Иван Грозный

Благовещенский  поп обратил на себя внимание царя в дни московского пожара. В  то время как придворные старались  «ласкательством» завоевать расположение молодого царя, Сильвестр (по словам Курбского) избрал роль пророка, сурового пастыря  и обличителя, не боявшегося сказать  правду в лицо. В дни бедствий священник явился перед Иваном, «претяще ему от Бога священными писаньми и  срозе заклинающе его Страшным Божиим Судом». Ради спасения царя поп «кусательными  словесы нападающе» на него, как  бритвою «режуще» непохвальные нравы  питомца.

Курбский изобразил  взаимоотношения «блаженного» пастыря  и закоренелого грешника Ивана в  традициях житийной литературы. Но суть дела он уловил верно. «Кусательные слова» царь не забыл до последних  дней жизни. В юности Грозный терпел и даже ценил резкость наставника, зато после разрыва с ним воспоминания о пережитых унижениях стали  для царя источником невыносимых  душевных терзаний.

Сильвестр принадлежал  к числу глубоко верующих людей. У него случались галлюцинации, он слышал небесные голоса, ему являлись видения. В придворной среде немало злословили но поводу новоявленного пророка. Даже Курбский, хваливший царского наставника, смеялся над его «чудесами». По словам этого писателя, Сильвестр злоупотреблял легковерием Ивана, рассказывая ему о своих видениях («аки бы явление от Бога»). Не знаю, замечает Курбский, были эти чудеса истинными или же учитель выдумывал их ради того, чтобы напустить на ученика «мечтательные страхи», унять его буйства и исправить «неистовый нрав».

Первоначально наставник  ограничивался поучениями житейского толка. Лишь сближение с главным  деятелем реформ Алексеем Адашевым открыло  перед Сильвестром более широкое  поле деятельности.

Рассказы Сильвестра производили на Ивана потрясающее  впечатление. Священник зажег в  его душе искру религиозного чувства. Иван увлекся религией и вскоре преуспел в своем увлечении. Он ревностно  исполнял все церковные обряды. В  минуты нервного напряжения он получал  знаки свыше. Под стенами Казани перед последним штурмом 23-летний царь после многочасовой молитвы  явственно услышал звон колоколов  столичного Симонова монастыря.

Были обстоятельства, объясняющие меру влияния Сильвестра на воспитанника. Достигнув совершеннолетия, Иван IV далеко не сразу приноровился к роли самодержца. Дела управления не давались ему. Казалось, что он попал не на свое место.

Сильвестр был тем  человеком, который помог Ивану  осознать свою роль. В своих посланиях  пастырь благословлял избранного Богом  монарха, «самодержца вечна, православныя веры истиного наставника, на Божиа враги крепкого борителя, Христовы церкви столпа неколебимого». Священник внушал Ивану мысль о его исторической миссии, состоявшей в защите и утверждении истинной веры по всему свету. Покорение Казани, учил Сильвестр, есть лишь исполнение Божественной воли, «зело бо хощет сего Бог, дабы вся вселенная наполнилася православия».

Сильвестр выражал  убеждение, что московский царь осенен той же благодатью, что и Константин Великий, утвердивший христианство в Византии. Самодержец всея Руси Иван «Божиею благодатию уподобися царю Костянтину, тою же царскою багряницею обложен есть, те же правоверния хоругви в руку своею благочестно содержит».

Послание Сильвестра царю было написано, бесспорно, под  впечатлением победы над Казанью. Учитель  старался внушить самодержцу, что  его ждут громкие победы над неверными: «…и поклонятца тебе все царие  земстии и вси языци поработают тебе».

После великого московского  пожара 17-летний Иван дал Сильвестру первое личное поручение. Священник  должен был восстановить роспись  кремлевских соборов, пострадавшую от огня. Сильвестр вызвал иконописцев  из родного города и, «доложа царя государя», велел им браться за дело. Стены Золотой палаты покрылись  нравоучительными картинами, изображавшими  юношу царя в образе то справедливого  судьи, то храброго воина, то щедрого  правителя, раздающего нищим золотники. Средствами живописи Сильвестр надеялся оказать воздействие на эмоции питомца  и вскоре преуспел в этом.

Священник вел беседы и писал послания Ивану, посвященные  разнообразным темам. Одной из них  была тема «содомского греха». Царь не должен позволять своим придворным и дьякам «в такое безстудие уклонятца»: «искорениши… содомский грех и любовников отлучиши, без труда спасешися».

Сильвестр старался убедить царя в том, что ему  нужно новое, благонравное и беспорочное  окружение, достойное великих деяний. И пожар, и междоусобица (мятеж), и  заблуждения людские — все  это ниспослано Богом в наказание  за грехи. «И тебе, великому государю, — увещевал пастырь, — которая похвала в твоей великой области множество Божиих людей заблудша? И на ком то вся взыщет?»

Государю пора осознать свою ответственность за все непотребства, происходящие в царстве: «Вся сия  законопреступления хощет Бог тобою  исправити».

Мысль о божественном происхождении царской власти много  значила для Ивана. Он никогда  бы не простил советнику обличений, если бы не это обстоятельство. Церковь  сыграла выдающуюся роль в обосновании  политической теории самодержавия.

Реформы

Война с Казанью  наложила печать на ход преобразований в России. Мирная пауза, длившаяся  с весны 1548 г. до конца 1549 г., оживила деятельность реформаторов. Церковное руководство опередило светскую власть. В 1549 г. митрополит Макарий провел второй собор, пополнив список общерусских святых новыми именами.

Представление, будто  у истоков перемен стояло дворянское правительство, едва ли верно. Сколь  бы значительны ни были перестановки в правящих верхах, не они определили ход и направление преобразований.

Москва завершила  объединение русских земель в  конце XV — начале XVI в. Управлять обширным государством с помощью архаических институтов и учреждений, сложившихся в мелких княжествах в период раздробленности, оказалось невозможно. Любое правительство должно было рано или поздно начать перестройку институтов государственного управления.

Такие реформаторы, как Адашев или Висковатый, были обязаны карьерой не только милостям государя, но еще больше удачной  службе в приказах — новых органах  центрального управления.

Адашев служил в  Казенном приказе, где получил думный чин казначея. Боярская дума раскрыла перед ним свои двери.

Порожденная процессом  политической централизации, высшая приказная  бюрократия не случайно стала проводником  идеи преобразования государственного аппарата. Адашевский кружок осуществил эту идею на практике. Реформы явились  важной вехой в политическом развитии страны. В кремлевские терема пришли новые люди. Знакомство с ними составило  целую эпоху в жизни Ивана. Перед Иваном раскрылись неведомые  ранее горизонты общественной деятельности. Приближалась пора зрелости. Скрытая  неприязнь царя к «великим боярам»  получила новую пищу и новое направление.

Реформаторы впервые  заявили о. себе после созыва так  называемого «собора примирения» 1549 г. Помимо Боярской думы и церковного руководства, на этом совещании присутствовали также воеводы и дети боярские. Выступая перед участниками собора, 18-летний царь публично заявил о необходимости перемей. Свою речь он начал с угроз по адресу бояр-кормленщиков, притеснявших детей боярских и «христиан», чинивших служилым людям обиды великие в землях. Обличая злоупотребления своих вельмож, Иван возложил на них ответственность за дворянское оскудение.

Критика боярских злоупотреблений, одобренная свыше и как бы возведенная  в ранг официальной доктрины, способствовала пробуждению общественной мысли  в России. Настала неповторимая, но краткая пора расцвета русской  публицистики. Прожектеры приступили к обсуждению назревших проблем  преобразования общества. Одним из самых ярких публицистов той  поры был Иван Семенович Пересветов. Он родился в Литве в семье  мелкого шляхтича и исколесил  почти всю Юго-Восточную Европу, прежде чем попал на Русь. Уцелевшие  члены семибоярщины еще располагали  в то время некоторым влиянием в Москве. Один из них, Михаил Юрьев, обратил на Пересветова внимание после того, как ознакомился с  его проектом перевооружения московской конницы щитами македонского образца. (Как видно, обстановка не благоприятствовала составлению более широких преобразовательных проектов.) Как бы то ни было, Пересветов заручился поддержкой Юрьева и устроил  свои материальные дела. После смерти покровителя приезжий дворянин впал в нищету. Наступивший период боярского  правления стал в глазах Пересветова  олицетворением всех общественных зол, которые губили простых «воинников»  и грозили полной гибелью царству.

Проведя многие годы в бедности, Пересветов мгновенно  оценил благоприятные возможности, связанные с наметившимся поворотом  к реформам. Улучив момент, прожектер  подал царю свои знаменитые челобитные. Простой «воинник» оказался одним  из самых талантливых писателей, выступивших с обоснованием идеологии  самодержавия. Не смея прямо критиковать  московские порядки, что было делом  небезопасным, Пересветов прибегнул  к аллегориям и описал в качестве идеального образца грозную Османскую  империю, построенную на обломках греческого царства. Православное греческое царство  царя Константина, рассуждал публицист, погибло из-за вельмож, из-за «ленивых богатинов», зато царство Магомет-Салтана процветает благодаря его «воинникам», которыми он «силен и славен». Воззрения Пересветова поражали современников своей широтой, в некоторых отношениях он обгонял свое время. Публицист писал, что о поступках людей надо судить по их «правде», ибо «Бог не веру любит, а правду». Он призывал освободить «похолопленных» воинов. «Которая земля порабощена, — замечал писатель, — в той земле зло сотворяется… всему царству оскудение великое».

По мнению Пересветова, только вольная служба воинников  делает царское войско боеспособным: «В котором царстве люди порабощены, и в том царстве люди не храбры и к бою не смелы против недруга: они бо есть порабощены, и тот срама не боится, а чести себе не добывает, а рече тако: „Хотя и богатырь или не богатырь, однако есми холоп государев, иного имени не прибудет“». Смысл приведенной речи Магомет-Салтана таков: «воинник» не должен быть холопом ни у кого, даже у государя. Порабощенным «воинникам» надо вернуть свободу.

Едва ли можно  назвать Пересветова идеологом  дворянства. Дворянское сословие было по преимуществу сословием землевладельцев. Пересветов же обходил полным молчанием  вопрос о земельном обеспечении  служилых людей. Между тем именно этот «великий вопрос» более всего  волновал дворянство.

Пересветов описывал как образцовую военную организацию  Магомет-Салтана. Но при ближайшем  рассмотрении его идеал некоторыми чертами напоминает наемное войско Западной Европы. Публицист предполагал, что «воинников» (как и наемных  солдат) достаточно обеспечить жалованьем. Необходимые денежные средства можно  получить от горожан при условии  введения твердых цен на городских  рынках. Как иностранцу Пересветову  осталась чуждой московская военно-служилая система, основанная на принципе обязательной службы дворян с земли.

Публицист советовал  царю быть щедрым к «воинникам» («что царьская щедрость до воинников, то его  и мудрость») и призывал «грозу»  на голову изменников-вельмож. Он смело  протестовал против боярского засилья  в России. Дерзкие обличения по адресу высших сановников государства  — бояр — неизбежно привели  бы безвестного шляхтича в тюрьму или на плаху, если бы за его спиной не стояли новые покровители —  партия реформ. Молодой Иван IV стал своего рода рупором нового направления.

В 1549 г. «собор примирения» принял решение о том, чтобы исправить Судебник «по старине». Приказы приступили к делу немедленно, и к июню 1550 г. работа была завершена.

В России управление и суд не были разделены и осуществлялись одними и теми же лицами — боярами  и волостелями. В суде процветали взяточничество и произвол. Царский  Судебник должен был положить конец  таким порядкам: «А судом не дружити  и не мстити никому, и посула в суде не имати. Также и всякому судье посула в суде не имати». Закон устанавливал наказание для всех чиновников, уличенных во взятках.

До принятия Судебника  запутанные дела, зашедшие в тупик, могли завершиться «полем», то есть поединком спорящих сторон. Кто побеждал в бою, тот и считался правым по принципу «Бог правду любит». Новый  свод законов ограничивал устаревший порядок.

Средневековое судопроизводство исходило из того, что признание  служит достаточным доказательством  преступления. Если подсудимого обвиняли в государственной измене, в ход  пускали кнут и дыбу. Пытки помогали получить необходимое признание.

Судебник защищал  «честь» любого члена общества, но штрафы за бесчестье были неодинаковыми. Обидчик должен был платить за бесчестье купца 50 руб., посадского человека — 5 руб. Бесчестье крестьянина оценивалось в 1 руб.

Судебник устанавливал порядок законодательства в России «с государева доклада (дьяки докладывали  дело царю) и с приговора всех бояр» (Боярская дума утверждала закон  на своем заседании).

Составители Судебника  не внесли изменений в те законы государства, которые определяли взаимоотношения  землевладельцев и крестьян. Нормы  Юрьева дня были сохранены без  больших перемен. Крестьяне по-прежнему могли покинуть поместье в течение  двух недель на исходе осени.

Свое внимание законодатели сосредоточили на устройстве управления. Новый Судебник ускорил формирование приказов, расширил функции приказной  бюрократии, несколько ограничил  власть наместников-кормленщиков на местах. Новые статьи Судебника предусматривали  непременное участие выборных земских  властей — старост и «лучших  людей» — в наместничьем суде.

Кто был инициатором  начавшихся преобразований? Называют имена разных лиц: митрополита Макария, Сильвестра, Адашева, наконец, самого царя. Судить об этом можно на основании  одной из первых реформ. Она имела  целью упорядочение местничества.

Военный опыт России подсказал властям, что местничество не отвечает требованиям времени. Назначения на высшие воеводские посты по принципу «породы», «отечества» (знатности. — Р.С.) приводили на поле брани подчас к катастрофическим последствиям. Однако местничество ограждало привилегии верхов правящего слоя, и Боярская дума слышать не желала об упразднении местнических порядков. Чтобы преодолеть традицию и добиться послушания от думы, власти решили использовать авторитет церкви. В конце 1549 г. Макарий прибыл во Владимир, где находился Иван IV с полками, и обратился к воинству со словами: «А государь вас за службу хочет жаловати, и за отечество беречи, и вы бы служили… а розни бы и мест никако же межю вас не было…» Упоминание о береженим «за отечество», или породу, должно было успокоить знатных воевод.