Динамика развития психики и поведения древнего человека

Следуя  этой мысли А. Н. Леонтьева, можно  сказать, что для дождевого червя (представителя сенсорной психики), который освоил в лабиринте путь к пище, образ пищи (предмет потребности) и путь к ней (условия) еще слиты  в единый нерасчлененный образ —  комплекс свойств. В ходе обучения он своими движениями прилаживается к  траектории пути, но не отражает ее как  таковую; при изменении пути он снова  должен пройти период обучения (переучивания) новой траектории.

В отличие  от этого собака способна воспринять как независимые предметы пищу и  преграду на пути к ней. В своих  действиях она сообразуется со свойствами этой преграды — ее формой, протяженностью, высотой, и если преграда окажется другой, то животное с места изменит способ ее преодоления.

Таким образом, можно сказать, что в  деятельности собаки способ, с помощью  которого она достигает цели, вычленился из ее общего движения к цели и приобрел относительную самостоятельность. Этот способ (т. е. операция) обеспечивается отражением отдельно пищи и отдельно преграды как целостных предметов.

Мы не будем специально останавливаться  на характеристике различных уровней  стадии перцептивной психики. Вместо этого  воспользуемся богатейшим материалом стадии перцептивной психики для  рассмотрения самого общего вопроса  — об основных особенностях психики  животных, имея в виду ее отличия  от психики человека.

Основу  всех без исключения форм поведения  животных составляют инстинкты, точнее, инстинктивные действия, т. е. генетически  фиксированные, наследуемые элементы поведения. Как морфологические  признаки они воспроизводятся в  каждой особи данного вида в относительно неизменной форме. Видотипичность инстинктивных действий позволяет даже использовать их в качестве классификационных признаков при определении таксонов животных наряду с морфологическими признаками. Например, для голубей характерен особый способ питья. Все птицы, как известно, пьют, запрокидывая голову, и только голуби втягивают воду клювом с опущенной головой. Как и морфологическая организация, инстинкты животных, по словам В. А. Вагнера , формировались «под диктовку среды и под контролем естественного отбора». Это привело к удивительной приспособленности инстинктивного поведения во всех сферах жизни животного — в способах добывания пищи, защите от нападения; строительстве жилищ, заботе о потомстве и т. п. 

Приведу лишь один пример, взяв его из классического  труда Ж.-А. Фабра. Оса-сфекс до откладки яиц обеспечивает будущую личику кормом — «законсервированным» кузнечиком. Сфекс нападает на кузнечика, парализует его, нанося точно рассчитанные уколы в три нервных узла, управляющих движениями его конечностей. Затем она втаскивает кузнечика в заранее приготовленную камеру и аккуратно откладывает яичко на его груди (кузнечик при этом лежит на спине). В этой серии инстинктивных актов все очень целесообразно. Во-первых, парализация жертвы: мертвый кузнечик разложился бы раньше, чем выведется личинка, оставленный же в активном состоянии кузнечик сам легко убил бы личинку. Во-вторых, удивительная точность каждого укола сфекса в нервные ганглии насекомого. Наконец, аккуратность размещения яичка именно на груди кузнечика: это единственно безопасное место, с которого личинка не может упасть или быть сброшенной, ибо все еще живой кузнечик шевелит брюшком, челюстями и усиками. Оказавшись же на земле, слабая, беспомощная личинка неминуемо погибла бы. Высокая целесообразность инстинктов издавна порождала теории об их «разумности». Однако со временем эти теории уступили место прямо противоположным оценкам. Стали говорить о «слепоте», «машинообразности» инстинктов. Поводом послужили опыты, в которых человек вмешивался в естественный ход жизни животных. Так, в своих наблюдениях Фабр, а затем многие его последователи обнаружили следующий общий факт: если лишить смысла какое-то инстинктивное действие насекомого, оно все равно завершает его и переходит к следующему. 

Например, уже описанный сфекс, отложив яичко на груди кузнечика, тщательно заделывает норку, несмотря на то, что ученый только что вынул из нее кузнечика; при этом сфекс предварительно заходит в норку и, казалось бы, не может не видеть, что она пуста. 

Хотя  на основе подобных фактов и напрашивается  вывод о «слепоте» инстинктов, такой вывод некорректен, как  некорректен был и обсуждавшийся  вывод об их «разумности». Вместо «разумности» следует говорить о биологической  целесообразности инстинктов, а вместо «слепоты» — об их фиксированности, или ригидности. Нужно иметь в  виду, что ригидность инстинкта тоже целесообразна: она отражает приспособленность  животного к постоянству определенных условий его обитания. Экспериментальные  вмешательства исследователя представляют собой маловероятные, а чаще всего  невозможные в природе события, искажения естественных условий  обитания.

Полезно сравнить «ошибки» инстинкта с «ошибками», или иллюзиями, восприятия. Эти явления  имеют много общего.

Несмотря  на то что перцептивные операции у человека формируются прижизненно и, казалось бы, должны быть менее жестки, чем врожденные механизмы инстинктов, они, по уже известному нам выражению Г. Гельмгольца, «непреодолимы». На примере иллюзии окна Эймса мы видели, что знание о действительном способе вращения окна никоим образом не влияет на переживание иллюзии. 

Такая же непреодолимость и даже «принудительность» инстинктивных действий отмечалась многими исследователями. К. Лоренц описывает яркий эпизод из жизни  его ручной галки Джока. 

Эта галка  воспитывалась Лоренцом с раннего возраста и была ему беспредельно предана. Будучи птенцом, она летала за своим хозяином по пятам, издавая крики отчаяния, когда теряла его. Однажды Лоренц взял в руки в присутствии уже взрослого Джока маленького черного галчонка и тут же услышал за спиной характерный скрежещущий звук — звук агрессии и злобы, с которым галки нападают на врага. В одно мгновение птица спикировала на руку своего любимого хозяина и оставила в ней глубокую кровоточащую рану. 

В другой раз Лоренц подвергся столь же жестокому нападению со стороны  стаи галок, в остальное время  дружески к нему расположенных, когда  он неосторожно вынул из кармана  в их присутствии черные плавки.

В обоих  случаях действия птиц были чисто  инстинктивными. Они спровоцировались видом «плененного» черного подвижного предмета. Нетрудно понять важный биологический смысл таких действий: это защита птенца или взрослого сородича, попавшего в беду. Примечательно, что птицы (как и другие животные) не вольны затормозить или преодолеть эти действия!

Итак, и  «ошибки» инстинктов, и иллюзии восприятия возникают в результате автоматического  срабатывания непроизвольных механизмов, причем механизмов правильных (т. е. таких, которые обеспечивают адекватное отражение  или эффективное приспособление), оказавшихся в «неправильных», т. е. искусственных, а значит и маловероятных  или невозможных в природе  ситуациях. 

Каковы  современные представления о  механизмах инстинктов?

Согласно  этологической теории, инстинкт обусловлен действием как внешних, так и  внутренних факторов. 

К внешним  факторам относятся специальные  раздражители, которые получили название «ключевых стимулов». 

К настоящему времени изучено большое количество ключевых стимулов у многих видов  животных. Как оказалась, в этой роли могут выступать сигналы любой  модальности: цвета, запахи, звуки, зрительные формы, движения и т. п. В естественных условиях обычно действуют несколько  признаков, объединяясь в «пусковую  ситуацию». 

Вот несколько  примеров.

В брачный  период ярко окрашенное брюшко самца  колюшки — ключевой стимул. Демонстрируя его, он отпугивает от гнезда соперников-самцов и, напротив, привлекает самку. 

У птенцов  серебристой чайки ключевой стимул — красное пятно на желтом клюве  родителей: вид его «включает» реакцию  выпрашивания: птенец клюет в это пятно, и родитель отрыгивает ему пищу в рот.

Для новорожденных  цыплят мелкие объемные предметы или  пятна округлой формы — ключевые стимулы, которые вызывают реакцию  клевания. 

Темный  объект любой формы, совершающий  «танцующие» движения, заставляет самца  бабочки-бархатницы в брачный период преследовать его. 

Реакция следования возникает у гусят  в первый день жизни на любой движущийся предмет: им может быть чучело птицы, воздушный шар, человек, лодка и  т. п. 

В ходе исследований было открыто интересное явление действия сверхстимулов, или сверхоптимальных стимулов. 

Так, например, упомянутый самец бабочки-бархатницы особенно охотно преследует предметы, которые имеют более темную окраску, чем натуральный цвет самки и  в 3 — 4 раза превосходят ее размеры.  

Чайка предпочитает «высиживать» макет яйца в 10 раз больший, чем ее собственное  яйцо, оставляя последнее без внимания.  

Сверхстимулы часто служат животным в естественных условиях. Примеры — огромные «глаза» на крыльях некоторых бабочек, отпугивающие пернатых хищников, или большой раскрытый клюв кукушонка, который заставляет певчую птичку кормить его более охотно, чем собственных птенцов.

К внутренним факторам относится эндогенная стимуляция центров инстинктивных действий, которая приводит к понижению  порога их возбуждения. 

Очень показательны в этом отношении факты  расширения спектра раздражителей, вызывающих инстинктивные действия и особенно факты спонтанного  возникновения последних. 

Так, в  одном из опытов изучалось действие токования у голубей, и голуби на разное время изолировались от самок. Оказалось, что по мере увеличения времени изоляции все больший  круг предметов вызывал токующие действия. Вначале это были только самки своего вида, через несколько  дней — самки другого вида, которых  раньше голубь не замечал, еще позже  — чучело птицы, затем — скомканный платок. Наконец, через несколько  недель голубь токовал, обратившись  к пустому углу. 

Согласно  модели К. Лоренца, обычно, т. е. в отсутствие крайнего обострения потребности, эндогенная активность центров инстинктивных  действий заторможена, или блокирована. Адекватные стимулы снимают эту  блокировку, действуя наподобие ключа, который открывает замок. Поэтому такие стимулы и получили название ключевых.  

В настоящее  время значительно изменились взгляды  и на важный, давно дискутируемый  вопрос о соотношении инстинкта  и научения. 

Раньше  формы поведения, основанные на инстинкте  и на научении, противопоставлялись. Считалось, что инстинктные действия жестко запрограммированы, и животное способно к их реализации без всякой индивидуальной «доводки». 

Согласно  современным данным это далеко не так. Показано, что многие инстинктивные  действия должны пройти период становления  и тренировки в ходе индивидуального  развития животного. Такая форма  получила название облигатного (т. е. обязательного) научения. 

Так, хотя клевательные движения цыпленка появляются сразу после вылупления, их точность невелика. В течение первых дней она значительно повышается. Это было убедительно показано в опытах Э. Гесса . 

Э. Гесс одевал на глаза цыплят призмы, через  которые они видели зерно смещенным  в сторону на 7°. Соответственно цыплята  клевали там, где видели зерно, т. е. пустое место. Разброс их ударов при  этом был достаточно велик. Спустя несколько  дней цыплята продолжали клевать  видимое место зерна, однако зона разброса клевательных движений заметно сузилась. Знаменательно, что повышение точности движений не было результатом подкрепления, т. е. попадания или непопадания по зерну. Поэтому его справедливо оценивают как результат спонтанного совершенствования инстинктивного акта. 

Другой  пример облигатного научения представляют собой полеты птиц. Все птенцы сначала пытаются взмахивать крыльями и только некоторое время спустя поднимаются в воздух. Однако их полеты, и особенно приземления, на первых порах очень несовершенны. Например, молодые чайки при первых попытках приземления часто падают, если дует сильный попутный ветер. 

Пение некоторых птиц — еще один пример облигатного научения. Зяблик, снегирь и ряд других птиц не в состоянии воспроизвести песню своего вида, если они выросли в изоляции или в обществе других птиц. 

Итак, многие инстинктивные акты «достраиваются»  в индивидуальном опыте животного, и можно сказать, что такая  достройка тоже запрограммирована. Она обеспечивает прилаживание инстинктивного действия к условиям среды. Конечно, пластичность инстинктивного действия при этом ограничена и определяется генетически заданной «нормой реагирования».  

Гораздо большую пластичность поведения  обеспечивает факультативное научение. Этим термином обозначается процесс освоения новых, сугубо индивидуальных, форм поведения. Если при облигатном научении все особи вида совершенствуются в одних и тех же (видеотипичных) действиях, то при факультативном научении они овладевают индивидуально-особенными формами поведения, приспосабливающими их к конкретным условиям существования индивида. 

Широко  известными примерами могут служить  любые полезные привычки домашних животных или цирковая дрессировка животных. А. Н. Северцов приводит ряд ярких случаев индивидуального научения у диких животных.  

Так, соколы, обнаруживая в засаде у гнезда охотника, научились бросать пищу птенцам с высоты, недоступной  выстрелу. Песцы, на которых охотились, потягивая на пути к приманке шнурок и привязывая его к нацеленному  ружью стали прорывать к приманке ход в снегу. 

Описаны случаи передачи нового, «изобретенного»  каким-нибудь животным способа поведения  другим особям популяции, а затем  и последующим поколениям. Это явление получило название поведенческой традиции. От видотипичного поведения действия «по традиции» отличаются тем, что присущи не всем особям вида, а только тем, которые живут на общей ограниченной территории.  

Например, на одном из японских островов молодая  обезьяна нашла способ «посолить» пищу — сладкий картофель, обмакнув ее в морскую воду. Это действие быстро распространилось среди всех обезьян  острова, причем первыми его переняли молодые обезьяны и последними —  старые обезьяны и вожак.