Иван Грозный

Месяц спустя власти утвердили приговор о запрещении местнических тяжб на время похода. Царь обещал рассмотреть все споры  по возвращении из-под Казани.

Приговор 1549 г. невозможно считать реформой. Он оставлял местнические порядки в неприкосновенности. Настоящие реформы начались в 1550 г., когда на свет появились новые законы. Отныне царь мог назначать в товарищи к главнокомандующему, непременно самому «породистому» из бояр, менее знатного, но зато более храброго и опытного воеводу. Местничать с ним воспрещалось.

Первым, кто воспользовался новым законом, был отец Алексея  Адашева Федор. Весной 1551 г. он получил пост третьего воеводы в большом полку боярина Семена Микулинского, посланного строить крепость в Свияжске. Пересветов предлагал полностью отменить местничество. Алексей Адашев довольствовался тем, что было в пределах возможного.

В реформе местничества борьба за расширение сословных привилегий дворянства сочеталась с интересами карьеры семейства Адашева.

В глазах Алексея  Адашева первые преобразования имели  особую цену. Недаром перед самой  отставкой он воскресил в памяти свой успех и не к месту включил  отчет о реформе в последние  тома летописи, над которыми тогда  работал. «А воевод, — писал он, — государь прибирает, разсуждая их отечество и хто того дородитца, хто может ратной обычай сдержати». Рассуждения Адашева были далеки от радикальных требований Пересветова о полном искоренении местничества. Его реформы сохранили незыблемыми местнические порядки и лишь внесли в них поправки.

В связи с упорядочением  административной и военной службы правительство предполагало отобрать из знати и дворянства тысячу «лучших  слуг» и наделить их поместьями в  Подмосковье. Будучи поблизости от столицы, «лучшие слуги» в любой момент могли быть вызваны в Москву для  ответственных служебных поручений. Подготовлявшаяся реформа должна была приобщить цвет дворянства к делам  управления.

В соответствии с  царским указом постоянную службу в  столице должны были нести более 600 «лучших слуг» из московских городов  и более 300 помещиков из Новгорода  и Пскова. Новгородские помещики, зачисленные в «лучшую тысячу», обладали привилегией проходить службу в столице по дворовым спискам. В какой мере они могли воспользоваться этой привилегией, трудно сказать. Дворовая служба всегда была службой при особе государя и требовала присутствия дворянина в царствующем граде. Служить в Москве новгородцам мешала отдаленность их города, плохое состояние дорог и война в Прибалтике, поглощавшая все силы новгородского ополчения.

В целях укрепления вооруженных сил правительство  Адашева приступило к организации  постоянного стрелецкого войска и сформировало трехтысячный стрелецкий отряд для личной охраны царя. Стрелецкие войска зарекомендовали себя с лучшей стороны в военных кампаниях  ближайших лет.

Участие в Казанской  войне оказало, быть может, самое  глубокое влияние на формирование личности Грозного. Война не позволяла самодержцу отгородиться от жизни. Со старыми привычками пришлось расстаться. Государь не приказывал больше разгонять челобитчиков или  палить им бороды.

В дни третьего Казанского похода в лагере под Коломной заволновались  новгородские дети боярские: «Многу же несогласию бывшу в людех, дети боярские ноугородцы государю стужающи, а биют челом», требуя, чтобы их распустили по домам.

Войска отправлялись в поход, не имея при себе обозов с продовольствием. Новгородские помещики были вызваны в Москву весной, и  к исходу лета у них кончились  запасы. Нужда подрывала боеспособность конного ополчения.

Власти были в  затруднении: «Государю же о сем  не мала скорбь, но велия бысть, еже  так неудобно вещают». Монарх усвоил некоторые навыки управления. Он принял челобитные от детей боярских, «такоже  велит и о нужах вспросити, да и вперед уведает государь всех людей своих недостатки». Челобитчики  стали жаловаться на то, что оскудели землями — «многие безпоместные».

Волнения новгородцев  показали царю, сколь важно обеспечить помещиков землями. Фонд государственных  поместных земель был давно исчерпан, и власти поневоле обратили взоры  в сторону церкви.

В 1551 г. митрополит Макарий взялся за «церковное устроение». Новое руководство использовало момент, чтобы взять инициативу в свои руки. Едва высшее духовенство собралось на совет (собор), монарх передал им свое «рукописание» — заранее подготовленные вопросы. Пока дьяки зачитывали царские вопросы, Иван сидел «на царском своем престоле, молчанию глубокому устроившуся». Реформаторы рассчитывали повернуть работу Священного собора в нужное русло и соединить земское устроение с «многоразличным церковным исправлением». Собор изложил свои решения в ста пунктах, или главах, отчего получил наименование Стоглавого собора.

Собор стал важной вехой  в истории русской церкви, так  как его решения ускорили процесс  консолидации духовенства как особого  сословия. Реформа не ослабила зависимости  епископата от царской власти.

«Царские вопросы» к Стоглавому собору показывают, сколь  глубоко захвачен был Иван IV преобразовательным течением. Споры, рожденные проектами реформ, и первые попытки их осуществления стали той практической школой, которой так недоставало Ивану. Они шлифовали его пытливый от природы ум и формировали его как государственного деятеля.

По крайней мере пять царских вопросов были посвящены теме, которой власти придавали исключительное значение: как возвратить в казну выбывшие «из службы» земли и обеспечить поместьями оскудевших дворян. Аргументируя необходимость земельного «передела», Иван указывал на то, что в годы боярского правления многие бояре и дворяне обзавелись землями и кормлениями «не по службе», а другие оскудели: «у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми ныне втрое, а иной голоден». Обращаясь к митрополиту, царь просил рассмотреть, каковы «вотчины и поместья и кормления» у бояр и дворян и как они «с них служили», и приговорить «недостальных как пожаловати».

Проекты «землемерия» приобрели широкую популярность в среде дворянства. Земельные  богатства духовенства давно  возбуждали зависть у светских землевладельцев. В центральных уездах страны монастыри  успели завладеть многими землями. Ни в одной стране, писали иностранцы, не было такого количества монастырей и монашествующей братии, как в  России того времени.

На Стоглавом  соборе правительство открыто поставило  вопрос о дальнейших судьбах монастырского  землевладения. Государь обратился  к членам собора с многозначительным  вопросом: «Достойно ли монастырям приобретать земли?»

Покушение на имущество  церкви натолкнулось на решительное  противодействие осифлян (иосифлян). Так называли себя последователи  Иосифа Санина, игумена Иосифо-Волоколамского монастыря. Иосиф был сторонником могущественной и богатой церкви. Противоположного взгляда на предназначение монашества придерживался Нил Сорский, вождь нестяжателей. Последователями Нила были Артемий и другие старцы из заволжских скитов. Они жили в пустынях, разбросанных в глухих лесистых местах вокруг Кирилло-Белозерского монастыря.

Нил Сорский и  его последователи учили чернецов жить «нестяжательно», не владеть имуществом и кормиться своим «рукоделием». Нестяжатели допускали известную  свободу в толковании Священного Писания и отвергали методы инквизиции. Они с сомнением отнеслись  к реформе, проведенной Макарием, и не верили в «новых чудотворцев».

В середине XVI в. появились церковные сочинения, излагавшие взгляды Нила Сорского на монастырские богатства. Автор одного из таких сочинений, озаглавленного «Письмо о нелюбках», утверждал, будто в 1503 г. Нил потребовал от Священного собора, «чтобы у монастырей сел не было». Такое истолкование слов Нила отвечало видам светской власти.

В 1551 г. Иван IV рассчитывал провести земельную реформу, опираясь на авторитет Артемия и других заволжских старцев. Если бы Артемий истолковал учение Нила Сорского в том же духе, что и автор «Письма о нелюбках», власти получили бы в свои руки мощное средство давления на членов собора. Но Артемий не склонен был искажать воззрения Нила в угоду властям предержащим. Позже он говорил на суде: «Все ныне съгласно враждуют, будтось аз говорил и писал тебе села отнимати у монастырей… а оттого мню, государь, что аз тобе писал на собор, извещая разум свой, а не говаривал есми им о том, ни тобе не советую нужению и властию творити что таково». Подобно учителю, Артемий отвергал мысль о насильственном отчуждении земель у монастырей и всецело полагался на то, что иноки осознают греховность своего жития и передадут села царю по доброй воле. Позиция заволжских старцев разочаровала Ивана и его окружение.

Реформаторам удалось  лишь частично осуществить свои замыслы. В мае 1551 г. был издан указ о конфискации всех земель и угодий, переданных Боярской думой епископам и монастырям после смерти Василия III. Закон запрещал церкви приобретать новые земли без доклада правительству. Задавшись целью воспрепятствовать выходу земель «из службы», власти ввели некоторые ограничения в отношении княжеско-вотчинного землевладения. Князьям воспрещалось продавать и отказывать свои вотчины в пользу церкви без особого на то разрешения. Земли, уже переданные монастырям без доклада, подлежали конфискации для последующей раздачи в поместье.

Власти искали всевозможные средства для того, чтобы пополнить  фонд государственной собственности. Они не осмелились применить в  Московской земле новгородский опыт экспроприации боярщин, но пытались использовать в интересах казны процесс разложения и распада крупного княжеско-боярского землевладения.

В 1551 г. власти подтвердили традиционный порядок отчуждения родовых княжеских вотчин. Приговор гласил: «А Суздальские князи, и Ярославские князи, да Стародубские князи без царева и великого князя ведома вотчин своих мимо вотчичь не продавати никому же, и в монастыри по душам не давати». Правительство заявило о своем намерении взять под контроль все сделки на наследственные владения Суздальских, Ярославских и Стародубских князей. Любое отступление от этого принципа влекло за собой отчуждение княжеской вотчины в казну: «А кто вотчину свою без царя и великого князя ведома чрез сесь указ кому продаст, и у купца деньги пропали, а вотчичь вотчины лишен». Конфискованные вотчины надлежало забрать на государя, «да те вотчины отдавать в поместье». Цель нового законодательства заключалась не в консервации удельной старины, как полагают некоторые исследователи, а в расширении фонда государственной земельной собственности, опоры всей военно-служилой системы Московского государства.

Осуществление нового земельного законодательства позволило  правительству несколько пополнить  фонд поместных земель за счет церковных  и отчасти княжеских вотчин. И  все же основные земельные богатства  монастырей остались нетронутыми. Церкви удалось отстоять земельные владения, но она должна была поступиться значительной частью своих податных привилегий —  «тарханов».

Со времен раздробленности  обладатели «тарханов» — знать и  князья церкви — не платили в  казну податей с принадлежавших им земель. Приступив к реформам, власти задались целью ограничить действие «тарханов». Царский Судебник предписывал «тарханных вперед не давати никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех». Действие нового закона испытали на себе привилегированные землевладельцы и светского, и духовного чина.

Власти довершили  реформу податного обложения, объявив  о введении «большой сохи». Размеры  этой окладной единицы определялись сословной принадлежностью землевладельца.

Черносошные (государственные) крестьяне оплачивали соху в 500, церковные  феодалы — в 600, служилые землевладельцы и дворец — в 800 четвертей «доброй  земли». Таким образом, дворяне получили ощутимые налоговые льготы по сравнению  с духовенством и особенно крестьянами.

Меры против «тарханов» подрывали систему податного  иммунитета и шли навстречу требованиям  дворянства.

Взятие  Казани

В декабре 1549 г. русские предприняли новое наступление на Казань. 12 февраля 1550 г. царь впервые появился у стен татарской столицы. После обстрела крепости из орудий войска пошли на общий штурм, но успеха не добились. Простояв одиннадцать дней под Казанью, Иван по совету бояр отступил.

Вслед за тем царские  воеводы построили крепость Свияжск  на высоком правом берегу Волги, в  двадцати верстах от Казани, на землях «горных черемисов» — чувашей. Местное  население признало власть царя. В  самой Казани взяли верх сторонники мира с русскими.

Москва согласилась  на мир, но продиктовала казанцам свои условия. Иван IV немедленно направил в Казань своего личного представителя — Алексея Адашева. Казанский трон в августе 1551 г. занял московский ставленник хан Шах-Али. Вместе с ним в татарскую столицу явились боярин Иван Хабаров и дьяк Иван Выродков. В ханском дворце разместилась охрана — 200 московских стрельцов. Татары освободили 2700 русских пленных.

Власть служилого  хана над Казанью была непрочной. Но по замыслам русского правительства  ему отводилась роль троянского коня. К хану прибыл Алексей Адашев с  секретной миссией. Не смея ослушаться царской воли, Шах-Али обязался «лихих людей побита, а иных казанцов вывести, а пушки и пищали перепортити, и зелие не оставити». Лихими людьми в Казани были сторонники Крыма и Турции.

Адашев ездил  в Казань дважды. Русским удалось  привлечь на свою сторону многих татарских  вельмож. Шах-Али съехал из города под охраной стрельцов. Его должен был сменить воевода князь Семен Микулинский, назначенный наместником Казани. Однако в городе произошли волнения. Народ перебил русских детей боярских и не пустил в город царского воеводу.

Казанский край был  вновь охвачен пламенем войны. С  весны 1552 г. армия стала готовиться к выступлению в поход. Боярская дума настаивала на том, чтобы Иван поручил командование опытным воеводам, а сам оставался дома. Царь отверг этот совет и лично возглавил полки.