Романтический герой в творчествн Пушкина и Лермонтова

Исследователи уже отмечали, что природа в «Мцыри» —  не декорация, не некий живописный фон, обрамляющий повествование (Д. Максимов), что она внутренне активна  и общественна (Ю. Лотман). Природа  в «Мцыри» действительно далека от буколических пейзажей. В сущности, в «Мцыри», как часто у Лермонтова при сохранении предметности описаний, природа дается не ради этих пейзажных  подробностей, а как большая и  сложная философская тема. Природа  не только сохраняет величие и  красоту, которых так недостает  человеческому обществу, но и обладает первозданной естественностью. Природа  человечна: «шакал кричал и плакал, как дитя», «дерева» шумят «свежею  толпой», «как братья в пляске круговой», «груда темных скал» полна «думой». В сознании Мцыри природа отождествляется  с волей и порождает желание  узнать смысл и цель жизни: «Давным-давно задумал я Взглянуть на дальние поля, Узнать, прекрасна ли земля, Узнать, для воли иль тюрьмы На этот свет родимся мы». Природа предстает перед Мцыри в своих разных ликах — она то грозит юноше («Мне страшно стало; на краю Грозящей бездны я лежал»), то является ему в невиданной красе («Кругом меня цвел божий сад...»). Преодоление страха как естественного человеческого чувства, наслаждение красотой, дикой вольностью становится для Мцыри утверждением своей естественной, природной сущности. В борьбе с природой, в созерцании ее и в наслаждении своими победами над ней проявляется могучий дух отцов в натуре юноши. Мцыри испытывает подлинное блаженство в споре с природой, пробираясь к потоку, преодолевая препятствия, оказываясь на краю пропасти, постоянно подвергая себя опасности («И я висел над глубиной, Но юность вольная сильна. И смерть казалась не страшна!»). Мцыри поставлен в один ряд с природой, временами он чувствует себя диким и вольным зверем. В природе он освобождается от социальных связей. Именно здесь, в столкновении с природой, слабый телом юноша ощутил необычайный прилив сил, гармонию телесного и духовного.

Как в «естественном человеке», отличном от байронических героев, в нем нет ничего таинственного, непонятного. И эта простота и  обыкновенность героя вполне гармонируют  с естественным, природным миром. Противоречия Мцыри не индивидуалистические. В нем нет рефлексии, характерной  для внутреннего мира демонических героев. И хотя Мцыри легко отчаивается  и обнаруживает склонность к сомнению, природа этих явлений иная, нежели у героев-индивидуалистов. Демонические герои изнутри заражены эгоизмом. Мцыри же не сомневается в могуществе своего духа. Внутренне он целен. Сомнения не касаются духовных ценностей и  поступков и проистекают из внешних  условий, обусловлены «судьбой» («Но  тщетно спорил я с судьбой: Она  смеялась надо мной!»). «Судьба», преследующая Мцыри, олицетворена в образе монастыря, перед которым вновь оказался Мцыри после трагических скитаний. Мцыри победил свою физическую слабость в битве с Барсом, но победить «судьбу», уготовившую для него жизнь  в чужом краю, он не мог. Изначальная  обреченность героя, который всеми  силами порывается убежать от судьбы, вновь торжествует.

Природа явила Мцыри мир  подлинной жизни и чувств, но герой  не в силах приобщиться к ее естественной простоте. Ему не открыты  пути к ней.

В сознании Мцыри после  эпизода с барсом живет трагическое  бессилие, которое выражено в образе тюремного цветка, возросшего среди  сырых тюремных плит. Этот мотив  символизирует недостижимость полной гармонии с природой и «сладости  бытия». Герой погружается в утопическую  нирвану, дающую ему забвение прежнего недолгого счастья, обещающую «холод и покой» (эпизод с рыбкой). Трагическая  невозможность обрести желанную родину сопровождается искушением всякого  отказа от поисков. Однако рядом с  этим настроением, перебивая его, существует и другое. Образ опаленного зарей  тюремного цветка получает новое  истолкование. Дух Мцыри хотя бы на мгновение торжествует: «И он прожег свою тюрьму...» Воспоминание о пережитых  днях становится сильнее мыслей о  смерти и об отказе от цели и от поисков  ее. В поэме торжествуют героическое  деяние, героический поступок, страстная  жажда иной жизни, несовместимой  с тюремным монастырским миром.

Порыв к светлой, блаженной  жизни, ощущение естественной полноты  бытия, переживаемое Мцыри перед  смертью, выступает в поэме как  пример героического поведения, несмотря на трагические метания по кругу  в поисках путей к недостигаемой  цели.

Лермонтов запечатлел реальный момент в психологии передового интеллигента эпохи. Постепенно начали вырисовываться неясные очертания желаемой, но практически  недоступной жизни. Общество находилось в «мертвой точке», не зная, куда идти, какой избрать путь. Романтизируя поиски героя, Лермонтов не скрывал  трагической недостижимости цели, прославляя и оправдывая героические порывы личности.

От человека той эпохи  требовались особые усилия. Собственно, общество было озабочено не столько  тем, какой именно путь выбрать, хотя выбор жизненного поведения многое значил. Мцыри предлагается один путь — на волю, в действительность. Лермонтов  отстаивал героическое деяние, путь борьбы, мужества, жизненной стойкости. Но каковы реальные пути к светлой  цели, «лермонтовский человек» еще не знает и над этим почти не задумывается. Он раздумывает «над путями, предлагаемыми самой жизнью». «Подлинное содержание исповеди Мцыри,— справедливо пишет Д. Е. Максимов,— заключается в выявлении стихий и возможностей действительности...». Отсюда понятны поэтизация жизни и тот явный объективный уклон в романтизме, которые отличают зрелые романтические произведения Лермонтова.

Таким образом, проблематика «Мцыри» связана с просветительскими  идеями руссоистского типа, получившими трагическое осложнение в романтизме, и с социально-утопическими воззрениями, но эта проблематика представлена в сугубо романтическом свете. Авторское сознание налагает свою печать и на образ героя, изначально сложившийся и движущийся в одном направлении. Замечено, что перед героем, в сущности, один путь, несмотря на колебания и сомнения. Заданный в начале поэмы тезис о могуществе духа юноши и слабости его тела получает оправдание в конце поэмы, усложняясь до философско-символического значения. Сюжет поэмы непосредственно воплощает авторскую мысль. И хотя эпический зачин по стилю отличается от исповеди Мцыри, авторская точка зрения доминирует в произведении. Субъективное начало формирует и характер Мцыри, и цель его поисков, и отношение к природе. Лермонтов расширяет возможности жанра романтической поэмы, углубляя психологию героя и обращаясь к исследованию путей, даваемых самой жизнью для человека его времени. Он доводит этот жанр до высокого совершенства. Мятежный и страдающий романтический герой прославляет действительность, открывающую перед ним высокую цель и предоставляющую необозримые возможности для героической деятельности. Трагическая потерянность героя, который заблудился в поисках родной страны, не обесценивает ни смысла цели, ни значения поисков, а выражает реальное сознание лермонтовского поколения. Выход из трагического состояния видится Лермонтову в смелом исследовании жизни и в мужественной пробе личных сил, которые становятся могучими в непосредственном соприкосновении с действительностью.

Обособленность личности характерна и для «естественного человека», и для демонического  героя, обнаруживающего эгоистическую, индивидуалистическую природу. Одиночество  личности становится болезнью века. Если в поэме «Мцыри» причины одиночества  коренятся в том, что «естественный  человек» искусственно вынут, изолирован от природной сферы в результате внешних событий, то в «Демоне» трагедия одинокого сознания перемещена во внутренний мир души. В «Демоне» перед нами принципиально иной ход авторской  мысли, нежели в поэме «Мцыри». Проблематика «Демона» связана с апологией  и гибелью индивидуалистического  сознания, которое не может вследствие своей внутренней противоречивости, порожденной цивилизацией, постичь  объективные ценности жизни.

III.2 Отражение в поэме  «Демон» принципиально новой  авторской мысли об абсолютных  жизненных ценностях

В «Демоне» противоречия добра  и зла совмещаются в герое  поэмы как целостном образе. И. Г. Неупокоева отмечает, что Лермонтов  «впервые дает неизвестную до него «трагической поэме» диалектику борьбы противоположных сил, мыслей и чувств в целостном поэтическом образе». Тяготение к диалектике мыслей и  чувств в целостном образе характерно для позднего романтизма. Это изменяет структуру романтической поэмы, в частности ведет к меньшей  зависимости героя от субъективного  авторского вмешательства. Авторская  точка зрения, не отрываясь ни от героев, ни от сюжета поэмы, не замыкается ими, но и не выступает открыто. Лермонтов  уже не нуждается в лирических отступлениях, поскольку внесюжетные моменты, как указал А. Н. Соколов, получают сюжетную функцию, врастая в повествование. В поэме «Демон» активная роль принадлежит не только главному герою, но и Тамаре. Лермонтов отходит от жанра поэмы-исповеди. В «Демоне» сопоставляются два сознания— естественное, детское (Тамара) и эгоистическое, индивидуалистическое (Демон). Борьба этих сознаний при их взаимном проникновении составляет сущность бытия. Поэтому свидетелем борьбы выступает весь мир. Герои движутся навстречу друг другу, но момент их встречи оказывается катастрофой, приобретающей всемирно-историческое значение.

Демон представлен Лермонтовым  в тот роковой и трагический  для него момент, когда он погружен в воспоминанья:

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой;

Тех дней, когда в жилище света 

Блистал он, чистый херувим,

Когда бегущая комета

Улыбкой ласковой привета 

Любила поменяться с ним...

В те дни «он верил и  любил», «не знал ни злобы, ни сомненья...». Горькая ирония судьбы состоит в  том, что, думая отомстить богу и  миру, Демон отомстил себе. Индивидуалистическая позиция оказалась бесплодной и  обрекла Демона на безнадежное одиночество. Демон превратил свою жизнь в  бессмысленную и пустую забаву. Сея  зло, он не испытывал наслажденья. В  этот-то трагический момент воспоминаний о прежней чистой, непосредственной вере и любви и о бессмысленном  наслаждении злом, которое «наскучило ему», мы застаем Демона. В его  когда-то твердой и гордой позиции  наметилась трещина. Он осознает внутреннюю противоречивость своего бытия, признает бессмысленность и бесплодность индивидуалистического бунта, лишь разъединившего его с мировой  жизнью. И рай и земля живут  по своим законам, не нуждаясь в Демоне, но Демон нуждается в них: с  грустью вспоминает о прошлых  днях в раю и с «завистью  холодной» смотрит на землю. Внутреннее противоречие движет помыслами Демона — он вновь хочет обрести связь  с миром, причем одновременно и с  землей, и с небом, но не в силах  преодолеть злое начало своей души, гордое презрение к обоим мирам.

И вот перед Демоном  последовательно развертываются три  картины: сначала величественный кавказский горный пейзаж, затем красочные долины «роскошной Грузии» и, наконец, двор Гудала, где Демон видит пляску Тамары.

Лермонтов, конечно, намеренно  рисует природу Кавказа. Все эти  описания в своей совокупности дают представление о естественном мире природы, живущей напряженной, деятельной и внутренне гармоничной жизнью, контрастной духовной драме, переживаемой Демоном, и его полному одиночеству. Чем ближе к земле, тем подробнее  картины, насыщеннее жизнь, открывающаяся  взору Демона, тем она привлекательнее  и одухотвореннее.

Уже в первой картине («И над вершинами Кавказа...») Лермонтов  выделяет моменты гармонической  и одухотворенной жизни природы, где одно явление взаимодействует  с другим, образуя нечто цельное: Терек ревел —«и горный зверь, и птицы, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали; И  золотые облака Его на север провожали; И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонились головой, Следя мелькающие волны...»; башни замков сторожат Кавказ. Во втором описании («И перед ним иной картины...») гармония и одухотворенность природы  переданы в роскошных красках. Однако Демон последовательно отвергает  открывшийся перед ним природный  мир:

...но гордый дух

Презрительным окинул оком

Творенье бога своего,

И на челе его высоком

Не отразилось ничего.

Но кроме зависти холодной,

Природы блеск не возбудил

В груди изгнанника бесплодной

Ни новых чувств, ни новых  сил;

И все, что пред собой он видел,

Он презирал иль ненавидел.

Разобщенность Демона с естественно-природным  миром проистекает из двух начал  его души. Лермонтов выделяет в  Демоне вечное беспокойство, неукротимый  дух познания. Острым сознанием наделен  в поэме только главный герой. Природа хотя и одухотворена, но лишена признаков разумности. Она  существует постольку, поскольку не может не существовать. Она замкнута в своей естественной жизни. Демон  не задумывается над мировым процессом  в целом и над каждым его  проявлением. Он символизирует безостановочное  движение времени. Наблюдая земную жизнь, он уже вынес ей свой приговор. Он не увидел на земле ничего положительно-ценного, ничего этически значимого. Естественная жизнь природы не привлекает его, ибо лишена разумности. Одухотворенность природы не направлена на познание самой себя: природа ничего не знает  о себе. Земная жизнь людей несовершенна. Бог не наделил людей абсолютным счастьем. Мир находится в постоянном движении, и то, что сегодня кажется  ценным, завтра становится бессмысленным. Скептицизм Демона рождается из неудовлетворенности божьим миром. Этот скептицизм распространяется Демоном и на самого себя. В мире нет ничего вечного: вечным остается лишь движение и познание истины, едва постигнув которую герой сомневается в ее подлинной истинности. Единственная реальность — сомнение и отрицание. Как инструменты познания они были необходимы в 30-е годы. Но, подвергая все сомнению и отрицанию и убеждаясь в иллюзорности каждой истины, Демон понял, что лишен объективной опоры, которую можно почерпнуть лишь из непосредственной близости к жизни. Демону важно ощутить гармонию и чувственно, и разумно. Поэтому для него нет другого пути, кроме приобщения к земной жизни. А так как Демон, как справедливо указано исследователями', не похож на Мефистофеля с его разъедающим скептицизмом, лишенным всяких положительных идеалов, он вынужден обратиться к земной жизни. Именно потому, что герой исходит в своем бесконечном отрицании из положительных идеалов, из жажды абсолютной гармонии, его взор падает на презираемый им грешный мир.

Таким образом, возникновение  картин земной жизни, естественной природы  мотивировано субъективными причинами, коренящимися во внутреннем мире Демона. Однако за ними нельзя не увидеть объективного смысла — поисков реальной опоры  для абсолютного идеала, для оправдания познания, цели и смысла жизни. И  тут не последнюю роль играет обращение  именно к кавказской природе, олицетворяющей внутренне замкнутую гармоническую  жизнь и естественный, простой, «детски» наивный мир.

Третья картина, развернутая  в четырех строфах (V, VI, VII, VIII), рисует патриархальный, естественный мир, не лишенный противоречий, но опирающийся  на обычай. Здесь все устойчиво  и раз навсегда заведено, и лишь свадебный пир нарушает установленную  бытовую неподвижность. На этом фоне возникает образ княжны Тамары, в  которой воплощено высшее одухотворение  природы, внутренняя гармония и цельность, не сознающая себя, а живущая простой, естественной жизнью. Отдаленно эта  гармоническая жизнь напоминает образы райского блаженства, незамутненного разумом. Явная перекличка воспоминаний Демона о «лучших днях» («Когда бегущая  комета Улыбкой ласковой привета  Любила поменяться с ним...») с детски чистым обликом Тамары («И улыбается  она, веселья детского полна. Но луч  луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той  улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой...») объективно подготавливает впечатление  Демона, недавно тосковавшего об утраченной гармонии с мировым целым. В Тамаре Демона привлекла именно живая жизнь, он ощутил цельность непосредственной жизни в гармоническом согласии ее чувственной и духовной сторон и их открытого, детски простого и  естественного выражения («И были все  ее движения Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты...»). В Демоне разум отделился от чувства, он стал абстрактным, лишенным объективной  опоры, распался с природой. В Тамаре духовное не отделено от чувственного, а выступило в гармонии. Но, в  отличие от Демона, она — «свободы резвое дитя» — едва прикоснулась к пучине познания («И часто тайное сомненье Темнило светлые черты...»). Естественный мир в «Демоне» уже  распадается изнутри. Тамара предчувствует, что ее ожидает «Судьба печальная  рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья». Дальнейший путь Тамары — потеря естественности и приобретение знания. Путь Демона — от познанья к естественности и гармонии. Сближая пути героев, Лермонтов одновременной разъединяет  их: светлое начало, торжествующее  в Тамаре, в конце концов побеждает («Ее душа была из тех, Которых жизнь  — одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех. Творец из лучшего  эфира Соткал живые струны их, Они  не созданы для мира, И мир был  создан не для них!»), а злое начало Демона обрекает его на полное одиночество  и безраздельный эгоизм («И вновь  остался он, .надменный, Один, как  прежде, во вселенной Без упованья и любви!..»). Тамара пронесла любовь через страдания, Демон отверг любовь, и его страдание не искупило душевных мук.