо было и согласие со стороны общества), а князь из верховного правителя земли превращается в «главу городского управления» (В.Л. Махнач). Характерный эпизод: приглашая в 1146 г. на престол переяславского князя Изяслава Мстиславича, киевляне говорят ему: «Не хоцем быти акы в задничи. В древнерусском языке слово «заднича» обозначала наследство, собственность. Иными словами горожане объявляли князю, что не желают, чтобы он относился к ним как к своей собственности, а это значит, что в сознании людей формируется новый принцип отношения к власти, несвойственный патерналистскому сознанию средневекового человека.

Дальнейшее развитие протогражданских тенденций связано с установившейся со второй половины XII в. практикой заключения договоров между князем и призвавшей его городской общиной. Этот договор, обозначается в источниках как «ряд», «наряд» или «поряд», в нем оговаривались некоторые условия занятия престола, размеры княжеских кормлений и пр. Все это ставило князя в определенные, строго очерченные рамки. «Ряд», по-видимому, мог быть устным (в этом случае летописец просто упоминает, что народ и князь целовали друг другу крест) или письменным (например, в 1175 г. жители Владимира, призвав к себе князя Ярополка Ростиславича, посадили его на престол, «в Святей Богородице весь поряд положьше», т.е. положив договор на хранение в церковь).

Положение князя, заключившего «ряд», было весьма схожим с ролью т.н. «подеста» в итальянских коммунах. Подеста был чужеземцем, рыцарем, которого городская община приглашала на службу вместе с его вооруженным отрядом для выполнения административных и полицейских функций. Подеста всегда был чужеземцем, поскольку считалось, что в этом случае он не будет иметь каких-либо политических интересов в городе. Так же и древнерусский князь, приходя в город со своей дружиной, и выполняя определенные общественно важные функции (управление, суд, военная защита), был помимо всего прочего еще и источником общественного компромисса – призванный со стороны, он должен был стоять над всеми социальными силами и эгоистичными интересами, гасить острые общественные конфликты. Как и итальянские коммуны, городские общины Древней Руси предоставляли своему «подеста» вознаграждение, так называемые «кормления» – определенный доход с волости.

Итак, мы видим, что в городских  сообществах домонгольской Руси активно развивались тенденции  протогражданского типа, они заключались  в наличии механизмов воздействия общества на власть и контроля за ней, в возможности для граждан участвовать в принятии общезначимых решений, в значительной социально-политической активности населения. Вместе с тем очевидно, что древнерусское вече не стало еще полноценным политическим институтом – оно созывалось нерегулярно и не участвовало в решении многих текущих вопросов управления, сами собрания были зачастую довольно хаотичными и нередко заканчивались рукопашными схватками между спорящими «партиями», напоминая в этот момент в большей степени племенную сходку времен военной демократии, нежели орган государственной власти. Но самое главное – компетенция веча не была очерчена законодательными рамками, она основывалась на обычае, подкрепленном возросшей мощью городских общин. Эти недостатки веча, наличие архаических пережитков были следствием незрелости всей древнерусской государственности, которая находилась еще в процессе своего формирования.

В отличие от Западной Европы, на политическое развитие Руси гораздо меньшее влияние оказывало античное наследие. Римская правовая традиция, сыгравшая важную роль в становлении европейского городского права, была у нас не известна. В этом заключалось, пожалуй, единственное по-настоящему серьезное отличие европейского «коммунального движения» от аналогичных процессов в домонгольской Руси. В Европе результаты освободительной борьбы городов имели правовое закрепление в виде хартий, городских статутов. Формальная фиксация городских свобод сделала завоевания европейских горожан более устойчивыми и привела к тому, что на Западе протогражданская система отношений между властью и обществом получила импульс для дальнейшего развития и уже в Новое время превратилась в собственно гражданскую.

История древнерусских волостей с  их вечевым устройством обрывается в середине XIII в. Этому способствовал ряд обстоятельств, ключевым из которых стало монгольское нашествие, повлекшее за собой разрушение и упадок большинства городов. К тому же в полном запустении оказалась теперь транзитная торговля через русские земли, бывшая главной причиной расцвета городов в предшествующие века: с приходом монголов речные пути стали небезопасными, да и в европейской торговле с Востоком после IV Крестового похода появился новый посредник – Венеция. Сюда же следует добавить возникновение на русских границах мощных военных соперников. Еще в начале XIII в. усиливается угроза с Запада в виде крестоносцев, датчан и шведов, а к середине столетия после объединения литовских племен под властью князя Миндовга начинает складываться Великое княжество Литовское, подпираемое дружественной Польшей. Следует признать, что в этой ситуации древнерусская волость как форма политического устройства не имел серьезных исторических перспектив, что подтвердила и европейская история – на Западе города-государства сохраняли свою независимость лишь до тех пор, пока сосуществовали с раздробленными государствами Раннего и Высокого Средневековья. А по мере формирования централизованных монархий города-государства вовлекаются в орбиту влияния первых – все они были или завоеваны, или так или иначе подчинены.