Серге́й Семёнович Ува́ров

 

 По соображении всех вышеприведенных  обстоятельств, не отвергая, что  в нынешнем положении вещей  следует усугубить все меры  предосторожности и, так сказать,  воспользоваться этими печальными  явлениями, дабы отделить от  плевел доброе семя,  я считаю  долгом всеподданнейше представить Вашему Императорскому Величеству, не благоугодно ли будет утвердить следующие меры в кругу Министерства народного просвещения:

 

1) Разрешить мне составить секретный  циркуляр к начальникам учебных  округов, в коем, в подтверждение прежних наставлений, будут им поставлены на вид меры предосторожности, коими они имеют руководствоваться при наблюдении по предмету Славянства, определив границы, в коих должно это дело оставаться для достижения полезной своей цели и устранения неудобств и недоразумений, могущих овладеть умами как учащих, так и учащихся, этот циркуляр представив в проекте на просмотр Вашего Величества.

 

2) Дозволить мне, по временам, представлять Вашему Величеству  особые донесения о ходе сего  дела, не только в наших пределах, но и за границею, когда оно будет являть новые стороны, не без важности для нас; это наблюдение довольно трудно, но по имеющимся источникам, я полагаю, что и движение заграничных славян достаточно мне известно.

 

3) Когда настоящее дело будет  приведено к концу и перестанет быть предметом некоторого беспокойства в общем мнении, - повелеть мне, если б открылась в том нужда, употребить вторую половину лета на осмотр, в виде обыкновенной ревизии, Московского, Харьковского и Киевского университетов и учебных заведений, дабы в последствии можно было иметь верный вывод и дополнить, в случае надобности, нынешние распоряжения другими мерами, на местах соображенными.

 

8 мая 1847

 

 

 

Михаи́л Петро́вич Пого́дин (11 (23) ноября 1800, Москва — 8 (20) декабря 1875, Москва) — русский историк, коллекционер, журналист, писатель, публицист, беллетрист, издатель, профессор Московского университета. Член Российской академии (1836).

 

Сын крепостного, получившего вольную  в 1806. Окончил Московский университет (1821). Примыкал к литературно-философскому кружку «любомудров», в который входили Дмитрий Веневитинов, Иван Киреевский, Степан Шевырёв, Владимир Одоевский и другие.

Биография Стиль этого раздела неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка.

Следует исправить раздел согласно стилистическим правилам Википедии. 

 

Сын крепостного дворового человека графа И.П. Салтыкова, его «домоправителя», и внук крепостного крестьянина  графа Чернышёва. Принадлежит к  разряду «русских самородков», являясь  носителем природных свойств великорусского племени, разнообразных и противоположных одно другому: ширь натуры соединялась в нем со скопидомством и тонким денежным расчетом, щедрость мирилась со скупостью, «себе на уме» шло об руку с сердечностью, задушевностью и откровенностью, добродушие — с хитростью, грубость нрава и привычек — с деликатностью чувства, неряшливость в обработке научных вопросов — с мелочной педантичностью в детальных и библиографических разысканиях; сознание своих ученых достоинств уживалось у него с преклонением перед сильными мира, Погодин был религиозен, но религиозность его была также на великорусско-московский лад, приближаясь к «древлему благочестию» и заключаясь в преданности обрядовому ритуалу, который не был одухотворен широким и глубоким пониманием христианства. Столь же типически-великорусскими являлись у Погодина и политические убеждения. Его нельзя считать ни консерватором, ни реакционером, ни легитимистом, ни националистом — все эти западноевропейские политические определения к нему не подходят; он был сторонником русского политического строя в том виде, как этот строй сложился жизнью, историей и исповедовал триединые начала русской самобытности: православие, самодержавие и народность. Поэтому он тяготел к единокровным и частью единоверным нам славянским племенам и изучал их язык, быт и историю; но П. не был славянофилом: его ум был ум практический, чисто великорусский, чуждый теоретическим построениям, чем, наоборот, в особенности отличались славянофилы. — Более всего и всего плодотворнее Погодин занимался русской историей, которой посвятил всю многолетнюю свою ученую деятельность; но в русской истории, как и в жизни, он не был теоретическим мыслителем. Русскую народность П. знал и любил, как плоть от плоти своей, кость от костей своих. Он видел в ней остатки старины и увлекался этими остатками: он жил прошлым родной страны, инстинктивно стремясь к этому прошлому: вот где следует искать ключ к его поклонению перед русской историей, которая для него являлась миром чудес и исключительных особенностей.

 

До десятилетнего возраста Погодин обучался дома, и уже в эту раннюю пору жизни в нём стала развиваться страсть к учению; знал он в то время одну лишь русскую грамоту и с жадностью прочитывал «Московские Ведомости», тогдашние журналы: «Вестник Европы» и «Русский Вестник» и переводные романы.

 

С 1810 по 1814 год Погодин воспитывался у приятеля своего отца, московского  типографщика А. Г. Решетникова; здесь  учение пошло систематичнее и  успешнее, но в эти четыре года произошло  общеисторическое событие, расстроившее, наряду со всеми обитателями Москвы, всё житьё-бытьё семьи Погодина и произведшее на мальчика глубокое впечатление. Разумеем злосчастный 1812 год, когда дом отца Погодина погиб в пламени московского пожара, и семья Погодиных должна была искать спасенья, вместе с другими жителями пылавшей первопрестольной столицы, в одном из провинциальных городов средней России. Погодины перебрались в Суздаль.

 

С 1814 по 1818 год Погодин обучался в Московской, тогда единственной, губернской гимназии, а с 1818 по 1821 год  в Московском университете, по словесному отделению, соответствовавшему в то время теперешнему историко-филологическому факультету. В гимназии и в университете Погодин еще более пристрастился к чтению и стал усердно изучать русскую историю, главным образом, под влиянием появившихся в год его поступления в университет первых восьми томов «Истории Государства Российского» Карамзина и девять лет до того изданного начала русского перевода шлецеровского «Нестора». Эти два труда имели решающее значение в ученых работах и воззрениях Погодина: он стал убежденным, но не слепым, поклонником русского историографа и первым и самым ярым из природных русских историков последователем исторической критики Шлецера и его «норманнской теории» происхождения Руси. В Университете на Погодина оказали сильное влияние своими чтениями профессор Мерзляков и Тимковский. Первый поселил в Погодине уважение к русским классическим писателям XVIII в. и способствовал развитию в его речи, устной и письменной, восторженности и напыщенности; второй, знаток римской литературы, обладавший учеными приемами филологической критики, — развил в Погодине филологический экзегетизм, впоследствии приложенный им к изучению русских исторических памятников письменности.

 

 Знаменитая Погодинская изба  на Девичьем поле

 

По окончании курса в Университете молодой кандидат Погодин был  определён преподавателем географии  в Московском Благородном пансионе и занимал эту должность до 1825 года, давая вместе с тем частные  уроки в семействе князя Н. П. Трубецкого и готовясь на магистра русской истории. В 1823 году он сдал этот экзамен, а в 1824 году напечатал магистерскую диссертацию «О происхождении Руси», посвятив её Карамзину и защитив публично в Москве, в январе 1825 г. После защиты П. поехал в Петербург и лично «представился» Карамзину, и, по его собственному выражению, «получил как бы его благословение».

 

Диссертация Погодина составляет свод всех мнений о происхождении Руси, начиная с Байера, и, на основании  большой и малой критики Щлёцера, доказывает непреложность норманнской теории происхождения Руси. Магистерство открыло перед Погодиным двери университетского преподавателя, но не сразу удалось ему получить кафедру излюбленного им предмета — отечественной истории. С 1825 по 1828 году он преподает всеобщую историю лишь на первом курсе словесного отделения, а в 1828 году получает место адъюнкта, но не на словесном, а на этико-политическом отделении, для преподавания новой истории XVI—XVIII вв., истории русской. Адъюнктуру на чужом для него отделении (в настоящее время юридический факультет) Погодин занимает до 1833 г. и лишь в этом году, после увольнения от службы профессора всеобщей истории Ульрихса, ему поручается на высших курсах словесного отделения временное преподавание всеобщей истории, которое он и ведет в течение шести лет до возвращения из-за границы в 1839 г. намеченного на эту кафедру министром народного просвещения, С. С. Уваровым, кандидата Тимофея Грановского, впоследствии столь известного профессора Московского университета, оказавшего благотворное просветительное влияние на целый ряд русских поколений.

 

Только в 1835 году удается Погодину занять, наконец, кафедру русской  истории в звании ординарного  профессора, но это профессорство  продолжается всего девять лет. В 1844 году Погодин оставляет службу в  Московском университете, сохраняя лишь звание академика по Отделению русского языка и словесности, каковое он был избран в 1841 году. С 1844 года до самой смерти Погодин предается кабинетным занятиям и отчасти публицистическим, в качестве редактора основанного им в 1841 году журнала «Москвитянин» и других периодических изданий и автора отдельных политических брошюр.

 

В доме Погодина у Девичья Поля (ул. Погодинская, дом 12А) жили Николай  Гоголь и Афанасий Фет, которого Михаил Петрович готовил к поступлению  в университет.

 

Позднее интерес к славянству и  славянской истории, понимание самобытности русской истории сближало его  со славянофилами. Погодин как историк  стоит особняком в истории  своего времени. Деятельность его пришлась на время реакции и годы оформления теории официальной народности, на стороне который он стоял около тридцати лет ( и именно поэтому иногда его называют консерватором). Он отрицал общность путей России и Запада, считая , что у каждого народа свой путь - самобытность. Формулирует 3 отличия России и Запада: 1. Роль государя: он считает, что для славян государь, князь - это гость и защитник, в то время как на Западе - враг; 2.Положение вассалов в обществе в России: это промежуточный слой между государем и народом, находящийся у трона, на Западе же действует принцип "вассал моего вассала не мой вассал"; 3. Собственность на землю: в России - общинная земля находилась у народа, но под властью князя и его вассалов, на Западе - земельные угодья принадлежали только вассалу. Также особенностью России Погодин считал ее географию. Огромная территория страны не позволяла завоевателям осесть на ней, завоевать полностью. К Петру I и его реформам погодин относился положительно, считая, что преобразования позволили стране уйти от социального взрыва.

 

Научная деятельность

 

 Икона начала XIV века из Погодинского  древлехранилища

 

В магистерской диссертации «О происхождении  Руси» (1825) обосновывал норманскую теорию возникновения русской государственности. Профессор всеобщей истории Московского  университета (1826—1835), затем в 1835—1844 профессор русской истории. Занимался изучением древнерусской и славянской истории, процессов закрепощения русского крестьянства, причин возвышения Москвы. Защитил докторскую диссертацию «О летописи Нестора» (1834). Открыл и ввёл в научный оборот ряд важных исторических источников и памятников русской словесности.

 

Собрал «Древнехранилище» —  значительную коллекцию икон, медных и серебряных крестов, различных  предметов старины, монет и медалей, оружия, рукописей, старопечатных книг, автографов российских и зарубежных деятелей науки, литературы, искусства, а также государственных, военных, политических, церковных деятелей. Часть собрания была приобретена для Публичной библиотеки в Петербурге и Эрмитажа.

 

Литературная деятельность

 

Издал литературный альманах «Урания, карманная книжка на 1826 год для любительниц и любителей Русской словесности», к участию в котором привлёк Е. А. Баратынского, Д. В. Веневитинова, А. Ф. Мерзлякова, Ф. И. Тютчева, А. И. Полежаева, С. П. Шевырева, П. А. Вяземского, при содействии которого А. С. Пушкин предоставил пять своих стихотворений. Сам Погодин опубликовал в альманахе свою, написанную в Знаменском летом 1825 года, повесть «Нищий» (с. 15—30). В 1834 году Белинский писал, что повесть «Нищий» замечательна «по верному изображению русских простонародных нравов, по теплоте чувства, по мастерскому рассказу» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.,Т.I., с. 94).

 

После восстания декабристов Погодин  опасался, что навлёк на себя подозрения властей.

 

В 1827—1830 издавал журнал «Московский вестник», с 1830 года по 1831 год во время эпидемии холеры был редактором информационной газеты Ведомости о состоянии города Москвы[1]. Совместно с С. П. Шевырёвым издавал и редактировал журнал «Москвитянин» (1841—1856), также редактировал первые шесть номеров «Русского зрителя», а с 1837 года «Русский исторический сборник».

 

Автор повестей «Нищий» (1825), «Как аукнется, так и откликнется» (1825), «Русая коса» (1826), «Суженый»(1828), «Сокольницкий сад» (1829), «Адель» (1830), «Преступница» (1830), «Васильев вечер» (1831), «Чёрная немочь», «Невеста на ярмарке» и других (изданы отдельно в сборнике «Повести», ч. 1—3, 1832), также исторической трагедии в стихах «Марфа, посадница Новгородская» (1830).

 

«МОСКВИТ́́ЯНИН» (1841—56), «учено-лит. журнал», изд. в Москве М.П. Погодиным, орган славянофильства, в 40-е гг. — преим. его правого крыла; с 1850 журнал возглавила «молодая редакция». В 1841 в «М.» были опубл. две статьи С.П. Шевырева, посв. «Герою нашего времени» и «Стихотворениям М. Лермонтова». Вышедшие в первый год издания журнала, они формулировали лит.-идеологич. кредо редакции. Шевырев поднял вопросы, насущные для рус. лит-ры: о нац. самобытности лит-ры как необходимом следствии самобытности рус. жизни, о назначении поэзии — быть ли «сколком с жизни действительной» или создавать «мир мечты» из всего высокого и прекрасного, что есть в «небесах», природе и рус. душе. В суждениях Шевырева о творчестве Л. многое определяет его славянофильская концепция, противопоставление совр. зап. культуры и коренных начал «исто русского мира». Ядро «западного образования» — материализм, скептицизм, и как следствие — «болезнь века»: неуемная гордыня, «нравств. разврат» и разочарование; залоги же «русской души» — не безмерные претензии личной воли и разума, а «христ. смирение» и служение «миру», вера и надежда. Печорин — «тяжкая правда» зап. культуры, чуждая, «искусственная» для «русской существенности» и «не истекает» из нее. Однако в этом «призраке», навеянном рус. сознанию «зап. образованием», Л., возможно, предугадывает пока скрытую, но «реальную угрозу» для рус. истории. Др. персонажи романа, как и романные ситуации, истолковываются в соотнесенности с центр. героем, его «нерусской» сутью, и здесь Шевырев формулирует получившее в дальнейшем распространение в славянофильско-москвитянинских кругах (см. Славянофилы) противопоставление отъединенной личности и целостного народа. К печоринскому умонастроению и родственным ему «байроническим» мотивам Шевырев подверстывает стих. «Дума», «Не верь себе», «1-е января», «И скучно и грустно», язвит. речи писателя («Журналист, читатель и писатель»), поэму «Мцыри». Рус. начало воплощают купец Калашников, солдат — участник Бородинского сражения, «русский добряк» Максим Максимыч. Их сознанию и переживаниям родствен лирич. пафос стих. «Когда волнуется желтеющая нива», «Я, матерь божия, ныне с молитвою», «Памяти А. И. Одоевского», «Молитва» («В минуту жизни трудную»). Именно в них критик усматривает «особенную личность поэта», ее оригинальность и цельность, что вполне согласуется с его декларацией: создавать мир «русской мечты», избегая как «кумиротворения действительности», так и «мечты отчаянного разочарования». Суженная, преим. позитивная трактовка самобытности «рус. существенности» и идейных устремлений рус. поэзии привела Шевырева к одностороннему пониманию оригинальности рус. лит-ры и косвенно — к преувеличению «протеизма» Л., его поэтич. несамостоятельности, байронизма. Своеобразным ответом Л. на статью Шевырева явилась передача в «М.» стих. «Спор» (через Ю.Ф. Самарина), с просьбой напечатать «без всяких примечаний от издателя, с подписью его имени» (опубл.: 1841, ч. III, № 6): Л. сохраняет независимую и достойную позицию художника — «быть выше критики», не отказывает разборам Шевырева в серьезности, признает важность нац.-историч. проблематики журнала. Позже Шевырев назвал стих. одним из лучших. В редакц. некрологе, посв. поэту (1841, ч. V, № 9), говорилось о начавшемся «расцветании» таланта, к-рое «обещало много». В 1843 Шевырев усилил критич. суждение о «протеизме» Л.; «великое развитие дарования» Л., его полная зрелость и оригинальность только придвинулись, их осуществление было связано с наметившимся в последние годы изменением «самого направления его духа»; порукой тому явилась «Песня про... купца Калашникова», где в центре не «характеры-призраки», а характеры «существенные, исторические». В данном случае Шевырева занимал не столько сам Л., сколько полемика с В. Г. Белинским и «ОЗ», будто бы грозящими разорвать союз молодого поколения с наследием А. С. Пушкина и делающими Л. орудием расторжения. Отсюда полемич. умаление вклада Л. в рус. поэзию, хотя в объявлении о новом изд. «Героя...» (1844) редакция определяла свой подход к поэту как беспристрастный, чуждый «безусловных восторгов и слепого, одностороннего порицания». Во 2-й пол. 40-х гг. интерес «М.» к Л. связан гл. обр. с его усилившимся влиянием на совр. лит-ру. Почти все авторы (К. С. Аксаков, И. В. Киреевский, А. Е. Студитский, анонимы), отмечая «огромное дарование» Л., настороженно восприняли его демонич. индивидуализм, «мрачную думу», «разрушительное настроение». Но особую озабоченность вызывали у них односторонние, «мрачные» подражания творчеству Л. На примере т. н. «лермонтовского направления» обсуждалась кардинальная для «М.» проблема — о творч. самостоятельности и подражательности. К. Аксаков, соотнеся поэму И. С. Тургенева «Разговор» и нек-рые произв. Л. (в т.ч. «Мцыри») как «копию» и «оригинал», формулировал свои представления о подлинно самобытном художнике, потенциально способном стать «народным»: творч. самостоятельность (в к-рой он не отказывал и Л.) питается естественной «связанностью» художника с целостным духовно-культурным нар. бытием (не ограниченным к.-л. временн́́ой характеристикой). Мысль Аксакова развила «молодая редакция» «М.». Идейные критерии ее ведущего критика А.А. Григорьева, в 40-е гг. пережившего воздействие и демонического, и инвективного начал творчества Л., теперь в основном определялись христ. и национально-почвенническими идеалами. Его интересовали преим. те особенности Л., к-рые стремились наследовать лит.-идейные оппоненты «М.» — писатели, тяготевшие к западничеству или натуральной школе (напр., ранний Тургенев, Д. В. Григорович, И. И. Панаев). Л., по мысли Григорьева, «могущественным дарованием» утверждал в поэзии право «субъективности» и прочувствовал «грандиозность и обаятельность зла» (Демон, Печорин), хотя и поднялся над ними, в отличие от развращенного сознания совр. человека. Лермонт. «страшная тоска», гордый индивидуализм и избранничество имели своим спутником «большой эгоизм», но еще более — «страдание язвами века». Само «отрицательное» начало в произв. Л. (в т.ч. образ Печорина) явилось «следствием многих исторических причин». Новым словом Л. в рус. поэзии был «гордый протест»; но если бы поэт «досказал себя», он несомненно преодолел бы его. Эти лермонт. мотивы и настроения, обусловленные «веком» и обеспеченные подлинностью и глубиной страданий поэта, не имеют серьезного историч. и личного оправдания у последователей «лермонтовского направления». Во 2-й период существования «М.», т.о., отошел от позиций Шевырева, но не противопоставил им целостной концепции творчества Л. В 1855 «М.» опубл. лермонт. посвящение к «Демону» (т. 2, № 6). Статьи о Лермонтове, опубл. в «М.»: Шевырев С. П. — см. ст. Шевырев (соч., опубликованные в "М."); "Герой...". Соч. М. Л., Изд. 3. —1844, ч. 3, № 4, Библиография, с. 121; [Аксаков К. С.], "Разговор" Ив. Тургенева. — 1845, ч. 2, № 2, Библиография, с. 49—50; [Киреевский И. В.], Обозрение совр. состояния словесности. — 1845, ч. 2, № 3, Критика, с. 25; Погодин М. П. — см. ст. <<Погодин; Студитский А>>.

 

"МОСКВИТЯНИН" — "учено-литературный  журнал", издававшийся в Москве  М. П. Погодиным в 1841—1856. До 1849 выходил ежемесячно, позднее —  два раза в месяц. Сотрудниками  Погодина были С. П. Шевырев,  И. И. Давыдов, Ф. Н. Глинка, В. И. Даль и др. Орган крупной торговой буржуазии 40—50-х гг., "М." стоял на позиции официальной народности. В первой же книге журнала Шевырев в своей статье развивал знаменитую формулу николаевской эпохи — "православие, самодержавие, народность". Это полностью соответствовало патриотической настроенности русской торговой буржуазии, не помышлявшей о сколько-нибудь заостренной критике крепостнического государства. Столь же закономерно "М." выступал против немецкой философии, прочно завладевшей умами как дворянской, так и подымающейся демократической интеллигенции. Особо принципиальных различий во взглядах на Запад и на Россию между группой "М." и московскими славянофилами во главе с Хомяковым не существовало, хотя последние и выступали с критикой журнала. Но в противовес помещикам-славянофилам, ориентировавшимся на патриархального, преданного своим господам мужичка, "М." делал ударение на торговой буржуазии. Эта ориентация Погодина была углублена и продолжена членами той "молодой редакции" "М.", которой Погодин передал журнал в 1850 и в которую входили А. Н. Островский, Е. Н. Эдельсон, Т. Филиппов и др. Один из виднейших членов этой группы — А. Григорьев — заявлял славянофилам: "Убежденные, как вы же, что залог будущего России хранится только в классах народа, сохранившего веру, нравы, язык отцов, — в классах, не тронутых фальшью цивилизации, — мы не берем таковым исключительно одно крестьянство: в классе среднем, промышленном, купеческом, по преимуществу видим старую извечную Русь". Не следует однако думать, будто "молодая редакция" не внесла в журнал новых тенденций. Ей удалось напр. в значительной степени освободиться от гнета той идеологии "официальной народности", которая вполне владела Погодиным, объективно блокировавшимся с славянофилами. Однако основные тенденции журнала, в частности напр. отрицательное отношение к западникам, остались неизменными.

 

Крах Крымской кампании, вскрывший  разложение феодального режима, углубивший классовые противоречия, сделал невозможным  дальнейшую идеализацию патриархализма. Крайне слабо читавшийся в эту пору "М." закрылся в 1856. Но в начале 60-х гг. А. Григорьев, Писемский, Островский, Эдельсон и другие члены его редакции объединились вокруг "почвеннических" журналов братьев Достоевских "Время" и "Эпоха" (см.), органически продолживших (в более либеральной форме) идеи славянофильства.