Основные отличия меморандума
от доклада и отчетов обусловлены
положением, которое занимал их
автор в момент написания этих
работ. Меморандум Уваров писал,
будучи лишь членом Главного
правления училищ, а доклад он представлял
уже как управляющий министерством народного
просвещения. Поэтому меморандум более
эмоционален, менее официален (личное
письмо императору!), содержит ряд сильных
эффектных фраз, поскольку он создавался
с целью убедить Николая 1 в истинности
и необходимости для России указанных
принципов.
Так, характеризуя положение,
сложившееся в области просвещения
к началу 30-х гг., Уваров рисовал
перед царем мрачную картину
духовной деградации молодого
поколения: «Положение учреждений,
состояние умов и в особенности поколение,
которое выходит сегодня из наших дурных
школ и в нравственной запущенности которого
мы, может быть надо признаться, должны
упрекнуть себя, поколение потерянное,
если не враждебное, поколение низких
верований, лишенное просвещения, состарившееся
прежде, чем оно успело вступить в жизнь,
иссушенное невежеством и модными софизмами,
будущее которого не принесет блага Отечеству»19.
Такие слова не могли не произвести впечатления
на Николая I, которое усиливалось предложением
Уварова императору: «взять на себя роль
поводыря и указывать путь», направляя
возможную будущую министерскую деятельность
автора письма в нужное русло. Несомненно,
используя подобные обороты, такой тонкий
дипломат, каким был Уваров, хотел убедить
Николая в правоте своих идей, доказать
царю, что он не ошибся в своем выборе.
Читая декларацию о намерениях кандидата
на пост министра, самодержец должен был
убедиться в том, что Уваров именно тот
человек, который способен превратить
дурные школы в хорошие, не потерять будущее
поколение образованных русских людей,
а наоборот, воспитать патриотов своего
Отечества, могущих с полной самоотдачей
трудиться на пользу России.
Убеждая императора в своей
правоте, Уваров привлекает в
союзники знаменитого французского
историка и государственного деятеля
Ф. Гизо. «У общества, — цитирует Уваров
ученого, — нет более политических, нравственных
и религиозных убеждений» — и этот вопль
отчаяния, — добавляет он уже от себя,
— непроизвольно вырывающийся у всех
благонамеренных людей Европы, каких бы
взглядов они не придерживались, служит
единственным символом веры, который еще
объединяет их в нынешних условиях»20.
Эти слова, как и обращение к высказываниям
Гизо, в высшей степени не случайны. А.
Л. Зорин, анализируя вышеприведенное
высказывание, указывает на то, что Уваров
«вольно перетолковывает выступление
Гизо, менее всего похожее на «вопль отчаяния»21.
Возникает вопрос: чем руководствовался
Уваров, используя вольный перевод изречения
Гизо в своем меморандуме? Ответ, как нам
представляется, достаточно прост. Характеризуя
положение Европы, Уваров заявляет, что
«после 1830 года нет мыслящего человека,
который хотя бы однажды не спрашивал
себя с удивлением, что же такое эта цивилизация».
По всей видимости, сам Уваров подразумевал
под цивилизацией современное ему государственное
и гражданское устройство стран Западной
Европы. Поэтому, отвечая на поставленный
вопрос, он приходит к выводу, что цивилизация
вместо того, чтобы воспрепятствовать
развитию революционных процессов, стала
«пособницей ходу событий», «превратилась
в призрак» и «каждый из нас и как частное
лицо и как член общества уже в глубине
души сверг ее с трона»22. В этих словах
звучит скрытая установка на неприемлемость
принципов национально-государственного
устройства европейских держав для России.
Между тем порочность этих принципов осознают
и сами европейцы. Тут-то Уваров и вставил
цитату из выступления одного из крупнейших
современных ему политических деятелей
Франции, стремясь убедить в своей правоте
царственного читателя. Естественно, что
слова Гизо, «одного из творцов Июльской
революции, человека наделенного совестию
и талантом, выразителя мнения всех благонамеренных
людей Европы независимо от их идейных
воззрений», пришлись как нельзя кстати.
Высказыванием Гизо Уваров подчеркивал
не только разрушительность европейских
либеральных и радикальных идей, не только
признание этого факта самими европейцами,
но и выгодное положение России, которая
«пока избегла подобного унижения»23.
Впрочем, будущее России, как
считает Уваров, оставляет желать
лучшего: «Не забираясь слишком
далеко, достаточно бросить взгляд
в прошлое, чтобы проникнуться
нынешним положением дел в
Европе и его отношением к
всеобщей цивилизации, ставшей
тем очагом, без которого современное
общество, такое как оно есть, не может
существовать и который в то же время содержит
в себе зародыш всеобщего разрушения»24.
Фактически Уваров вычерчивает перед
императором замкнутый круг, в котором
оказалась Европа. Характерно, что под
«всеобщей цивилизацией» и «современным
обществом» подразумеваются все страны
и народы, в том числе и Россия не выделяется
из общего контекста. Таким образом, она
также помещается Уваровым в «очаг, без
которого не может существовать», но который
рано или поздно уничтожит ее. Есть ли
выход из такой ситуации? Уваров не дает
прямого ответа на этот вопрос. Но из текста
меморандума следует, что современное
общество оказалось в кризисной ситуации
«таким как оно есть», поэтому можно наметить
путь выхода общества из кризиса, который
состоит в изменении самого общества.
Уваров считал, что средством
спасения для России могут
стать ее национально-государственные
особенности, поскольку она «невзирая
на повсеместное распространение
разрушительных начал, сохраняла
теплую веру к некоторым религиозным,
моральным и политическим понятиям, ей
исключительно принадлежащим»25. Опираясь
в своей деятельности на эти понятия, возрождая
их значение, можно избегнуть «всеобщего
разрушения», спасти общество от кризиса.
Эти понятия, по мысли Уварова, должны
быть положены в основу будущей государственной
идеологии, сформулировать которую должно
министерство народного просвещения.
Уваров предлагает императору план создания
идеологии, состоящий из трех этапов. На
первом этапе нужно "найти начала, составляющие
отличительный характер России и ей исключительно
принадлежащие», затем собрать эти начала
в единое целое и «на них укрепить якорь
нашего спасения» и, наконец, используя
эти принципы, укрепить Отечество на твердых
основаниях, «на коих зиждется благоденствие,
сила и жизнь народная»26.
Создание подобной идеологии
и ее внедрение в систему
народного образования — задача
трудновыполнимая. Поэтому Уваров
поставил перед министерством
четыре менее объемные задачи,
решение которых в конечном
итоге приведет к выполнению главной
цели. Во-первых, Уваров предполагал не
только собрать разрозненные принципы
в единую стройную теорию, но и «согласить
их с настоящим расположением умов». Во-вторых,
Уваров считал необходимым создать такую
систему образования, которая, опираясь
на национальные корни, одновременно находилась
бы в органической связи с европейскими
системами образования. В-третьих, поскольку
Россия уже не может обойтись без европейского
влияния, Уваров предлагал разработать
систему мер, направленных на его ограничение.
В-четвертых, Уваров полагал необходимым
создать действенную систему надзора,
цель которой «удержать стремление умов
в границах порядка и тишины».
Анализируя уваровские работы,
Ц. Х. Виттекер приходит к
выводу, что Уваров имел целую
программу политических, экономических,
культурных преобразований. На наш взгляд,
уместнее говорить не о программе, а о
взглядах Уварова, так и не оформившихся
в целостную и развернутую систему.
Эти частные цели в своей
совокупности представляют общегосударственную
задачу, от решения которой зависит судьба
России. И первый шаг на пути претворения
поставленной задачи в жизнь — разработка
государственной доктрины, основанной
на исконных национальных особенностях,
отличающих Россию от других стран. Таких
особенностей, таких начал, без коих Россия,
по мысли Уварова, «не может усиливаться,
благоденствовать, жить», всего три: «православие,
самодержавие, народность».
Православие, полагал Уваров, составляет
основу жизни народа. Русский человек
не мыслит своей жизни без православной
веры, которая охватывает все стороны
его деятельности и быта. С давних пор
он привык видеть в ней «залог счастия
общественного и семейственного". Уваров
отмечаел, что вера обеспечивает кровную
связь между поколениями, преемственность
традиций, поскольку «без любви к Вере
предков народ как частный человек должен
погибнуть». Подчеркивая искренность
и глубину религиозных чувств русских
людей, Уваров предупреждал императора
об опасности ослабления народной веры:
«ослабить в них Веру то же самое, что лишить
их крови и вырвать сердце. ... Это было
бы измена в пространном смысле»27. Не случайно
Виттекер, анализируя первый символ доктрины,
отметила, что "принципы православия
больше отвечали своей провиденциальной
роли и составляли лучшую основу для национального
развития, чем любая религия Запада"28.
Примечательно, что в меморандуме
Уваров заменяет православие
терминами «национальная религия»,
«господствующая церковь». Использование
этих определений Уваровым приводит
А. Л. Зорина к выводу об
«очевидном конфессиональном индифферентизме»
их автора, которому «безразлично, о какой
церкви идет речь, если она укоренена в
истории народа и политической структуре
государства»29.
Как нам представляется, говорить
о равнодушном отношении Уварова
к религии и церкви большое преувеличение.
В более ранних и более поздних своих работах
Уваров подчеркивал положительную роль
христианства в мировой истории и его
влияние на всемирную литературу30. Уваров
знал, что его адресат твердо уверен в
Богоизбранности, в Богоосвященности
своей власти. Между тем Уваров с завидным
постоянством использует понятия общего
характера, не раскрывая, какая конкретная
религия и церковь подразумевается. В
чем же дело? Вероятно, в том, что Уваров,
увлекшись еще в молодости идеологией
немецкого романтизма продолжал оставаться
и в зрелом возрасте под ее непосредственным
влиянием. Именно из трудов немецких романтиков
и перекочевал термин «национальная религия»
в уваровский меморандум. Но в сочинениях
Уварова, по справедливому замечанию М.
М. Шевченко, фактически «не прослеживается
связь со святоотеческой традицией"31.
В то же время связь с мировоззрением романтиков
прослеживается достаточно отчетливо.
Уваров высоко оценивал историческую
роль православия в судьбе
России. Православная вера выступает
у него той силой, которая помогла России
«устоять среди бурь и волнений». В прошлом
вера русского народа «сохранила бытие
России при напоре и полудиких орд языческого
Востока, и полупросвещенных полчищ мятежного
Запада». Способствуя отражению военной
агрессии, сохранению русской государственности
и самобытного характера Руси, она помогала
выстоять русским людям в годы тяжелейших
испытаний. Православная вера выступает
у Уварова в роли спасителя русского просвещения.
Когда развитие просвещения в древнерусском
государстве «остановилось под игом варваров»,
только «вера не дала ему померкнуть навеки».
Уваров подчеркивает, что защитная функция
православной веры сохранилась и в настоящее
время, но теперь в ХIХ в. перед ней стоят
уже другие задачи. Ныне вера, «основанная
в нашем Отечестве на незыблемом камени
Православия, служит ему вернейшею защитою
от того развращения умов, которое гибельнее
всех физических зол и иноплеменных нашествий».
Таким образом, Уваров рассматривает православие
как одно из основных средств защиты России
и русского народа от проникновения с
Запада мистико-религиозных и политических
идей, способных «развратить умы» и тем
самым нанести непоправимый ущерб русской
нации и русской государственности32.
Православная вера — основа
народного монархизма и патриотизма,
считал Уваров. Она оказывает значительное
влияние на другие структурные элементы
доктрины. Ослабление, а тем более утрата
веры в народе нанесет удар и по самодержавию,
и по народности, так как приведет русский
народ к падению «на низшую степень в моральном
и политическом предназначении». Православие,
наряду с самодержавием и народностью,
выступает у Уварова становым хребтом
мировоззрения русского народа. Все три
принципа соединены в сознании русских
людей в единое нераздельное целое, поэтому
«русский, преданный Отечеству, столь
же мало согласится на утрату одного из
догматов нашего православия, сколь и
на похищение одного перла из венца Мономахов».
Этому положению своей теории Уваров придавал
большое значение — не случайно с небольшими
изменениями он трижды повторил его, каждый
раз завершая таким образом характеристику
первого символа триады33.
Самодержавие, по Уварову, представляет
«главное условие политического
существования России», это фундамент,
на котором держится все российское
государство. «Рука, прикоснувшаяся к
подножию, потрясает весь состав государственный»
— для Уварова это истина, которая не требует
доказательств. Большинство русских людей,
независимо от сословной принадлежности,
образования, занимаемой должности, идейных
воззрений, «отношения к правительству»,
осознают губительность попыток реформировать
институт самодержавия, поскольку монархическим
сознанием проникнуто мировоззрение всех
слоев и сословий России. А потому как
нелепо и смешно выглядят те, кто в конституционном
устройстве европейских держав видят
свой идеал. Они, пишет Уваров далее, "не
знают России, ее положения, ее нужд, ее
желаний».
Пристрастием к европейским
формам, по мнению Уварова, мы
наносим вред прежде всего
сами себе, поскольку забываем
об исконных русских национальных
особенностях. Самодержавие, которое входит
в число этих особенностей, может эффективно
действовать, только опираясь на народ.
Поэтому Уваров считал одним из главных
направлений деятельности правительства
всемерную заботу о том, чтобы самодержавие
в России было «сильным, человеколюбивым,
просвещенным». Только в этом случае самодержавная
власть может в достаточной мере выполнять
свои функции верховной власти в государстве.
Важная роль в этом отводится Уваровым
министерству народного просвещения,
которое должно заботиться о развитии
и укреплении монархических воззрений
у подрастающего поколения, следуя «духу
монархических учреждений» в своей деятельности34.
Историческую роль самодержавия
Уваров видит в том, что оно
«соединило расторженные члены
Государства и уврачевало язвы его». Создав
сильное единое государство, превратившееся
впоследствии в империю, которая раскинулась
на просторах от Балтийского моря до Тихого
океана, самодержавие обеспечивало на
протяжении столетий его целостность
и политическую самостоятельность. Уваров
утверждает, что только самодержавие способно
поддерживать «целость в такой огромной
массе, которой не было в Истории мира
ничего подобного»35. Самодержавие в доктрине
Уварова оказывает непосредственное влияние
на остальные основополагающие принципы,
в частности, на народность. Уваров призывает
в «монархических учреждениях искать
той силы, того единства, той прочности,
коих мы слишком часто думали открыть
в мечтательных призраках равно для нас
чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно
было бы наконец утратить все остатки
Народности, не достигнувши мнимой цели
Европейского образования»36. Судя по всему,
Уваров видел в самодержавии силу, способную
не только обеспечить политическую стабильность
в обществе, но и сохранить «остатки народности»,
т.е. укрепить русскую государственность
и консолидировать русскую нацию.
Третий принцип уваровской
формулы — народность. Самый сложный
и противоречивый, вызывающий и
по сей день споры. Несомненно
одно — сам Уваров прекрасно
понимал всю сложность и многогранность
этого понятия. Недаром, характеризуя
принцип народности, он писал, что этот
вопрос «не имеет того единства, какое
представляет вопрос о самодержавии».
Суть понятия народности в работах Уварова
сводится к двум составляющим: русской
нации и русскому государству, которые
представляют собой две части единого
организма. Единство народа и государства
достигается путем совместного многовекового
развития. Причем развитие любого государства,
которое «подобно человеческому телу,
переменяет наружный вид по мере возраста»,
выступает в трудах Уварова как естественный
процесс, бороться с которым бессмысленно.
Тем не менее, по Уварову, при всех изменениях
черт государственного строя, сущность
государства должна оставаться неизменной37.