Символические средства в романах "Шагреневая кожа" и "Портрет Дориана Грея"

Сцена в игорном доме - драматичная, яркая, точная в наблюдениях, широкая и смелая в обобщениях, окрашена тонким лиризмом, источник которого в символических контрастах между трагическим и обыденным.

Рафаэль де Валантен станет героем романа о современности, отображением существенных сторон времени. Через него автор должен передать свое понимание действительности, свою оценку господствующих в обществе страстей и стремлений. Сложившиеся принципы создания образа в романтической литературе не смогли бы помочь решению этой крупной творческой задачи; Бальзак понимал это ясно.

"Не так давно публика отказалась сочувствовать больным и выздоравливающим юношам и сладостным сокровищам меланхолии, таящимся в литературном убожестве. Она сказала "прощай!" всем печальным, всем прокаженным, всем томным элегиям... Что же нам остается?" - спрашивал автор в первом предисловии к "Шагреневой коже".

Субъективизм эмоций, вытесняющих объективное изображение, туманность, недоговоренность образа, удаленность его от действительности - черты, столь распространенные в литературе конца 20-х годов, вызывали ироническое отношение Бальзака.

Но показать героя в общественных связях, изучить направление и содержание его деятельности, заполнить все "белые пятна", которыми пренебрегали романтики, - это значит говорить об эгоистической, собственнической природе буржуазного индивида. Жестокие портреты будут, по-видимому, раздражать читателей не меньше, чем раздражают надоевшие уже бесплотные зыбкие тени.

В предисловии к роману звучит вызов: "Общество требует от нас прекрасных картин: но где же мы найдем типы? Ваши жалкие одежды, ваши недоделанные революции, ваши болтливые буржуа, ваша мертвая религия, ваша выродившаяся власть, ваши короли на половинной пенсии - так ли уже они поэтичны, чтобы стоило их изображать? Сейчас мы можем только издеваться, насмешка - вот литература умирающего общества... ". Роман "Шагреневая кожа" и не стал "прекрасной картиной", а символически получил огромный обличительный смысл.

К Рафаэлю восходят многие бальзаковские искатели успеха, при всем различии их судеб. Здесь найдена основа типического характера, который мог бы помочь уяснить "формулу века". Именно этот характер был нужен, чтобы раскрыть тему шагреневой кожи и показать "Жизнь в схватке с Желанием, началом всякой Страсти".

Существенная подробность - антиквар скажет Рафаэлю: "Я предлагал талисман людям, по-видимому, более энергичным, чем вы; но все, потешаясь над загадочным влиянием, не отваживались вступить в договор, предлагаемый на столь роковых условиях уж и не знаю какой силой". Почему отказывались от магического талисмана более энергичные, чем Рафаэль, люди? Быть может, полагались на себя? В этом случае они могли бы стать героями другого типа романа: энергичный человек в борьбе с жестокими обстоятельствами пробивает себе дорогу.

А Рафаэль - не завоеватель, он нуждается в шагреневой коже. Двойственность его натуры, о которой он сам часто говорит, - возвышенная вера в будущее, но и страстная жажда успеха немедленного, яркого; мужество и рядом - беззащитность, - все это заставляло его искать опоры вне себя.

В Париже Рафаэль поставлен в острые обстоятельства: "один посреди самой ужасной пустыни, пустыни замощенной, пустыни одушевленной, живой, мыслящей, где всякий для вас хуже врага, где он к вам равнодушен". Рафаэль рассчитывал на свои таланты и взялся за два больших произведения сразу. Комедия должна была в несколько дней доставить ему известность, состояние, открыть доступ в свет (ее сочли заблуждением юнца). Труд "Теория воли", потребовавший изучения восточных языков, штудирования анатомии, физиологии, должен был дополнить исследования знаменитых ученых.

Здесь обе стороны его противоречивой натуры.

Он подавлял свои склонности, живя годы в уединении, отдаваясь "работе мысли, поискам идей", спокойному научному созерцанию. "На три су - хлеба, на два - молока, на три - колбасы" не давали ему умереть с голоду и поддерживали его дух в состоянии "особой ясности". Он страдал от мелочных расчетов строжайшей экономии и ощущал жизнь, как "каждодневное жертвоприношение", как работу шелковичного червя. "Словом, жизнь моя была жестоким противоречием, беспрерывной ложью", - рассказывал Рафаэль Эмилю Блонде: лакомка - он соблюдал аскетическую умеренность; любя путешествия - вел неподвижную жизнь с пером в руке; исступленно мечтал о прелестной женщине и был обречен на одиночество, суровое, как у монаха-бенедиктинца.

Противоречивость натуры Рафаэля, лишенной устойчивой целеустремленности, сказывается и в жизни сердца. Но выбор между Полиной и Теодорой - это прежде всего выбор образа жизни, отражающий понимание счастья Рафаэлем.

Полина Годен, дочь содержательницы скромного пансиона, символизирует в глазах Рафаэля безмятежное существование, счастье, но без ярких страстей и сжигающих наслаждений. "Фламандская", неподвижная, "упрощенная" жизнь будет дарить свои радости - радости семейного очага, тихого размеренного бытия. Но остаться в патриархальном маленьком мирке, где царит смиренная бедность и незамутненная чистота, "освежающая душу", остаться, потеряв возможность быть счастливым в общепринятом в окружении Рафаэля смысле, - эта мысль возмущает его себялюбивую душу. "Бедность говорила во мне языком эгоизма и постоянно протягивала железную руку между этим добрым созданием и мною".

Вторая сторона души Рафаэля влечет его к жизни изысканной, роскошной, где только и встречаются, как он полагает, сильные чувства, великие страсти. Он хотел бы стать одним из немногих избранных, на что ему дают право ум и талант. В графине Теодоре для него символически сосредоточивается все - идеал возлюбленной и возможность удовлетворить честолюбие. Завоевать Теодору - это значит добиться успеха.

Здесь ярко выдвигается символ недостижимой цели - "Теодора или смерть". [Корсаков В. С. Особенности французских романов 19 в., М., Посткриптум, 2001., стр. 91.]

"Теодора передала мне проказу своего тщеславия. Заглядывая в глубь собственной души, я видел, что она поражена гангреной, что она гниет", - рассказывал Рафаэль Эмилю Блонде.

Слабый, склонный винить других в своих несчастиях, Рафаэль преувеличивал влияние Теодоры, хотя оно несомненно. Но несомненно и то, что он был весьма подготовлен внутренне к тому, чтобы воспринять ее влияние. Признаки гниения души обнаружились много раньше того, как Рафаэль встретил Теодору. Любовное чувство Рафаэль поставил в прямую зависимость от главного принципа собственнического общества - денег, взятое же само по себе, оно им обесценено. [Французский символизм. Le symbolisme franсais. Драматургия и театр: Пьесы. Статьи. Воспоминания. Письма. - СПб, 2000., стр. 164.]

Ему сто раз приходило в голову, что смешно любить кружева, бархат, парикмахерские ухищрения, карету, титул. Но логика эгоиста, собственника брала верх над логикой истинно человеческих отношений. "Я глумился над собой, разубеждая себя, - все было напрасно!"

Растиньяк нарисовал Рафаэлю графиню Теодору - прелестную, богатую, блестящую женщину. "Как объяснить обаяние имени? Теодора преследовала меня, как дурная мысль, с которой пытаешься войти в сделку"; он был восхищен, очарован, страстно влюбился, не видев, только услышав о ней, и в этом вся его чувствительная к блеску, бессильная перед внешними соблазнами, тщеславная натура. "Не было ли это имя, эта женщина символом всех моих желаний и целью моей жизни?" Но быть может, тут были не при чем и имя, и женщина, а "просто все мои пороки поднялись в моей душе, чтобы вновь искушать меня".

Чувство Рафаэля к Теодоре сложно. В нем есть поэзия и тонкость. Но внезапно приобрели огромное символическое значение, возвысились в цене ничтожные житейские мелочи, от которых зависело счастье. Рафаэль почти обожествил эти мелочи, они вошли в круг его чувства к Теодоре. Он теперь "уважал свой фрак, как некое "alter ego", он, не колеблясь, предпочел бы быть раненным, чем разорвать фрак; готов был отдать десять лет жизни за монету в два су, чтобы отпустить посыльного; Рафаэль в восторге целовал найденный в ящике стола золотой "как верного в беде друга".

Материальные обстоятельства Рафаэля почти уравнивают его с бедняками. Жизнь его заполнена борьбой с унизительной нуждою. "Есть два рода бедности, сударыня: та, что бесстыдно в лохмотьях расхаживает по улицам... Но есть бедность роскоши..., скрывающая нищенство под титулом... ", - говорил он Теодоре. [Французские реалисты: Стендаль, Бальзак, Мериме. - М., 1993., стр. 26.]

Свирепая логика, с которой он отвергал некогда любовь Полины, теперь обращена на него самого, здесь мы видим символ обратимости стремлений: "Если я не любил нищей Полины, то разве богатая Теодора не имела права отвергнуть Рафаэля?". Борьба за покорение Теодоры не дала ему ни одного мгновения торжества. Воплощение утонченности, красоты, изящества, "не женщина, а роман", - графиня Теодора ломала жизнь Рафаэля беспечно и жестоко. Изысканно одетый автомат, действующий с безукоризненной точностью, она оказалась недоступна никаким человеческим чувствам, кроме себялюбия и тщеславия.

"Ее жизнь, без сомнения, была жизнь искусственная". Рафаэля волновала символ-загадка этого непроницаемого характера. Чтобы оставаться вблизи Теодоры, он поступился важными для него принципами. Рафаэль смущен предприимчивостью Растиньяка, который проводит авантюру с продажей мемуаров аристократической тетки Рафаэля, но рад деньгам - они дадут ему возможность продолжать светскую жизнь. Когда Рафаэль остается без единого су, он отдает в залог золотую рамку с портрета матери, чтобы сопровождать Теодору в театр. Он рассказал ей свою жизнь, пытаясь тронуть ее сердце. Рафаэль осуществляет сумасбродный план, чтобы увидеть Теодору вне светской среды, одну. И здесь она не более понятна, чем в гостиной, окруженная людьми. Автоматизм мыслей, жестов, поступков скрывал отсутствие души. Теодора, символ обмана страстными мечтаньями, оказалась одушевленной не больше, чем деревянная, столь похожая на человека кукла, над созданием которой у Гофмана трудились ученый шарлатан Спалланцани и часовщик Коппелиус. Но Теодора - "везде и повсюду. Она, так сказать, - общество", - сказано в эпилоге "Шагреневой кожи".

Отброшенный Теодорой после того, как она удовлетворила свое любопытство и воспользовалась светскими связями Рафаэля, он искал забвения в грубой животной чувственности. Рафаэль пытался излечиться от этой болезни души, вернуться к занятиям. Но "Муза бежала", и он снова погрузился в полную безумств и излишеств жизнь, которая продолжалась до его появления в игорном доме.

В "Шагреневой коже" получила символическое воплощение одна из важнейших тем "Человеческой комедии" - тема социального одиночества личности в буржуазном обществе, где нет у человека более близкого родственника, чем тысячефранковый билет, нет иного друга, кроме закладной конторы.

В утопических романах "Сельский врач" (1833), "Сельский священник" (1839) Бальзак тщетно пытался открыть в буржуазном частном интересе такие стороны, которые могли бы сделать его связующим началом общественной жизни, а не источником гибельной анархии и социального одичания. Но еще Гобсек высказался совершенно ясно об основах мировоззрения буржуа: "Незыблемо лишь одно единственное чувство, вложенное в нас самой природой: инстинкт самосохранения. В государствах европейской цивилизации этот инстинкт именуется личным интересом".

Посредством чего осуществляются связи между людьми в собственническом обществе? Золото - вот всемогущий посредник, надежное, почти единственное средство общения человека с человеком. И когда в "Шагреневой коже" сказано, что Рафаэль, выйдя из игорного дома на многолюдные улицы, шел "точно по пустыне", - это имеет глубочайший символический социальный подтекст. Ощущения человека в пустыне очень прочны, устойчивы у Рафаэля, они пройдут через весь роман. Эти ощущения не субъективны, их поддерживает твердо сложившаяся система отношений между членами буржуазного общества.

"Мертвый, он стоил пятьдесят франков, но живой - он был только талантливый человек, без покровителей, без друзей, без соломенного тюфяка, без пристанища, настоящий общественный нуль, бесполезный для государства, которое, впрочем, о нем и не заботилось". За этими размышлениями Рафаэля, пришедшего к реке, чтобы умереть, открывается множество судеб, различных, но столь же несчастливых и обреченных. Бальзак сравнивает состояние Рафаэля с состоянием осужденных, не доверяющих своим силам перед отправкой на эшафот. Он нуждался в мужестве и желал дать пищу своим чувствам. Сознание близкой смерти придало ему уверенность, и он с развязным видом вошел в лавку антиквара.

Странные необъяснимые символы овладеют Рафаэлем, погруженным в созерцание драгоценных реликвий. Перед ним длинная вереница все совершенствующихся форм материальной культуры, от грубых, примитивных предметов к все более изощренным, утонченным до того, что, кажется, сквозь оболочку их готов прорваться заключенный в них дух человеческой фантазии. Сами вещи как бы теряют свой бездуховный характер, они одухотворяются, они живут, Рафаэль почти слышит их голоса. Это - овеществленный человеческий труд, овеществленный талант, разум, страсти, воля, творческая фантазия человека, которая откристаллизовалась, приняв вещественную форму. "Все воскресало: формы, цвета, мысли; но душа не улавливала ничего цельного". Фантазия Рафаэля помогла ему овладеть этим удивительным ожившим миром. В ожидании смерти он прожил множество жизней: вдохновленный жемчужными переливами раковин, видом звездчатого коралла, пахнувшего морской травой и атлантическими ураганами, он становился корсаром; восхищаясь драгоценными украшениями рукописного требника, он забывал о бурях и вздыхал по сытой монашеской жизни без печалей и радостей; он ощущал на своих плечах солдатский плащ или лохмотья работника перед полотнами Тенирса, сражался, глядя на битву Сальватора Розы, слушал романс из уст средневековой Прекрасной Дамы, держал в руках томагавк дикаря...

На пороге смерти "он цеплялся за все радости, постигал все печали, овладевал всеми формулами существования".

Человек затерялся, почти растворился в мире вещей. Во всей "Человеческой комедии" чувствуется острый интерес Бальзака к проблеме: человек и вещь. Чем больше совершенствуется человек, чем он умнее, тоньше, тем больше артистичности, духовности переходит на материальную культуру. Но сам он становится ли добрее, счастливее, совершеннее в нравственном смысле? Созерцание величественных развалин стольких миров вызывало символическое размышление об измельчании, о "вырождении некогда грандиозного типа". Эти пессимистические рассуждения автора обусловлены глубиной его проникновения в суть буржуазной цивилизации: интенсивное развитие материальных сил общества означает и усиление зависимости человека от вещей, им самим созданных.