Состав преступления как основание привлечения лица к уголовной ответственности

При анализе  субъективной стороны преступления с самого начала возникла проблема наполнения внутренней стороны содержанием, проблема объема элементов, которые  должны входить в структуру субъективной стороны. По мнению С. Будзинского, внутренняя сторона преступления включает в  себя субъекта преступления, волю и  сознание, предвидение, вменяемость, вину²⁴⁾. Главным остатком данной позиции выступают сумбурность в изложении структурных составляющих анализируемой стороны преступления, выделение в качестве самостоятельных родовых (субъекта, вину) и видовых (вменяемость, волю, сознание, предвидение) элементов, смешение их в одну массу однопорядковых элементов. Но центральной проблемой является все-таки введение автором в структуру внутренней стороны субъекта преступления.

Уголовное право нашей страны всегда основывалось на принципе субъективного  вменения, который в действующем  УК РФ приобрел статус законодательного. Его сущность заключается в том, что лицо подлежит уголовной ответственности  только за те общественно опасные  действия (бездействие) и наступившие  общественно опасные последствия, в отношении которых установлена  его вина и что запрещается  объективное вменение, т.е. уголовная  ответственность за невиновное причинение вреда (ст. 5 УК РФ).

Вина  является основным юридическим признаком, характеризующим психологическое  содержание любого правонарушения. Поэтому  она имеет общетеоретическое  значение и подвергалась исследованию представителями различных отраслей юридической науки.

Вина  – это психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию, предусмотренному уголовным законом, и к его общественно опасным последствиям. Основными категориями, характеризующими вину, являются содержание, форма, сущность, степень и

объем. Центральное  место среди них занимает содержание вины.

В соответствии с уголовно-правовым принципом вины (ст. 5 УК РФ) и законодательным определением преступления (ч. 1 ст. 14 УК РФ) вина представляет собой неотъемлемое свойство подобного деяния и обязательны признак любого состава преступления. Ее неустановление исключает ответственность субъекта, поэтому «под виной понимается психическое отношение субъекта к совершенному им общественно опасному деянию и его последствиям, выраженное в форме умысла или неосторожности²⁵⁾.

Так С. признан  виновным в хулиганстве, совершенном  с применением ножа, и в применении насилия, опасного для жизни и  здоровья, в отношении представителя  власти Б. в связи с исполнением  им своих должностных обязанностей.

Заместитель прокурора Оренбургской области, не оспаривая приговор в отношении осуждения С. за хулиганство, в кассационном протесте поставил вопрос об отмене приговора в части его осуждения по ч. 2 ст. 318 УК РФ с направлением дела на новое рассмотрение, указав, что С. ударами ножа причинил работнику милиции Б. колото-резаные ранения в левой паховой области и на левой ушной раковине и пытался нанести еще несколько ударов, т.е. совершил посягательство на жизнь работника милиция, в связи с чем органы предварительного следствия обоснованно квалифицировали его действия по ст. 317 УК РФ.

Судебная  коллегия по уголовным делам Оренбургского областного суда приговор оставила без изменения, а кассационный протест – без удовлетворения, указав следующее. С. осужден обоснованно. Доводы прокурора о необходимости изменения квалификации действий Садиева опровергаются материалами дела.

Вина  С. в применении насилия, опасного для  жизни и здоровья, в отношении  представителя власти установлена  показаниями потерпевшего Б., свидетелей, работников милиции В., Ф. и других, протоколом осмотра места происшествия, заключением судебно-медицинского эксперта о тяжести причиненного потерпевшему телесного повреждения и другими доказательствами.

Осужденный  не отрицал, что причинил Б. телесные повреждения ножом. Однако как на предварительном следствии, так  и в судебном заседании он утверждал, что не имел умысла на посягательство на жизнь работника милиции. Показания С. об отсутствии у него умысла на убийство материалами дела не опровергнуты.

По смыслу закона лицо может быть признано виновным в посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа только при наличии прямого умысла, т.е. когда действия виновного свидетельствуют  о том, что он предвидел наступление  смерти и желал этого. В протесте не приведены доказательства наличия у С. прямого умысла на убийство потерпевшего.

Высказывание  осужденного во время совершения хулиганства, что он всех порежет, в  том числе и себя, не свидетельствует  о прямом умысле на убийство Б., поскольку  конкретно кому–либо убийством он не угрожают, а, как видно из его показаний, размахивал ножом, пытаясь закрыть дверь и не пустить сотрудников милиции в свою квартиру, в результате чего Б. были причинены легкие телесные повреждения в паху и на левой ушной раковине.

При таких  обстоятельствах, оценив показания  С., потерпевшего Б. и свидетелей в  совокупности со всеми материалами  дела, суд обоснованно пришел к  выводу об отсутствии у виновного  прямого умысла на посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного  органа и правильно квалифицировал его действия по ч. 2 ст. 318 УК РФ как  применение насилия, опасного для жизни  или здоровья, в отношении представителя  власти²⁶⁾.

Антисоциальная  сущность вины заключается в том, что субъект направляет свое сознание (интеллект) и волю на совершение тех  или иных деяний в ущерб личности, обществу или государству.

Различное соотношение интеллектуального  и волевого элементов вины служит критерием ее подразделения в ст. 24 УК РФ на умысел и неосторожность. В свою очередь, умышленная форма вины выступает в виде прямого и косвенного умысла (ст. 25 УК РФ), а неосторожность – в виде легкомыслия и небрежности (ст. 26 УК РФ).

Виновность  лица подлежит обязательному установлению. Неверное установление формы вины, да и вины вообще ведет к нарушению  принципа законности, так, например Древновский  был признан виновным в злостном неисполнении решения суда, совершенном  при следующих обстоятельствах.

Согласно  решениям судов гарнизона и флота, начальник КЭЧ подполковник Древновский  был обязан выдать офицеру Злотникову справку об отсутствии у последнего жилой площади в поселке Артемовском  Приморского края. Исполнить судебное решение он должен был в срок до 18 марта 2011 г. В период с 13 марта по 7 апреля 2011 г. Древновский дважды выдавал на имя Злотннкова справки, не соответствовавшие резолютивной части кассационного определения.

7 апреля  2011 г. военный суд Владивостокского гарнизона наложил на 
Древновского штраф в размере пяти минимальных размеров оплаты труда и 
установил новый срок для его исполнения. 

Решения судов надлежащим образом исполнены  только 30 апреля 2011 г. в протесте Главного военного прокурора ставился вопрос об отмене состоявшихся по делу судебных решений в связи с неполнотой и односторонностью судебного следствия, и несоответствием выводов Суда фактическим обстоятельствам дела.

Рассмотрев  дело и обсудив доводы на протест  Военная коллегия отменила приговор в определение суда кассационной инстанции, а уголовное дело прекратила. В своем определении коллегия указала, что уголовную ответственность по ст. 315 УК РФ влечет не любое, а лишь злостное неисполнение судебного решения. Как видно из приговора, суд усмотрел злостность в том, что Древновский не исполнил надлежащим образом судебные

решения после  письменного предупреждения суда.

Таким предупреждением  суд признал определение суда от 7 апреля 2011 г. о наложении на Древновского штрафа. Однако при этом не учтено, что это определение было обжаловано в кассационном порядке и до рассмотрения дела вышестоящим судом; т.е. до 25 августа 2011 г., не имело юридической силы. К тому же, Древновским принимались определенные меры к исполнению судебного решения.

Судом установлено, что 27 февраля 2011 г. им была подписана справка с указанием того, как Злотников распорядился своей квартирой в пос. Артемовском. По объяснениям Древновского, он полагал, что выдачей такой справки он исполнит судебное решение.

Судебным  исполнителем военного суда был составлен  акт, согласно которому эта справка  не соответствовала судебному решению, и потому решение считалось не исполненным.

После этого  Древновскнй подписал еще одну справку, содержащую как запись об отсутствии у Злотникова жилой площади в  пос. Артемовском, так и сведения о том, как тот распорядился ею. По получении этого документа суд, по просьбе КЭЧ, направил образец справки, которая соответствовала бы решению суда, после чего требуемая справка была выдана.

Изложенное, делается вывод в определении, свидетельствует, что Действия Древновского не образуют состава злостного неисполнения судебного решения, в связи, с  чем дело подлежит прекращению²⁷⁾.

Умысел  – это наиболее распространённая в законе и на практике форма вины. Из каждых десяти преступлений около  девяти совершается умышленно. В  ст. 25 УК РФ впервые законодательно закреплено деление умысла на прямой и косвенный.

Выборочные  исследования показывают, что удельный вес умышленных преступлений достигает 90 – 92 % от общего числа совершенных преступных деяний. Так на декабрь 2011 г. в целом по России было совершено 2893810 (55,4%) преступлений, из которых 2604429 преступлений являются умышленными. Этим обусловлена необходимость углубленного исследования психологического содержания и социальной сущности умышленной формы вины, что соответствует и требованию Верховного Суда РФ, который, в частности, в постановлении от 27 января 2010 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» обратил внимание судов на обязательность учета вида умысла, мотивов и целей преступления при назначении наказания²⁸⁾.

В зависимости  от психологического содержания умысел подразделяется на два вида – прямой и косвенный. В соответствии с  законом преступление признается совершенным  с прямым умыслом, если лицо, его  совершившее, осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных  последствий и желало их наступления.

Так К. был  признан виновным в том, что в  конце декабря 2010 г. в г. Оренбурга совершил приготовление к разбойному нападению на Ш.

К. работал  кладовщиком у частного предпринимателя  Ш. Имея денежные долги и узнав  о наличии у нее крупных  денежных сумм и банковского счета, он решил совершить разбойное  нападение на Ш. целью хищения  ее имущества. Для участия в преступлении он намеревался привлечь К., работавшего  сторожем в помещении детского комбината, где находился офис Ш. В течение  нескольких дней К. склонял его к  совершению планируемого преступления. 2 ноября 2010 г. К. встретился с К. для  окончательного согласования плана  их действий во время нападения на Ш. Как предлагал К., он совместно  с К., вооружившись ножом либо пистолетом, имевшимся у К., 3 ноября 2010 г. около 8 час. должен был проникнуть в квартиру Ш., которая доверяла К. и могла  открыть ему дверь. Затем К., угрожая  насилием и используя пистолет либо нож, хотел заставить ее выдать денежную сумму не менее 1500 долларов США и  выписать банковский чек на предъявителя, после чего он собирался связать  Ш., закрыть ее в квартире, получить по чеку деньги и скрыться из города. Однако К. от участия в преступлении отказался и явился в милицию, в связи с чем К. не удалось совершить разбойное нападение по не зависящим от него причинам.

Вина  К. в совершении преступлений, изложенных в приговоре, помимо показаний подсудимого  подтверждена показаниями потерпевшей, свидетелей, заключением фоноскопической  экспертизы и другими материалами  дела.

Из показаний  свидетеля К. видно, что в октябре 2010 г. К. неоднократно приходил к нему и склонял к хищению имущества  у Ш. Всего между ними в октябре  состоялось не менее восьми встреч.

Вначале он воспринимал предложение К. как  фантазию, а потом убедился в серьезности  его намерений. 28 октября 2010 г. К., вооружившись ножом, разбил оконное стекло, пытался  проникнуть в помещение детского сада, который он. К., охранял, при  этом К. заявил, что хочет быстрее  осуществить план нападения на Ш. Ночью он, К., позвонил А. – менеджеру Ш. и сообщил о намерениях К. 30 октября они обратились в милицию, где ему дали записывающее устройство.

Через несколько  дней, 2 ноября, К. снова стал ему предлагать совершить нападение на Ш., и он весь этот разговор записал на пленку. Планируя преступление, К. предложил 3 ноября пойти на ее квартиру около 8 час., вооружившись пистолетом или ножом. Поскольку Ш. знает К., она откроет  ему дверь. К. после этого ворвется в квартиру с угрозами и с применением  физической силы заставит Ш. выдать ему  деньги и выписать чек на предъявителя, указав его фамилию.

Суд обоснованно  эти показания признал достоверными, поскольку они подтверждены другими  доказательствами.

Косков  как на предварительном следствии, так и в судебном заседании  показывал, что в октябре 2010 г. он предложил К. ограбить Ш. в ее квартире, считал, что для ее устрашения ему  будет нужен пистолет, и просил К. предоставить ему оружие. В ходе разбойного нападения Косков намеревался  напугать Ш. оружием и получить не менее 1500 долларов США и банковский

чек на предъявителя, получить по нему деньги в банке  и уехать из города.

Свидетель В. подтвердил, что 2 ноября 2010 г. его  знакомый К. заранее договорился  о встрече с К. Между последними состоялся разговор, в ходе которого обсуждался план совершения хищения  у Ш.

Кроме того, вина осужденного подтверждена показаниями  свидетеля Б. о том, что к нему обратились Ш. и К. и сообщили, что  К. склоняет К. совершить нападение  на Ш. Факт предложения К. совершить преступление подтвержден магнитной записью. По заключению фоноскопической экспертизы голос и речь одного из мужчин принадлежат К. Как видно из показаний К. и К., в предложенном плане оговаривались предварительный сговор и незаконное проникновение в жилище. О том, что оружие будет неисправным, речи не было²⁹⁾.