Коммуникационный процесс, процесс коммуникации

   Специфика человеческой коммуникации в том, что в ней принимают участие люди, являющиеся личностями. С этой точки зрения человеческая коммуникация является:

  -- Интерсубъектной (межсубъективной) это означает, что в процессе коммуникации передаются не просто сигналы, но передаются значения и смыслы, которые должны быть истолкованы и поняты. Это означает наличие общего языка, сходного понимания значений этого языка и одинаковое понимание ситуации, в которой происходит ситуация.

  -- Человеческая коммуникация характеризуется тем, что в ее процессе и результате меняется тип отношений и, возможно, ход совместной деятельности, в которой принимают участие эти же люди.

  -- В связи с тем, что личности принимают участие и значение коммуникативных средств социальны в связи с этим коммуникативный процесс характеризуется наличием коммуникативных барьеров (препятствий затрудняющих взаимопонимание).

   Теперь же рассмотрим лингвистический уровень коммуникации более подробно.

   Телосом коммуникации, опосредованной естественным языком, является взаимопонимание. Если мы исходим из модели языкового взаимопонимания, то объектирующая установка, в которой субъект познания соотносится как с предметами в объективном мире, так и с самим собой, утрачивает свое привилегированное положение. В рамках парадигмы взаимопонимания основополагающей является перформативная установка участников коммуникации, координирующих свои планы действия посредством достижения взаимопонимание относительно чего-то в мире. Посредством того, что один субъект выполняет коммуникативный акт, а другой занимает определенную позицию относительно него, они устанавливают межличностное отношение друг с другом. Эта установка участника языково-опосредованных интеракций делает возможным иной тип отношения субъекта к самому себе, нежели в рамках субъективистской парадигмы. Последняя ведет к трансцендентально-эмпирическому усвоению субъекта: он предстает и как часть эмпирического мира, и как противостоящая этому миру и схватывающая его в целом инстанция.

   Лингвистическая теория, таким образом, имеет дело с идеальным говорящим - слушающим, существующим в совершенно однородной речевой общности, который знает свой язык в совершенстве и не зависит от таких грамматически несущественных условий, как ограничения памяти, рассеянность, перемена внимания и интереса, ошибки (случайные или закономерные) в применении своего знания языка при его реальном употреблении. Таким образом, можно провести фундаментальное различие между компетенцией (знанием своего языка говорящим - слушающим) и употреблением (реальным использованием языка в конкретных ситуациях). Только в идеальном случае употребление считается непосредственным отражением компетенции. В действительности же оно не может непосредственно отражать компетенцию. Задача лингвиста, как и ребенка, овладевающего языком, - выявить из данных употреблений лежащую в их основе систему правил, которой владеет компетентный говорящий - слушающий. Лингвистическая компетенция может быть понята как система порождающих процессов. Грамматика языка должна стремиться к тому, чтобы быть описанием компетенции, присущей идеальному говорящему - слушающему.

   В традиционных грамматиках осознавалось, что одним из общих качеств, присущих всем языкам, является их "творческий характер". Существенным качеством языка является то, что он предоставляет средства для выражения неограниченного числа мыслей и для реагирования соответствующим образом на неограниченное количество новых ситуаций. Грамматика конкретного языка должна быть дополнена универсальной грамматикой, которая проясняет творческий аспект использования языка и выражает его глубинную упорядоченность. Под порождающей грамматикой понимается именно такая система правил, которая эксплицитным способом приписывает предложениям структурные описания, и которые могут порождать бесконечно большое число структур. Очевидно, что каждый говорящий на языке овладел порождающей грамматикой, которая отражает знание им своего языка. Но это совсем не значит, что он осознает правила грамматики, или даже что он в состоянии их осознать, или что его суждения относительно интуитивного знания им языка непременно правильны.

   Производство предложений по правилам грамматики представляет собой нечто иное, нежели использование предложений в соответствии с прагматическими правилами, образующими инфраструктуру речевых ситуаций. Четкое отграничение универсальной прагматики от лингвистических концепций достигается посредством различий предложений и выражений: коль скоро определенное грамматически правильное предложение выступает как выражение в определенной речевой ситуации, оно приобретает комплекс отношений к реальности, ранее в нем отсутствующей: а) отношение к внешней реальности того, что может выступать предметом восприятия, б) отношение к внутренней реальности того, что говорящий мог бы выразить как свои намерения и в) отношение к нормативной действительности того, что является социально и культурно приемлемым.

   В основе этой тройственной схемы лежит развитая в теории языка Карла Бюлера концепция трех семантических функций языковых единиц. Бюлер рассматривает языковое сообщение как наиболее богатую форму проявления конкретного речевого события - как ту модель, из которой путем редукции можно получить все прочие формы. В языковом сообщении можно выделить три "реляционных элемента": один человек (1) сообщает другому (2) нечто о вещи (3). Соответственно языковое сообщение выполняет три семантические функции: это символ в силу своей соотнесенности с предметами и положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя, внутреннее состояние которого он выражает; и сигнал в силу своего обращения к слушателю, чьим внешним поведением и внутренним состоянием он управляет.

   Итак, выражение в реальных прагматических ситуациях обретает притязание на значимость, которое отсутствовало в грамматически правильном предложении самом по себе: понятность является единственным имманентным языку универсальным притязанием, которое может быть выдвинуто участниками коммуникации. В то время как грамматически правильное предложение выполняет притязание на понятность удавшееся выражение должно удовлетворять еще трем притязаниям на значимость: оно должно считаться участниками истинным, коль скоро оно отображает нечто в мире, оно должно считаться правдивым, коль скоро оно выражает намерения говорящего, и оно должно считаться правильным, коль скоро оно соотносится с общественно признанными ожиданиями.

   Для того чтобы произвести грамматически правильное предложение, речевой субъект должен владеть лишь совокупностью лингвистических правил. Эта способность называется доступной лингвистическому анализу способностью субъекта к языку, владением абстрактной системой генеративных правил языка, или лингвистической компетенцией. Но способность к коммуникации, которая доступна лишь прагматическому анализу, представляет собой нечто иное. Она является способностью речевого субъекта, нацеленного на взаимопонимание, ставить правильно построенное предложение в определенные отношения к реальности. В той мере, в какой эта деятельность зависит не от меняющихся прагматических контекстов, а соотносит предложение с всеобщими прагматическими функциями, в нем воплощается именно та коммуникативная компетенция, для которой и предлагается универсально-прагматическое исследование.

   Если задача эмпирической прагматики состоит в описании ситуационно-типических речевых действий в определенной обстановке, которая в свою очередь, может анализироваться с социологической, этнологической, психологической и т.п. точек зрения, то формальная (универсальная) прагматика, напротив, занята реконструкцией той системы правил, которая лежит в основе способности субъекта выражать предложение в любой возможной ситуации.

   Юрген Хабермас отмечает, что точке зрения универсальной прагматики наиболее близка теория речевых актов Остина - Серля. В процессе дискуссий о речевых актах были выработаны воззрения, на которых могут базироваться основные положения универсальной прагматики, правда, формально-прагматическая позиция ведет к такому пониманию речевого акта, которое в некоторых важных пунктах расходится с его интерпретацией Остином и Серлем.

   Основу теории речевых актов составили лекции Дж.Остина, прочитанные в Гарвардском университете в 1955 г. и опубликованные в 1962 году под названием "Слово как действие". Идеи Остина впоследствии были систематически развиты Дж.Р.Серлем. Располагаясь на границе философии языка и лингвистики, эта теория рассматривает элементарную единицу языковой коммуникации - речевой акт, состоящий в произнесении говорящим некоторого предложения в ситуации непосредственного общения со слушателем.

   Ядром теории речевых актов является прояснение перформативного статуса речевых выражений: "Название указывает, что производство высказывания является осуществлением действия: естественно предполагать, что в этом случае происходит не просто говорение".1 Остин обращает внимание на обращения, которые, во-первых, ничего не описывают и не констатируют, и соответственно не могут быть ни истинными, ни ложными, но при этом все же не являются бессмысленными, и, во-вторых, такие выражения сами по себе являются осуществлением определенного действия. Например, "да" ("Я согласен взять эту женщину в жены") или "я завещаю свои часы брату" (фраза из завещания) - посредством выражений такого рода я не просто сообщаю некоторое содержание; говоря так, я нечто делаю. Это наблюдение может быть обобщено таким образом. Что высказывание определенного предложения в соответствующих обстоятельствах не является описанием действия, или утверждением, что я совершаю данный акт: само произнесение данного выражения и есть осуществление действия. По своей структуре речевой акт есть триединое образование: 1. По отношению к используемым языковым средствам он выступает как локутивный акт - акт говорения или произнесения самого высказывания. Он реализуется в акте фонетическом, то есть как произнесение определенных звуков. В акте фатическом - произнесение слов, которое определяется как звукосочетание. Ретический акт означает произнесение слов с их конкретным значением и референцией (соотнесения значения высказывания с реальностью). 2. По отношению к цели коммуникации - как иллокутивный акт, для которого характерны целенаправленность и намеренность, т.е. он выражает некое намерение говорящего. Для иллокутивного акта характерна так называемая илллокутивная сила, под которой понимается разнообразие функций, в которых может реализоваться результат или продукт акта локутивного. Цель и намеренность, которая составляет сущность иллокутивного акта, является составной частью иллокутивной силы. 3. По отношению к своим результатам - как перлокутивный акт, означает воздействие речевого акта на слушателя (его мысли и чувства).

   Другими словами локуция может быть отождествлена с содержанием выражения: посредством локутивных актов говорящий нечто сообщает о положении дел. Посредством иллокутивного акта говорящий как раз и совершает действие, говоря нечто: иллокутивная цель представляет собой коммуникативное намерение говорящего, которое исчерпывается тем, что слушатель должен понять содержание речевого акта. Посредством перлокутивного акта говорящий оказывает каузальное воздействие на слушателя. Причем перлокутивная цель из содержания речевого действия не следует, она может открыться лишь через интенцию говорящего. Остин заключает отсюда, что иллокутивный успех находится в конвенционально упорядоченной и внутренней взаимосвязи с самим речевым действием, тогда как перлокутивные эффекты остаются внешними относительно значения сказанного. Возможные перлокутивные эффекты зависят от случайных контекстов коммуникативной практики.

   Эксплицитное речевое действие по своей структуре тогда соответствует стандартной форме, когда оно состоит из иллокутивной и локутивной составных частей (повторим: перлокутивная составляющая имеет внешний характер по отношению к речевому акту "самому по себе"): первая представляет собой иллокутивный акт, который осуществляется с помощью перформативного предложения, вторая строится с помощью предложения пропозиционального содержания. Следует сказать, что основой речевого акта (его показателем) является так называемый перформативный глагол, который при его употреблении в речи не только описывает действие говорящего, но и совпадает с этим действием. Например: я обещаю; я поздравляю.

   Ясно, что мы можем обе составные части варьировать независимо друг от друга: мы можем некое пропозициональное содержание сохранять неизменным в различных типах речевых актов. При этом именно иллокутивный акт устанавливает смысл употребления пропозиционального содержания. Иллокутивная составная часть определяет в виде прагматического комментария смысл употребления высказанного. В этом смысле тезис Остина о том, что посредством речи нечто делают, имеет обратную сторону: Выполняя речевое действие, говорят о том, что именно делают. С двойной структурой речи связана внутренне присущая ей рефлексивность. Каждому речевому акту свойственна самоотнесенность: участники должны сочетать коммуникацию относительно содержания с метакоммуникацией относительно смысла употребления сообщаемого содержания.

   Истина является наиболее заметным, но вовсе не единственным притязанием на значимость, отраженным в формальной структуре речи. Иллокутивная сила речевого акта, которая создает между участниками коммуникации межличностное отношение, отсылает к обязывающей силе признанных норм действия (или оценок) - речевое действие актуализирует существующий образец отношений. Когнитивному использованию языка соответствуют констативные речевые акты, а интерактивному - регулятивные, характеризующие определенное отношение, которое говорящий и слушатель могут занимать в отношении норм действия и оценки. Благодаря иллокутивной силе речевого действия нормативное притязание на значимость (правильность или уместность) встроено в структуру речи столь же универсально, как и когнитивное, но только в регулятивных речевых актах (приказах, запретах, обещаниях и т.п.) оно выражено эксплицитно. Аналогичным образом, нормативное притязание на значимость остается имплицитным в констативных речевых актах, в которых эксплицитно выражено притязание на истину.

   Хабермас, анализируя теорию Остина, приходит к выводу, что значимостный спектр речи этим не исчерпывается. То, что в области коммуникативного действования может выделяться таким же образом, как истинность пропозиции и правильность (уместность) интерперсонального отношения, это правдивость, с которой говорящий выражает свои намерения. Правдивость особенно выделяется в экспрессивном использовании языка.

   Таким образом, универсальной прагматикой выделяются следующие модусы коммуникации: когнитивный, интеракционный и экспрессивный; при этом тематизируются соответственно: пропозициональное содержание, интерперсональное отношение, намерение говорящего; тематизация определяется следующими притязаниями на значимость: истина, правильность, правдивость. Говорящий и слушатель своими иллокутивными актами выдвигают притязания на значимость и требуют их признания. Поэтому выдвигают следующий тезис: "В конечном счете говорящий может иллокутивно воздействовать на слушателя, а последний, в свою очередь, на говорящего потому, что типичные для речевого действия обязательства связаны с когнитивными и доступными проверке притязаниями на значимость, т.е. потому, что взаимные обязательства имеют рациональную основу".1

   Выражения, которые связаны с притязанием на нормативную правильность и субъективную искренность наподобие того, как другие акты - с притязанием на пропозициональную истинность и эффективность выполняют центральную предпосылку рациональности: они могут обосновываться и критиковаться. Для рациональности коммуникативного выражения является конститутивным то, что говорящий выдвигает относительно него открытое для критики притязания на значимость, которое слушателем может быть принято или отклонено. Рациональность, внутренне присущая повседневной коммуникативной практике, указывает на практику аргументации как на ту инстанцию, апелляция к которой позволяет продолжать коммуникативную практику другими средствами, когда некоторое разногласие не может быть предотвращено рутиной повседневности и, вместе с тем, не должно решаться непосредственным или стратегическим использованием насилия.

   Взаимопонимание как коммуникативная практика является именно процессом достижения согласия по предпосланной основе взаимно признанных притязаний на значимость. При этом коммуникация может оставаться ненарушенной до тех пор, пока все ее участники признают, что взаимно выдвигаемые притязания на значимость они выдвигают верно. Различие имплицитного и эксплицитного обеспечения притязаний на значимость позволяет Хабермасу выделить две формы повседневной коммуникации: "наивное" коммуникативное действие и дискурс. Если не удается достигнуть согласия в непосредственной коммуникативной практике, то в качестве альтернативы прекращению коммуникации или переходу к инструментальному использованию языка (для силового воздействия на партнеров) выступает дискурс. Дискурс представляет собой способ диалогически-аргументативного испытания спорного притязания на значимость с целью достижения общезначимого согласия.