Общественно-политическая деятельность М.К.Ганди

из-за высокомерия английского  агента, не пожелавшего разговаривать  с ним

как с адвокатом, была, по его собственным словам, существенно  поколеблена

его лояльность в отношении  английских властей. Адвокатская практика в

Раджкоте также не принесла Ганди успеха. Занимавшаяся когда-то его отцом

должность премьер-министра была ему недоступна, да он и не видел  в ней

смысла в колониальной Индии. И он решил вновь уехать, на этот раз в Южную Африку, приняв предложение индийской торговой фирмы вести здесь ее дела. В 1893 г. Ганди прибыл в Дурбан.

          Индийская община в Южной Африке, первые переселенцы которой появились здесь в 1860 г. и которая состояла из законтрактованных плантационных рабочих, шахтеров, ремесленников, мелких и крупных торговцев, подвергалась расовой дискриминации. Действовавшие здесь расовые законы затрудняли рабочим приобретение земли, а торговцам - лицензии на право свободно заниматься торговлей. С расовой дискриминацией столкнулся с первых своих шагов на южноафриканской земле и Ганди, начавший борьбу против нее вначале просто как адвокат, а затем и как общественный и политический деятель. Под его руководством торговцы и служащие Южной Африки в 1894 г. создали свою первую политическую партию Индийский национальный конгресс.

           С этого дня главным в жизни Ганди стала не его адвокатская практика,

а борьба против расовых  законов. Решив остаться здесь до тех пор, пока не

добьется серьезных успехов  в этой борьбе, Ганди в 1896 г. привез в Южную

Африку семью.

          Именно здесь, в Африке, Ганди научился самоограничению, служению

обществу, именно здесь произошло  его становление как политического

деятеля и как Махатмы.

         В годы своей юности в Индии и в Лондоне и первые годы в Южной Африке Ганди мало чем отличался от других представителей индийской интеллигенции. Старался и в одежде, в манерах, в образе жизни как можно больше подражать европейцам. Однако постепенно его взгляды изменились. В 1906 г. он принял обет брахмачария - отказ от собственности, от включения в еду продуктов животного происхождения, половое

II. Общественные и философские воззрения Ганди.

Чтобы ясно понять суть философских  воззрений Махатмы, нужно помнить, что мысль Ганди развивается  как бы в двух этажах: внизу —  обширное здание религиозных основ, над ним — социальное действие, которое он надстраивает на этих невидимых  основах, приспособляя его к возможности  момента и требованиям страны. Он — религиозный деятель по натуре, политик - в силу необходимости. По мере того как ход событий и исчезновение других вождей народа заставляют его  взять на себя управление кораблем во время бури, утверждается практический и политический характер его действий. Но существенной частью здания остается все же подземелье: оно обширно и глубоко, и должно бы служить основой совсем другому храму, чем тот, который приходится возводить наспех; только оно одно — прочно, остальное — временно и служит лишь для использования в эти переходные годы. Необходимо поэтому знать ту подземную церковь, где мысль Ганди находит верное прибежище. Здесь он ежедневно уединяется, чтобы черпать силы для работы вверху.

Ганди горячо исповедует религию  своего народа, Индуизм, но не как ученый, приверженный к текстам, и тем  более не как лишенный чувства  критики ханжа, слепо принимающий  всякую традицию. Его религия проверяется  вдвойне как совестью, так и  разумом.

«Я не стану  делать фетиш из религии и я не оправдываю любое зло ее святым именем... ¹Я не хочу увлекать за собой ни одного человека, если не могу взывать к его разуму. Я готов отвергнуть божественность самых древних Шастр, если они не убеждают моего разума...»² 

С другой стороны, — и  это весьма существенно, — он не признает за Индуизмом и не допускает  в нем никакой исключительности:

«Я не верю в  исключительную божественность Вед. Я  полагаю, Что Библия, Коран и Зенд-Авеста так же боговдохновенны, как и  Веды... Индуизм — не миссионерская религия. В нем есть место для преклонения перед всеми пророками мира... Он предписывает каждому почитать бога соответственно своей собственной вере или Дхарме; и, таким образом, он мирно сосуществует со всеми религиями».³

 

Каковы же  основные истины, к которым он присоединяется? Он перечисляет их в статье от 6 октября 1921 г., являющейся его публично объявленным Credo:

«1. Я верю в Веды, в Упанишады, в Пураны и во все то, что понимается под именем индусских священных Писаний, и следовательно я верю в Аватары и в перевоплощения.

2. Я  верю в Варнашрама Дхарма* (дисциплину каст), но в смысле строю ведическом, а не современном, обывательски-грубом смысле.

3. Я верю в культ охранения коровы в смысле гораздо более широком, чем тот, в котором его понимает народ.

4. Я не отвергаю культа идолов».  

Всякий европеец, который  остановится при чтении на этих строках Credo, скажет сразу, что мысль, выраженная в них, так отлична от нашей, так тесню заключена в рамки социальных и религиозных доктрин, отдаленных по времени, отдаленных в пространстве, несоизмеримых с нашим разумом, что бесполезно стараться постигнуть ее. Пусть, однако, читает дальше. Несколькими строками ниже он найдет более знакомые мысли:

«Я верю в индусское  изречение, что не знает по-настоящему Шастр тот, кто не достиг совершенства в невинности (Ахимса), в истине (Сатья), в самообладании (Брахмачарья) и не отрекся от всякого стяжания и от обладания богатствами».

Здесь слово индуса сближается со словом Евангелия. И Ганди сознавал это родство.

Он был даже близок к  тому, чтобы принять в Восточной  Африке христианство, но чтение индусских  книг, которые давали ему более  полное удовлетворение, удержало его  в индуизме.

Он говорил также Дж. Доку:

«Бог в веках воплощался в различных формах. В Гите Кришна говорит: «Когда религия приходит в упадок, когда преобладает безрелигиозность, тогда я проявляюсь. Для защиты добра, для разрушения зла, для твердого установления Дхармы я возрождаюсь вновь и вечно. Христианство составляет часть моей теологии. Христос — блистательное проявление бога. Но не единственное проявление. Я не вижу его на уединенном троне...»

Не нужно, действительно, забывать, что этот азиатский верующий был воспитан Толстым⁴, что он переводил Рескина⁵ и Платона⁶, что он основывается на Торо, восхищается Мадзини, читает Эдуарда Карпентера и что на мысль его наложила печать мысль Европы и Америки. Нет причин к тому, чтобы европеец оставался далее чужд его мысли, если он даст себе труд приблизиться к ней. Тогда он постигнет глубокий смысл тех пунктов Credo, буква которых изумляет его. Два из них на первый взгляд воздвигают непроницаемую стену между религиозным духом Индии и Европы: культ охранения коровы и система каст. Но посмотрим, что они означают в глазах Ганди.

 «Я их не почитаю,  — пишет Ганди, — но это  составляет часть человеческой  природы». Он считает его заслуживающей  уважения потребностью, присущей  слабости человеческого духа, который  иногда должен воплотить свое  верование во что-нибудь материальное, чтобы лучше исповедовать его.  Здесь мы не видим, следовательно,  ничего более того, что мы видим  во всех наших католических  церквах. 

Культ охранения коровы характерен для индуизма. Ганди даже видит  в нем одно из наиболее высоких  утверждений эволюции человечества. Почему? Потому, что он служит символом «всего мира, стоящего ниже человека», с которым человек заключает договор дружбы. Он означает «братство между человеком и животным»... И, согласно его прекрасному выражению, «он выносит человека за пределы его породы. Он осуществляет тождественность человека со всем, что живет». Если из всех животных была избрана именно корова, то это потому, что в Индии — она лучший товарищ, источник изобилия; и Ганди видит в «этом кротком животном поэму жалости». Но культ, который он ей оказывает, не имеет в себе ничего идолопоклоннического, и никто не осуждает более строго лишенный доброты фетишизм индусского народа, который соблюдает лишь букву и не осуществляет духа сострадания «к бессловесным созданиям бога».

Однажды поняв этот культ, — кто мог лучше его понять, чем Ассизский Poverello, уже перестаешь удивляться тому значению, которое придает ему Ганди. Он прав, говоря, что культ охранения коровы, в том смысле, в каком он его понимает, «является даром Индии миру». Ибо к евангельскому учению: Люби ближнего, как самого себя, — он добавляет: — Все, что живет, есть твой ближний.⁷

          Система каст, пожалуй, еще менее приемлема для европейского ума. Но рассуждая о них  мы иногда  с прямой ясностью понимаем, что это верование обусловлено не духом гордости и социального превосходства, а мыслью об исполнении долга на ступени, предназначенной каждому.

«Я склонен  думать, — говорит Ганди, — что закон наследственности верен и всякая попытка его изменить приводит к полному хаосу. Варнашрама присуща человеческой природе, а Индуизм только обратил ее в науку...»

Но он ограничивает количество классов лишь четырьмя: Брахманов (класс  умственной и духовной деятельности), Кшатриев (военный и правительственный), Вайшьев (торговый) и Шудр (физическая работа и деятельность). И он не допускает  между ними никаких отношений  превосходства или унижения. Это  — разные призвания, и только. Обязанности. Никаких привилегий.

«Если человек  отводит себе более высокое место  или другому — более низкое, это противоречит духу Индуизма. Все рождены, чтобы служить творению божию: Брахман — своим знанием, Кшатрия — своей покровительственной силой, Вайшья — своим торговым искусством, Шудра — своим физическим трудом. Это не значитt что Брахман избавлен от всякой физической работы, а лишь значит, что он лучше приспособлен для знания; не значит, что Шудра не может достигнуть всяческого знания, а значит лишь то, что он лучше будет служить своим телом и что ему не пристало завидовать обязанностям других. Брахман, который в силу своих знаний претендовал бы на превосходство, тем самым был бы уже изъят из своего класса и не имел бы истинного знания... Смысл существования Варнашрамы в том, чтобы следить за экономией социальной энергии (правильным распределением), и в здоровом принуждении, осуществляемом над самим собою, собственной волей».

Система каст основана, таким образом, на «отречении», а не на привилегии. Не следует кроме того забывать, что, согласно вере в перевоплощение, природа в течение последовательных существований восстанавливает равновесие, превращая Брахмана в Шудру и наоборот.

Вопрос о париях не имеет  никакого отношения к вопросу  об этих четырех кастах, различных, но равноправных. Мы видим, с какой  пламенной страстностью Ганди не перестает бороться с этой социальной несправедливостью: это одна из самых  трогательных сторон его апостольства. Он считает ее позором для Индуизма, отвратительным искажением истинного  учения, пятном, и нестерпимо от этого  страдает.

«Я скорее дам  растерзать себя на куски, — пишет он, — чем отрекусь от моих братьев из отверженных классов. Я не хочу возродиться, но если мне суждено возродиться, я желал бы возродиться среди нечистых, чтобы разделять их унижение и работать над их освобождением»...⁸ 

Он усыновил маленькую  девочку из париев и с нежностью  говорит об этом очаровательном семилетнем чертенке, который был баловнем всего  дома.

И  сказано достаточно для того, чтобы  показать под оболочкой индусского Credo великое евангельское сердце.

Говоря о Ганди мы также должны отметить и то, что он осуждал европейскую цивилизацию в целом.

В своем HindSwaraj за 1908 год он обличал, как «великий порок», «Современную Цивилизацию».

Цивилизация, — говорит  Ганди, — есть лишь пустой звук. Она, согласно одному из выражений Индуизма, «черный век, век мрака». Она делает материальное благо единственной целью жизни. Она не заботится о духовных благах. Она сводит европейцев с ума, порабощает их ради денег, лишает их мира и вообще внутренней жизни; она — ад для слабых и для рабочих классов; она подрывает жизненность народов. Эта сатанинская цивилизация уничтожит сама себя. Истинный враг Индии — именно она, в гораздо большей степени, чем англичане, которые сами по себе не злы, а больны своей цивилизацией. Поэтому Ганди борется с теми из своих соотечественников, которые хотят изгнать англичан, чтобы сделать Индию «цивилизованным» государством на европейский лад. Это была бы, — говорит он — «природа тигра без тигра». «Нет, великое, единственное усилие, которое теперь необходимо, - это изгнать западную цивилизацию».

Есть три класса людей, против которых Ганди ополчается особенно резко. Это судьи, врачи  и учителя.

Вражда против последних  легко объяснима, ибо они заставили  индусов забыть свой язык и свою мысль; они ведут ребенка к  потере чувства национальности. Кроме того они обращаются лишь к разуму; они забывают о сердце, не считаются с характером. Наконец, они ни во что не ставят физический труд.

Профессия судьи безнравственная. Суды в Индии являются орудием  британского владычества, они обостряют  несогласия между индусами; вообще они везде и всюду поддерживают и умножают раздоры, споры и ссоры. Это - эксплуатация дурных инстинктов.

Что касается врачей, то Ганди  соглашается, что вначале их профессия  его привлекала; но вскоре он убедился, что она не может считаться  почтенной. Западная медицина занимается единственно тем, чтобы лечить тело больных, а не уничтожать причины  болезней, которыми по большей части  являются пороки; можно даже сказать, что она поощряет последние, давая  порочным людям возможность наслаждаться пороками с наименьшим риском. Она  содействует поэтому деморализации народа. Лживой медицине Запада, которую Ганди бичует часто со страстностью, превосходящей меру, он противопоставляет настоящую предупредительную медицину, которой он посвятил один из своих небольших популярных трудов AGuidedoHealth(Проводник к Здоровью). Это - наставление по морали в той же мере, как и по терапевтике: ибо «болезнь есть результат не только наших действий, но и мыслей»; и сравнительно просто дать правила для предупреждения заболевания, ибо «все болезни имеют одну причину - несоблюдение естественных законов здоровья. Тело - жилище бога. Нужно блюсти его в чистоте».