Проблема одиночества

Работы представленных авторов отражают кризисное состояние современного города. И если Р. Сеннет выступает в качестве диагностов наличного положения вещей, то Д. Харви и 3. Бауман - в качестве критиков противоречий социальной жизни.

На наш взгляд, у такого кризисного состояния есть особенные причины. Мегаполис представляет собой «мультиверсум», мир в миниатюре, системный объект с большим числом уровней и подуровней.

Как любой системный объект, город-мегаполис имеет связь с внешней средой (даже если это город-государство по типу Западного Берлина): с другими городами, с сельской местностью, с глобальными экономическими процессами. И все же, на политической и географической картах страны современный мегаполис представляет собой гигантский по сложности сгусток организованности, который вбирает в себя всевозможные социальные и культурные системы: это и центр политической власти, и центр культурной жизни, и финансовый центр, куда стекаются гигантские денежные потоки, — что и позволяет назвать его «миром в миниатюре», отражающим в своем бытии все стороны человеческой жизни.

Наша гипотеза заключается в том, что кризисные явления естественны для объектов такого уровня сложности. Таким объектом, как современный мегаполис, чрезвычайно сложно управлять (несмотря на существования органов городского управления). Фактически, есть только один общезначимый жизненный ритм, который захватывает всех участников городской жизни: это распорядок рабочего дня. В рабочее время легкие города наполняются потоками рабочей силы, в темное время суток пополняющей спальные районы. Все остальные процессы протекают хаотично и мало зависят друг от друга. Поэтому перспективой развития современных городов нам кажется не уплотнение и сгущение, а разрежение и разрядка, ведущие к снижению напряженности и сглаживанию противоречий (ср. концепция «нескольких столиц»). Этому может способствовать развитие технологий дистанционной работы и обучения. В принципе, стратегия разряжения городской жизни уже наметилась объективно: все больше людей предпочитают покинуть город и поселиться за его пределами. Будущее, по-видимому, не за централизованной, а за ризоматической, «сетевой» организацией социального пространства.

Гуссерль не анализировал город как таковой и жизненный: мир города как таковой; однако, он наметил направление, по которому может развиваться исследование городского пространства. Как известно, феноменология; Гуссерля возникла как метод анализа смысловых феноменов, смыслонаделяющих; актов сознания и объектов внешнего мира как наделенных смыслом; (или даже «конституированных» в актах сознания). То, что культурная среда является« результатов смыслонаделяющей, конституирующей. сознательной активности людей, не вызывает никаких сомнений. И город является богатым импликациями примером именно культурной среды. Наш жизненный мир - это, прежде всего жизненный мир городов: феноменологически город - это наше ближайшее окружение. И как всегда, ближайшее труднее всего сделать заметным; в него всегда труднее всего всмотреться.

Феноменологически город представляет собой горизонт или фон нашей жизни: так, Мерло-Понти сравнивает естественный мир; данный как горизонт, именно с городом, - мир, «из которого происходит весь мой опыт и который остается на горизонте всей моей жизни, как гул большого города служит фоном всему, что мы делаем в нем». Как культурную, смысловую среду, город нельзя^ описать с чисто объективной; внешней» точки зрения: «незаинтересованный» наблюдатель не увидит города, он увидит только спонтанное нагромождение объектов. Город можно описать только «изнутри»; т.е. вскрывая те смыслы, которыми мы сами наделяем городское пространство.

Методологической основой изучения мегаполиса может стать прежде всего феноменологическая теория интерсубъективности — теория, открывающая фигуру Другого как неотъемлемую часть жизненного мира человека. Теория интерсубъективности открывает, что за явленностью Другого в поле моего опыта скрывается принадлежащая ему «сфера собственного», сфера его личных смыслов (то, как он воспринимает и переживает мир, что он думает о мире и о других людях). И именно результаты смыслопорождающей активности других людей накладывают отпечаток на мир, в котором я существую; в результате конституируется общее нам всем смысловое пространство.

Город служит примером интерсубъективного пространства, конституируется в рамках некоторого интерсубъективного сообщества.

Это означает, что городская среда зависит от смыслополагающих актов людей, которые в ней живут, что люди города сами творят и поддерживают смысловую среду своего жизнеобитания. И эта среда носит прежде всего культурный, а не природный характер: городские объекты - здания, улицы, памятники - имеют ценностный статус, мы их как-то маркируем, наделяем неким смыслом. Их возникновение как артефактов, объектов культуры является актом культуротворчества людей - обитателей города, и люди находят в них тот смысл, какой сами в них вкладывают и всегда уже вложили.

Вопрос в том, где существует этот смысл — только ли в сознании людей, в их памяти? Но как люди могли бы ощущать, что они живут в общем смысловом пространстве, если бы их ценностное отношение к городским объектам замыкалось рамками их сознания? Ведь мы живем в городе совместно с другими, и то, как другие воспринимают город, накладывает отпечаток на сам город и на мое восприятие его, объективируется в виде некоторого смыслового «осадка», или, можно сказать, «духа города», который подобно невидимой дымке присутствует в нашем восприятии улиц и площадей: Скорее, ценности объективируются и в качестве объективных признаков характеризуют уже сами вещи, а не наше видение их.

Большое значение имеет интериоризация городского пространства- вживание в него. Человек, впервые попавший в чужой: город, воспринимает его совершенно иначе, нежели; «абориген» городских улиц: у него отсутствует смысловая подкладка восприятия, память о жизни в этом городе, накапливающаяся годами; «дух города» для него. Опыт жизни; в городе вызывает предрасположенность, к усвоению этого духа; человек включается в систему значений, конститутивных для городской жизни.

Дух города хранит память прошлых поколений. Эта память воплощена; в старых зданиях, в исторических памятниках, в названиях улиц и способах организации городского пространства: Интерсубъективность имеет свою трансцендентальную? историю, которая откладывается, в частности, в сфере городской жизни; где' происходит опространствление исторического времени.

Смысловое пространство города можно представить как систему полей значений; связанных с различными сферами городской жизни. Прежде всего, здесь можно разделить публичное: пространство с его различными градациями и; уровнями доступности (пространство улиц, пространство учреждений; пространство клубов и; кафе) и, пространство частной жизни горожан - то пространство, которое; в отличие от публичного, несет личный отпечаток, теплоту человеческой личности. Мы попадаем в различные поля значений как некие поля смысловой напряженности (если использовать аналогию с электрическим полем). Город как бы «наэлектризован» потенциально заложенными значениями, и люди, попадая в то или иное поле, актуализируют, проявляют их.

Характер интерсубъективности изменяется в зависимости от типа города. В маленьком городке интерсубъективность характеризуется относительно замкнутой структурой: чужих здесь мало, все друг друга знают, все «свои», пространство одомашнено, что часто воспринимается как «застой». Жители маленького городка имеют между собой гораздо больше общего, чем жители мегаполиса. Пространство небольшого города скорее объединяет, чем разделяет людей. Жители такого города находятся «в одной лодке», сосуществуют в общем, более или менее стабильном пространстве; главные городские события становятся тут же всем известны, передаваясь «из уст в уста».

В отличие от маленького городка, в мегаполисе интерсубъективность характеризуется нестабильной, подвижной, динамичной структурой: потоки людей прибывают в город и покидают его, находясь в постоянном хаотичном движении. Большой город образует то «междумирие», тот «хаосмос», в пространстве которого сталкиваются и разбегаются коренной горожанин и мигрант, нищий и представитель элиты, фланер и деловой человек. Людей вокруг настолько много, что они воспринимаются как толпа, безликая масса. В толпе люди предстают как бездушные объекты, которые возникают в поле зрения и тут же, не задерживаясь, покидают его. Каждый несет в себе свою «сферу собственного», но друг другу она остается совершенно недоступна, поскольку между ними не возникает контакта. Личная сфера собственного у человека только частично пересекается с собственными сферами других, пересекается только постольку, поскольку люди в какой-то момент времени оказываются в общей точке пространства; в остальном же они остаются друг другу чужды. Публичное пространство мегаполиса — это пространство для всех и ни для кого: все в него вхожи, но для каждого оно остается безразличным; это пространство, которое каждый может разделить с каждым; общедоступное и вследствие этого отчужденное, «проституированное» пространство. Так, платформа метрополитена несет на себе отпечатки миллионов ног неизвестных мне людей с какой-то своей, чуждой мне жизнью. Напротив, интимность приватного пространства определяется тем, что в него вхожи лишь немногие, и оно создает условия для взаимного раскрытия людей. Попасть в приватное пространство - значит стать причастным чьей-то «сфере собственного». В толпе же чувствование и эмпатия неуместны и не работают.

Таким образом, хаос городской жизни предстает как непрерывная смена перспектив восприятия и понимания города отдельными людьми. И в силу этого смысловая среда мегаполиса более насыщенна, поскольку она является результатом смыслонаделяющей деятельности миллионов людей. Но в то же время эта насыщенность чревата большей отчужденностью: толпа стирает «одомашненность» публичного пространства, характерную для небольших городов, открытость и общедоступность делает публичное пространство холодным, безразличным.

Однако, как уже говорилось выше, городское пространство не ограничивается пространством публичным: в рамках мегаполиса естественным образом возникают анклавы частных, локальных пространств, своего рода «малые миры», которые, хотя и встроены в публичное пространство города, в разной степени выделяются из него, образуя как бы лакуны в структуре интерсубъективности. Это домашнее пространство, пространство трудовых коллективов, пространство театральных представлений, концертов, «клубов по интересам», религиозных объединений и т.д., - т.е. все те замкнутые, локальные пространства, где люди задерживаются, в результате чего возникает возможность сближения, рождается интимное чувство совместности.

В известной мере эти локальные пространства объединяют людей, благодаря им в городе отчасти преодолевается отчуждение, но полностью компенсировать отчужденность публичного пространства они не могут. Это способны сделать только какие-то коллективные акции, усиливающие чувство солидарности: митинги, являющиеся естественным всплеском политической активности граждан, городские праздники или же трагедии, затрагивающие всех жителей города (например, взрывы 29 марта 2010 года в московском метро). Интересный вариант ликвидации отчужденности публичного пространства можно наблюдать в европейских городах - в Берлине, Париже, где молодежь дома не снимает уличную обувь, как бы «впуская» публичное пространство в приватную сферу, раскрывая двери дома навстречу улице. Многих же отчужденные отношения в мегаполисе устраивают: в толпе люди чувствуют себя в безопасности, индифферентность ощущается как комфорт.

П. Бергер и Т. Лукман производят социологический анализ реальности «знания, определяющего поведение в повседневной жизни». Город (и городское общество) как мир повседневной жизни. Реальность обыденной жизни есть реальность упорядоченная, систематизированная. Город — географически определённое место жизнедеятельности человека. Реальность жизни организована вокруг человека, вокруг «здесь» его тела и о «большом» и «малом» мирах применительно к опыту восприятия говорит М. Мерло-Понти. «сейчас» его настоящего времени. Человек воспринимает повседневную жизнь в зависимости от пространственной и временной приближенности или удалённости. Это интерсубъективный мир, который человек разделяет с другими людьми. Мир реален для других так же, как и для него. «Моя естественная установка по отношению к этому миру соответствует естественной установке других людей, что они тоже понимают объективации, с помощью которых этот мир упорядочен, и в свою очередь также организует этот мир вокруг «здесь — и - сейчас», их бытия, и имеют свои проекты действий в нем. Конечно, я знаю и то, что у других людей есть своя перспектива на наш общий мир, не тождественная моей. Мое «здесь» - это их «там». Мое «сейчас» не полностью совпадает с их. Мои проекты не только отличаются, но могут даже противоречить их проектам.

В то же время я знаю, что живу с ними в общем мире». Таким образом, люди обладают общим пониманием реальности и общей системой значений феноменов окружающего мира. Человек может быть одиноким постольку, поскольку он вырывается из общего повседневного мира значений, больше не говорит на одном языке с другими людьми (язык объективирует повседневный опыт). Город — пространственная структура, имеющая социальное измерение благодаря тому факту, что «зона моих манипуляций пересекается с зоной манипуляций других людей». Темпоральная структура — организация времени.

«Наиболее важно восприятие других людей в ситуации лицом-к-лицу, которая представляет собой прототип социального взаимодействия. Все другие случаи — отклонения от неё. В такой ситуации реального присутствия происходит взаимообмен экспрессивности (эмоции, мимика и т.д.), можно «схватить» множество признаков субъективности другого.

Даже при неправильной интерпретации это лучше, чем виртуальное общение. Реальный собеседник куда более реален, чем я.

«Моя субъективность доступна мне так, как никогда не будет доступна его, независимо от того, насколько близки наши взаимоотношения». (территория прошлого, куда другой не может проникнуть). А чтобы понять себя, нужно приостановить непосредственную спонтанность переживания и сознательно обратить | внимание на самого себя.

Реальность повседневного общения содержит в себе схемы типизации, соответственно с которыми мы постигаем других и другие постигают нас. Только на языке таких схем типизации возможно понимание других и общение с ними в ситуациях лицом-к-лицу. У каждого своя схема типизации и обычно общение происходит в виде «переговоров» двух и более разных схем.

Анонимность восприятия: по мере того, как партнер отдаляется пространственно и темпорально, возрастает его анонимность. Степень анонимности зависит от регулярности, степени интереса и интимности субъектов.

«Итак, социальную реальность повседневной жизни можно понять в континууме типизаций, анонимность которых возрастает по мере их удаления от «здесь-и-сейчас» ситуации лицом к лицу. На одном полюсе континуума находятся те другие, с которыми я часто и интенсивно взаимодействую в ситуациях лицом-к-лицу. Это, так сказать, «мой круг». На другом полюсе — крайне анонимные абстракции, которые по самой своей природе никогда не могут стать доступными взаимодействию лицом-к-лицу. Социальная структура - это вся сумма типизаций и созданных с их помощью повторяющихся образцов взаимодействия. В качестве таковой социальная структура является существенным элементом реальности повседневной жизни. Социальная структура накладывается на организацию городской жизни.