Мастер и Маргарита

Ничего человеческого  не осталось в Степе Лиходееве. “Его жизненное пространство поэтому  было целиком занято теневыми, негативными, “нечистыми” двоиниками. Его “низом”.¹

Жулик - буфетчик вдарьте, Андрей Докич Соков, день и  ночь думает, как оправдаться перед  ревизором, который накроет его, сбывающего тухлятину под видом  “второй свежести”. И оправдание у него всегда на готовое. Думать думает, а вслух не говорит. Вот тут  Воланд и произносит свой знаменитый афоризм: “Вторая свежесть - вот  это вздор! Свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя” (167).

Все эти люди пытаются утвердить упорядоченный, иерархически структурированный мир, который держится на авторитетах, на регламенте, пытаются задать массовому  человеку стереотипы поведения.

“Но их сила - это  сила конформизма, не проникающая в  глубины человеческой души”1

Впрочем, они  понимают иллюзорность своих резонов, они “по должности” лгут другим и себе, зная при этом, что их “ценности” условны. У каждого из них по своему болит голова, изнемогая в конфликте  с побеждающим, неукротимым враждебным; и каждый из них в конечном счете  покоряется ему.

Пилат превращается в “пилатишку” - словечко, изобретенное Левровичем в ходе кампании травли Мастера и характеризующее как  будто бы (как думает Лаврович) именно Мастера (подобно тому, как Иешуа  в Ершалаиме получает “официальное”  наименование “разбойник и мятежник”). В действительности же Лаврович (как  раньше Берлиоз), сам того не ведая, произносит пророческое слово о  самом себе и своем мире.

Глава 2. Сила зла, творящая добро

§1. ОБРАЗ ВОЛАНДА

Некоторые исследователи  творчества М. А. Булгакова приходят к выводу, что писатель был склонен  к религиозному мистицизму. На самом  деле он обладал редким, определенно  реалистичным мышлением. Но одновременно с этим и в жизни, и в творчестве у Булгакова было еще одно редкостное качество таланта: от был мистификатором, фантазером, человеком, которого буквально  затапливал “безудержный поток воображения”¹

Роль Воланда  в философской концепции Булгакова, в сущности, (при огромном различии, конечно) похожи на роль Раскольникова  или Ивана Карамазова у Ф. М. Достоевского. Воланд - может быть, продолжение  разработки подобного образа в русской  литературе. Подобно тому, как у  Достоевского Иван Карамазов раздваивается  и одна из его “частей” персонифицируется  в облик черта, так и у Булгакова  Воланд - во многом персонификация авторской  позиции.

Раскольников  и Иван Карамазов бунтуют против традиционного понимания добра  и зла. Они выступают за переоценку всех прежних моральных ценностей, за переоценку той роли, которая  отводится в обществе человеку. Умный  и сильный человек может не считаться с общепринятой моралью. Так возникает проблема личности и толпы.

В “Мастере и  Маргарите” явственно проступает характерная  черта дарования Булгакова - способность  создавать символические фигуры. Образ Воланда и его свиты  для М. Булгакова - лишь символ, поэтическое  уподобление. В Воланде автор  изображает каждую частицу себя, в  его мыслях легко угадываются  некоторые мысли Булгакова.

Воланд часто  демонстрирует хорошее знание человеческой природы, обладает умением исследовать  и раскрывать “мотивы и страсти, как духовные, так и все, что  связано с живой человеческой жизнью”² Все его познания, поразительные по глубине идеи, принесены, конечно не из потустороннего мира, а извлечены из богатого знания живых наблюдений над жизнью самим Булгаковым. Все, что происходит на страницах романа, - это всего лишь игра, в которую вовлечены читатели.

Внешний вид  Воланда одновременно и вызывающий и компромиссный. Традиционно наличие  заметных физических недостатков (кривой рот, разные глаза, брови), преобладание в одежде и внешности черных и  серых красок: “Он был в дорогом  сером костюме, в заграничных, в  цвет костюма туфлях, серый берет  он лихо заломил за ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником  в виде головы пуделя. <...> Рот  какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой” (с. 13). “Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотой  искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый - пустой и черный, вроде как узкое игольное ушко, как выход в бездонный колодец  всякой тьмы и теней. Лицо Воланда  было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком  облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар” (209).

В обрисовке  Воланда автор использует прием  контраста: Воланд - “воплощение противоречий жизни (при своей доминанте - властитель ада)”¹ Он по разному характеризуется в различных ситуациях, предстает в динамике, меняет свой облик. (?) Во время его первой встречи с Берлиозом и Иваном Бездомным. Воланд говорит, что он находится в Ершалоиме инкогнито. Это значит, что он не был просто невидим (как можно было бы предложить), а именно присутствовал, но не в своем обычном, а в травестрированном обличье.² И в Москву Воланд приехал под видом профессора черной магии - консультанта и артиста, т. е. тоже инкогнито, а значит, тоже не в своем собственном обличье. Нет никакой вероятности встретить в Ерашолоиме лицо, непосредственно похожее на московского Воланда: сатана, несомненно, сменил одну маску на другую, при этом атрибутом маскарада сатаны может быть не только одежда, но и черты лица, голос. Воланд обладает разными голосами: в основном повествовании он говорит низким “оперным” голосом, но в повествовании о казни Иешуа, где он, по мнению Е. М. Гаспарова, выступает в роли Афрания, у него высокий голос.

Спорным является вопрос о наличии у образа Воланда  прототипов. Сам М. Булгаков говорил: “Не хочу давать поводы любителям  разыскивать прототипы ... у Воланда  никаких прототипов нет.”

Известно, что  Воланд - одно из имен дьявола в немецкой литературе. Л. М. Яновская отмечает, что  слово “Воланд” близко стоит к  более раннему “Фоланд” и означает “обманщик, лукавый”.¹

В Москве Воланд принимает облик знаменитого  иностранца (“профессора”), прибывшего в советскую столицу в основном из любознательности. Его опасаются, постоянно ждут от него каких-нибудь неожиданностей (ср., например, реакцию  Римского), даже подозревают в нем  шпиона - но в то же время страстно желают услышать от него похвалу новой  Москве и москвичам (сцена с Бенгальским  во время сеанса в Варьете). Все  эти детали довольно живо напоминают обстоятельства визитов в Москву “знаменитых “иностранцев” - от Герберта Уэллса до Фейхтвангера и Андре Жида²

Б. С. Мягков напоминает также, что в августе 1919 года в  “Вечерней Москве” сообщалось о  приезде в Москву американского  писателя Голланда, “прибывшего в  СССР для изучения колхозов и системы  народного образования”¹

Воланд определяет весь ход действия московских сцен. Он и его свита играет роль своеобразного  связующего звена между “древними” и современными главами. Думается, что  многое здесь было почерпнуто Булгаковым у Э.- Т. А. Гофмана. Гофман впервые  использовал прием “смешения” реальности и вымысла в произведении.

Воланд выполняет  в романе функцию справедливого  высшего судьи, по которому автор  сверяет поступки других персонажей. А. Барков считает это основанием для предположения о том, что  под образом Воланда Булгаков подразумевал конкретную личность. Более  того, в совей работе А. Барков проводит параллель Воланду - Ленин.¹

Б. В. Соколов, опираясь на воспоминания А. Шотмана, сравнивает мобилизацию сил “для поимки Ленина№  летом и осенью 1917 года с атмосферой поисков Воланда и его спутников  после скандала в Варьете и  особенно в эпилоге романа. Образ  Воланда как бы нанизывается на народные представления о добром и справедливом Ленине, воскресшем и увидевшем общественный непорядок, что приводит его к  мысли начать все сначала.² Известно, что многие врачи Ленина отождествляли его с дьяволом.

Во время разговора  с Берлиозом и Бездомным Воланд отрывает портсигар - “громадных размеров, червонного золота, и на крышке его  при открывании сверкнул синим и  белым огнем бриллиантовый треугольник” (17), - символ связи масонов с Сатаной. Масонская тема неожиданно появилась  в советской действительности совсем незадолго до начала работы М. А. Булгакова над романом. В конце 1927 года в Ленинграде была раскрыта большая масонская организация. Об этом писали известные журналисты братья Тур. Б. В. Соколов признает, что Булгаков, живо интересовавшийся мистицизмом в обыденной жизни не пришел мимо этих сообщений.¹

Некоторые литературоведы проводили параллель между Воландом и Сталиным. “Однако, - пишет А. В. Вулис - эта теория: Сталин как прототип Воланда, Сталин как прототип Пилата - документально не доказана. Елена  Сергеевна всякие мои гипотезы этого  ряда встречала дипломатическими недомолвками, расставляя намеки при помощи интонаций, которые ведь в архив не сдашь  и к делу не подошьешь”²

В. Я. Лакшин, говоря об исследованиях, склонных считать  произведение М. А. Булгакова зашифрованным  политическим трактатом, категорически  заявляет: “трудно представить себе что-либо более плоское, одномерное, далекое от природы искусства, чем  такая трактовка булгаковского  романа.”³

Итак, что же такое прототип для Булгакова? “Автор берет у реальной личности черту  характера, поступок или даже контур образа как бы ради этой реальной личности: чтоб запечатлеть ее вдохновенной словесной  кистью. Не столь уж любопытны ему  жизненные достоинства (равно как  и недостатки) прототипа. Прототип привлечен  не сценическую площадку ради роли чисто посреднической. Он помогает автору распахнуть душу свою, выместить  на виновниках неких бытовых, психологических  деловых неурядиц ... свои образы. Воланду 0 обвиняющий и казнящий - меньше всего  продукция претворила фотографа, обязанного сохранять для потомства черты  Его величества. Прототип необходим  в той мере, в какой он пробуждает у публики фиксированные ассоциации, однозначные условные рефлексы. Не персонально Сталин, а неотвратимая угроза, жестокий (но мотивированный!) гнев небес - вот что такое Воланд.”¹

В русской литературе XIX века религиозность Булгакова  более всего связана с творчеством  Достоевского. Т. А. Казаркин считает, что  “от Достоевского ... в прозе Булгакова - мотив глумления дьявола над  Миром. Логично сказать, что толчком  к формированию замысла романа о  “консультанте с копытом” стали  слова из “Братьев Карамазовых”² Если нет дьявола, кто же тогда смеется над миром?”.В. “Мастере и Маргарите” мы найдем похожие слова, сказанные однако уже самим Князем тьмы: “... Если бога нет, спрашивается, кто же управляет жизнью человека и всем вообще распорядком на земле?” (с. 15-16).

В жизни Булгакову  приходилось сталкиваться с Берлиозами, Босыми, Лиходеевыми, Бездомными, Римскими, Варенухами. В душе его накопилась горечь от этих людишек, их живучести, их врастания в социалистическую действительность. Булгаков - сатирик  ведет борьбу против этой напасти  последовательно и логично. Наверное, отсюда и возникла такая форма  его произведения, где карающим мечом  становится Воланд и его помощники. И отсюда не случайны поэтому насмешки и издевки Коровьева и Бегемота над литературной Москвой. И сгорает (“остались одни головешки”) особняк  на бульваре за чугунной решеткой с  чахлым садом - Дом Грибоедова: достаточно много было причин у Булгакова  недолюбливать это гнездо рапповцев  и напостовцев. Это один из четырех  московских пожаров, связанных со свитой Воланда, “огонь, с которого все  началось и которым мы все заканчивает” (299), - говорит Азазелло, поджигая “арбатский подвал” Мастера, где сгорит “прошлая жизнь и страданье”главных героев романа.

Проделки демонов  и сам визит Воланда в Москву преследуют, конечно, определенную цель - разоблачение обманов действительности. В этой связи заслуживает внимания рассмотрение В. И. Немцевым кантовской теории игры, развитой Ф. Шиллером. “Поскольку человек - дитя материального и одновременно идеального миров, он постоянно пребывает в двух сферах. Игра заставляет овладеть двуплановостью поведения, что возможно только с помощью воображения. Именно тек играет Воланд, особенно в первых главах романа, когда он спорит с литераторами и рассказывает им историю про Иешуа и Пилата, написанную Мастером. С помощью игры Воландовы помощники вскрывают изъяны действительности в их самом существенном плане - нравственном (подчеркнуто автором - Т. Л.). Привычный флер текущей жизни не способен прикрыть всех язв и шрамов, ибо для чувства боли это не преграда. Для совести же преград вообще не существует”¹ М. Булгаков в своем романе как бы раздваивается, обретая себя то в облике реального Мастера, то фантастического Воланда. Воланд пришел на землю казнить и миловать, и он знает, кого и за что казнить, кого и за что миловать. Но автор лишь намекает на то, что Воланд открыто выполняет его собственные затаенные желания. Поэтому Воланд не приобретает живой характер, оставаясь как бы аллегорией авторской совести и мудрости. А значит, можно считать, что во всем этом, казалось бы, таинственном и чудесном, нет ничего мистического.

Через образ  Воланда Булгаков проводит свой эксперимент, стараясь узнать, “изменились ли горожане внутренне” (101). “И на этом пути сатирический гротеск допущения начинает сопрягаться  с философской иронией”¹ Демоническая ирония заключается в том, что Воланд наградил Мастера и его подругу звездным покоем небытия. Булгаков включает Воланда в амбивалентную связь с произведением. С одной стороны, Воланд предстает в своей мистической роли: он “дух Зла и повелитель теней”, связанный с тайной мира, которому “ничего не трудно сделать”. Он вечен, как вечно Добро и Зло на Земле, и ему незачем бороться за свои права и теми, кто не признает теней. В этой традиции он является с громами и молниями и сатанинским смехом, со зловещим знанием грядущих бед. “Вам отрежут голову!” (39) - громко и радостно объявляет он Берлиозу. Но это лишь одна роль Воланда. “В карнавализованном романе он включен автором в общую концепцию произведения, организованного по правилам игры, для осуществления своего рода семантической диверсии. Он призван Булгаковым для осуществления “игры” с символами, канонами и обычаями, значение которых в сознании общества было очень серьезным”², что связано и с мировоззренческими установками писателя, и с жанровыми правилами мениппен, в традициях которой написан роман. Воланд становится главным героем, взявшем на себя роль создавать исключительные ситуации для испытания философской идеи - слова правды, воплощенной в образе искателя этой правды. Такова роль фантастического в этом жанре.