Серге́й Семёнович Ува́ров

 Вместе с сим, считаю себя  обязанным представить Вашему  Величеству краткий, но чистосердечный  отчет в моих понятиях о важном начале, мною принимаемом в руководство:

 Посреди всеобщего падения  религиозных и гражданских учреждений  в Европе, не взирая на повсеместное  распространение разрушительных  начал, Россия к счастью сохранила  доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным, и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим. В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности, находится и весь залог будущего ее жребия. Правительству, конечно, в особенности Высочайше вверенному мне министерству, принадлежит собрать их в одно целое и связать ими якорь нашего спасения, но сии начала, рассеянные преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами, сии начала без единодушия, без общего средоточия, и коим в течение последних 30-ти лет предстояла беспрерывная борьба продолжительная и упрямая, как согласить их с настоящим расположением умов? Успеем ли мы включить их в систему общего образования, которая соединяла бы выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего? Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое Европейского духа? По какому правилу следует действовать в отношении к Европейскому просвещению, к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью? Чья рука и сильная и опытная, может удержать стремление умов в границах порядка и тишины и откинуть все, что могло бы нарушить общее устройство?

 Тут представляется во всем  объеме Государственная задача, которую мы принуждены решить без отлагательства, задача, от коей зависит судьба Отечества - задача столь трудная, что одно простое изложение оной приводит в изумление всякого здравомыслящего.

 Углубляясь в рассмотрение  предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить - имеем мы три главных:

1). Православие

2). Самодержавие

3). Народность.

 Без любви к Вере предков,  народ, как и частный человек,  должны погибнуть; ослабить в  них Веру, то же самое, что  лишать их крови и вырвать  сердце. Это было бы готовить  им низшую степень в моральном  и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха.

 Самодержавие представляет  главное условие политического  существования России в настоящем  ее виде. Пусть мечтатели обманывают  себя самих и видят в туманных  выражениях какой-то порядок вещей,  соответствующий их теориям, их  предрассудкам; можно их уверить, что они не тают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный. Эту истину чувствует неисчислимое большинство между Русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в образе мыслей, и в отношениях к Правительству. Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании. Правительство не нуждается конечно в похвальных себе словах, но может ли оно не пещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого, во дни спокойствия, как и в минуты бури?

 Наряду с сими двумя национальными  началами, находится и третье, не  менее важное, не менее сильное:  Народность. Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее. Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет вопрос о Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и совокупляются на каждой странице Истории Русского народа. Относительно Народности, все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной; если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если мы примем их за основную мысль Правительства, особенно в отношении к Народному Воспитанию. Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди сих двух крайностей, находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния - твердо и невредимо укрепиться может.

 Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху, все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы наконец утратить все остатки Народности, не достигнувши мнимой цели Европейского образования.

 К составу общей системы  Народного Просвещения принадлежит много других предметов, как-то: направление, данное Отечественной Литературе, периодическим сочинениям, театральным произведениям; влияние иностранных книг; покровительство, оказываемое художествам; но разбор всех сил отдельных частей повлек бы за собою довольно обширное изложение и мог бы легко обратить сию краткую записку в пространную книгу.

 Конечно, принятие такой системы  требовало бы более, нежели  жизнь и силы одного или  нескольких человек. Не тому, кто  посеет сии семена, определено  Промыслом пожинать плоды оных; но что значит жизнь и силы одного, когда дело идет о благе всех? Два или три поколения быстро исчезают с лица земли, но Государства долговечны, пока в них сохраняется священная искра Веры, Любви и Надежды.

 Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор Гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала? Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошедшего, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях. Но если Отечеству нашему - как нам Русским и сомневаться в том нельзя - охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Русского Монарха, залог невредимой силы Государства, должно устоять против порывов бури ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности составляет безсомненно одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством.

Воззрения русских консерваторов первой четверти XIX века

Минаков А. Ю.

Идеология официальной народности получила окончательное оформление стараниями министра просвещения графа С.С. Уварова в начале 30-х гг. XIX века. Ныне достаточно хорошо известны немецкие источники, которые обусловили появление формулы Уварова: "православие - самодержавие - народность"1, однако до сих пор историками недостаточное внимание уделяется русским предшественникам Уварова, которые сформулировали основные постулаты указанной идеологии уже в царствование Александра I. Речь идет о работах А.С. Шишкова, Н.М. Карамзина и М.Л. Магницкого.

Именно указанные идеологи и практики русского консерватизма в период его зарождения начали разработку таких основополагающих для зрелого консервативного сознания понятий как "православие", "самодержавие", "народность". Однако можно говорить о том, что отдельные упомянутые категории разрабатывались каждым из них более подробно, нежели другие. Так, в работах А.С. Шишкова, таких как "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка" (1803)2 и "Рассуждение о любви к Отечеству" (1811)3 содержится развернутая трактовка прежде всего понятия "народность" с православно-консервативных позиций, в "Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях" (1811)4 Н.М. Карамзина содержится целая концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанной с православием и Православной Церковью, в "Кратком опыте о народном воспитании" (1823)5 М.Л. Магницкого сформулирована консервативная программа, стержневой категорией которой является православие и самодержавие.

Хронологически первой, в трудах Шишкова, приобрело относительно четкие контуры понятие "народность" (в его разработку внесли определенный вклад С.Н. Глинка и Ф.В. Ростопчин, но в данном случае они выступали как последователи Шишкова, популяризаторы и пропагандисты его идей). Оно появилась на свет в конкретно-исторических условиях, когда лидер русских консерваторов того времени А.С. Шишков повел борьбу с галломанией и космополитизмом, характерными для большей части русского образованного общества в начале XIX в. Известная его полемика "о старом и новом слоге" с Н.М. Карамзиным носила отнюдь не только лингвистический и филологический характер, но и имела четкую политическую подоплеку.

Наплыв галлицизмов в русский  язык, неумеренное заимствование  иностранных слов и обычаев, а  главное - попытки реализации на русской почве либеральных политических проектов, расценивались Шишковым как своеобразная подрывная акции со стороны "западнического лагеря". "Ломка" языка, с его точки зрения", неизбежно вела к размыванию того, что ныне назвали бы национальной ментальностью - основ веры, традиций, устоев, наконец, самой монархической государственности. Язык выступал в понимании Шишкова как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры. Естественно, для того, чтобы отстоять свою позицию, Шишков должен был обратиться к русской языковой (ее он связывал почти исключительно с церковно-славянским языком), культурной и религиозной традиции. Таким образом, Шишков неизбежно обращался к апологии русского допетровского прошлого, которое он, подобно позднейшим славянофилам, явно идеализировал и противопоставлял современности. Забвение этого прошлого, попытка заменить "предания старины" новейшими идеалами заграничного происхождения, почерпнутыми почти исключительно из просветительской, масонской и мистической литературы были с точки зрения Шишкова чрезвычайно опасны, поскольку это вело к нравственному релятивизму, опасному вольнодумству, атеизму, волевой, моральной и интеллектуальной расслабленности, и, соответственно, к упадку нации, политической зависимости ее от западноевропейских стран, в первую очередь, Франции. Увлечение западноевропейской культурой, считал Шишков, приводит русского образованного человека (прежде всего дворянина) "к тому, что он не способен быть ни воином, ни судьею, ни другом, ни мужем, ни хозяином, ни гостем..."

Недопустимость подражательства  западноевропейским образцам и отказа от собственных традиций, необходимость  опоры на собственные традиции (языковые, религиозные, политические, культурные, бытовые (например, в одежде, еде, повседневных поведенческих стереотипах), изучения русского языка во всех его ипостасях (любопытно, что Шишков, при всей своей приверженности "высокому стилю" церковно-славянского языка, одним из первых начал собирать народные песни, видя в них потенциальный источник для литературного языка), патриотизм, включающий культивирование национального чувства и преданность самодержавной монархии, борьба с галломанией и космополитизмом ("граждан света" Шишков причислял "к роду животных", "извергов", по его словам, космополиту "один ад стал бы ... рукоплескать") - таковы основные составляющие понятия "народность" в православно-консервативной трактовке, данной А.С. Шишковым.

В "Записке о древней и новой  России..." Н.М. Карамзина, которая  по сей день, с нашей точки зрения, анализировалась крайне мало, тенденциозно и односторонне, впервые в истории русской консервативной мысли была сформулирована оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция, самодержавия.

С точки зрения Карамзина, самодержавие представляло собой "умную политическую систему", прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была "великим творением князей московских", начиная с Ивана Калиты, причем, основных своих элементах, она обладала качеством объективности, то есть слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а довольно сложной конструкцией, опирающейся на определенные традиции и государственные и общественные институты. Система эта возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции "единовластия", восходящей к Киевской Руси и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль также сыграло сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи.

Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом самодержавие было безоговорочно принято русским  народом, поскольку не только ликвидировало  иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. "Рабство политическое не казалось в этих условиях чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

Вся система государственных и  общественных институтов была, по Карамзину, "излиянием монаршей власти", монархический  стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавная власть была предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, например, в удельный период или в период Смуты XVII века. Самодержавие "встраивало" аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности.