Иван Грозный

Поиски были безуспешными, пока не выходили за рамки традиционного  круга источников. Но однажды мне  в голову пришла несложная мысль: не следует ли поискать в архивах  поземельные кадастры, никогда не привлекавшиеся для исследования политической истории? Мысль пришла в самое  неподходящее время, во время путешествия  на байдарках по озеру Селигер. Стояла невыносимая жара. Но на озерных  плесах и на извилистых протоках посреди  зеленых лужаек веяло прохладой.

Идея не давала покоя. Она заставила прервать путешествие, сложить рюкзак и отправиться  в Москву, в архивы. Поиски на первых порах не дали никаких результатов. И все же обращение к архиву принесло ожидаемые плоды.

Перед исследователем лежали писцовые книги Казанского края — древние манускрипты в кожаных  переплетах, источенных временем. Чернила  на их страницах выцвели, и прочесть их было затруднительно. Первым сюрпризом  была дата, помеченная в книге, — 7073 г. от сотворения мира. То было время учреждения опричнины — 1565 г. от Рождества Христова. Это означало, что казанские книги были составлены в прямой связи с исполнением царского указа о ссылке опальных дворян на дальнюю восточную окраину государства.

Листая книгу, я  смог составить полный и точный список лиц, сосланных опричниками в  Казанский край в 1565 г. Я чувствовал примерно то же, что и Али-Баба, попавший в пещеру сокровищ.

Достоверность поземельного кадастра не вызывала ни малейшего  сомнения. Казанские писцы строго запротоколировали имена опальных князей и детей боярских, «которых государь послал в свою вотчину в  Казань на житье» и велел наделить казанскими поместьями. Следуя писцовым книгам, можно заключить, что в  ссылку попали примерно 180 лиц. Около  двух третей ссыльных носили княжеский  титул. А это значит, что опричные санкции имели в виду не дворян вообще, а верхи княжеской аристократии.

Один из самых  осведомленных писателей XVI в., Джильс Флетчер, живо описал меры, с помощью которых Грозный подорвал влияние удельно-княжеской знати после учреждения опричнины. Суть этих мер, по словам английского посла, состояла в том, что царь завладел всеми наследственными имениями и землями княжат, а взамен дал им на поместном праве земли, которые находились на весьма далеком расстоянии и в других краях государства.

Власти не пожелали обременять себя заботами о содержании ссыльных и по этой причине решили наделить их землями в местах поселения  на восточной окраине. Присланный из Москвы окольничий Никита Борисов произвел в 1565–1566 гг. описание всех наличных земель Казанского края, включая земли татарские, чувашские, мордовские и земли дворца. Распределением поместий ведала местная администрация, во главе которой Грозный поставил самых знатных и влиятельных лиц из числа ссыльных.

Члены семьи Куракиных, управлявшие Казанским краем, были в глазах Грозного неблагонадежными лицами и потому подверглись опале  в первую очередь. Главный казанский  воевода боярин князь Иван Куракин  был схвачен сразу же после  учреждения опричнины и насильственно  пострижен в монахи. Его родной брат боярин Петр Куракин был снят с поста главного воеводы Смоленска  и отправлен на воеводство в Казань вместе с братом Григорием Куракиным.

1 мая 1566 г. царь объявил о прощении опальных, но Куракиным было отказано в праве вернуться в Москву: «В Казани осталися воеводы годовать, и поместья у них не взяты казанские». Князей Петра и Григория Куракиных продержали на окраине 10 лет, после чего князь Петр Куракин был вызван в Москву и казнен. Итак, вопреки всем сомнениям Грозный передал управление Казанским краем в руки опальных, которые сами должны были заниматься распределением казанских поместий.

Главные воеводы  Казанского края — опальные бояре  князья Петр Куракин и Андрей Катырев-Ростовский — при поместном «окладе» в 1000 четвертей пашни смогли получить не более 120–130 четвертей пашни и  перелога (заброшенной пашни). Прочие княжата должны были довольствоваться еще меньшими поместьями. Некоторые  дворяне были «испомещены всем родом». 12 князей Гагариных получили одно крохотное  поместье на всех.

Архивные писцовые книги позволяют установить достоверные  и полные списки казанских ссыльных. Но они не помогают ответить на более  важный и никем не исследованный  вопрос: что стало с земельным  имуществом опальных? Источники дают основание заключить, что ссыльные дворяне получали казанские поместья взамен старых земельных владений, а не в дополнение к ним. Авторы официальной летописи определенно указывали на то, что ссылка дворян в Казанский край сопровождалась конфискацией их имущества. «А дворяне и дети боярские, — писал летописец, — которые дошли до государские опалы, и на тех (царь) опалу свою клал и животы их имал на себя».

Вновь найденные  документы дают надежный ключ к решению  загадки опричнины. Два учреждения играли исключительную роль в системе  управления Русским государством: аристократическая  Боярская дума и Государев двор. Двор был подобен пирамиде, на вершине  которой стояли члены думы, ниже — «служилые» (удельные) князья и  титулованная знать, занесенная в княжеские  списки, наконец, нетитулованное старомосковское  боярство. Кроме князя Владимира  Старицкого, все прочие «служилые» князья были потомками недавних выходцев из Литвы и других стран. Число  их было совсем невелико, и среди  русской коренной знати они оставались чужаками.

Несравненно большим  политическим весом обладали потомки  местных княжеских династий Владимиро-Суздальской  земли, исчислявшиеся несколькими  сотнями лиц. Нижегородское, Ростовское, Ярославское, Стародубское княжества  попали в орбиту московского влияния  едва ли не со времен Дмитрия Донского. Их присоединение обошлось без кровавой борьбы, а потому местная княжеская знать избежала катастрофы, постигшей новгородскую боярскую знать. Она сохранила в своих руках значительную часть родовых земельных богатств.

Служба княжат определялась их землевладением. «Служилые» князья занимали высшие ступени иерархии, потому что владели великими удельными  вотчинами. По тому же принципу формировались  суздальские и оболенские княжеские  списки. Особой привилегией службы при дворе по княжеским спискам  пользовались исключительно или  преимущественно те дворяне, которые  сохранили родовые вотчины на территории некогда принадлежавших им великих и удельных княжеств. Князья, растерявшие родовые владения, переходили на службу в те уезды, где  располагались их поместья и другие владения. Дворовые списки 1552–1562 гг. дают наглядное представление о том, какую долю родовых вотчин сохранила на пороге опричнины коренная русская титулованная знать. Ниже приведены данные о числе лиц, служивших по княжеским спискам (в скобках для сравнения приведены сведения о количестве дворян из тех же княжеских семей, служивших по уездам): Суздальские князья — 3(11); Ростовские — 18 (37); Ярославские — 83 (77); Стародубские — 35 (25); Оболенские — 56 (12). Итак, коренная княжеская знать продолжала сидеть крупными гнездами на родовых вотчинах в пределах некогда принадлежавших им княжеств, сохраняя тесные связи с местными землевладельцами, в свое время служившими их предкам.

Знать, сохранившая  свои земли под властью Москвы и успешно служившая при московском дворе, не стремилась вернуться к  раздробленности посредством расчленения  государства на отдельные княжества  и земли. Но могущественное боярство пыталось любой ценой сохранить  власть, которой оно пользовалось в период раздробленности, а для  этого надо было сохранить порядки, обеспечивавшие политическое господство и привилегии аристократии. Традиции раздробленности, господствовавшие на протяжении веков, не могли исчезнуть  в XVI в. мгновенно, и не было иных общественных сил — носителей этих традиций, кроме могущественной княжеской знати.

Американский историк  Роберт Крами утверждает, что казанская  ссылка не оказала значительного  влияния на судьбы российского боярства, так как среди титулованных и  нетитулованных ссыльных дворян только 21 человек принадлежал к аристократическим  «кланам». Он исключает подавляющее  большинство князей, казанских ссыльных, из состава аристократии. Это очевидное  недоразумение. Крами тщательно  классифицировал кланы, принадлежавшие к боярской элите в XVII в. Но положение московской аристократии в XVI в. было совсем иным. С начала XVII в. трон заняли Романовы, и суздальская знать утратила привилегии, определяемые родством с царствующей династией. Родовое землевладение этой знати подверглось дроблению.

Точное представление  о российской аристократии времен Ивана  Грозного дают подлинные документы  Государева двора середины XVI в. К знати принадлежали прежде всего те кланы, которые проходили службу при дворе по княжеским спискам и были представлены в Боярской думе. Можно установить, что в середине XVI в. четыре княжеских дома (Суздальский, Ростовский, Ярославский и Стародубский) имели 17 представителей в Боярской думе. 142 дворянина служили по особым княжеским спискам, а всего по дворовым спискам служили 289 лиц из названных фамилий.

Сопоставление казанских  книг и дворовых документов позволяет  выявить истину. Опричные судьи отправили  в Казань подавляющую часть ростовских князей, записанных в княжеский список, и лишь немногих из тех 30 лиц, которые  служили по уездным спискам. Ссылке подверглись князья И. Ю. Хохолков (записан первым в княжеском списке), А. И. Катырев (записан вторым), И. Темкин и М. Темкин (их отец Г. И. Темкин записан третьим; в тексте имеется помета «почернен»); дети боярина Д. Ю. Темкин и И. Ю. Темкин, Н. Д. Янов и Ф. Д. Янов, И.Ф., В.Ф. и М. Ф. Бахтеяровы. Из числа записанных в княжеский список опалы и ссылки избежали лишь несколько человек, например семья Гвоздева-Приимкова. Против имени В. В. Волка-Приимкова в тексте сделана помета: «Почернены. Помечен в Торжек». Перевод в Торжок из Ростова не спас Волка, и он также был отправлен в ссылку.

Опричный суд, выборочно  назначавший ростовским князьям  меру наказания, по-видимому, учитывал такие признаки, как служба и землевладение. В ссылку попали многие из тех, кто  имел право на думный чин или же преуспел по службе. На поселение в  Свияжск был отправлен боярин А. И. Катырев, который оставался единственным представителем Ростовского дома в Боярской думе накануне опричнины. Царский спальник И. Ю. Хохолков до ссылки занимал высокий пост наместника Нижнего Новгорода. В. Волк-Приимков служил воеводой в Мценске. Ссылке подверглись сыновья и племянники боярина Ю. Темкина, сын старицкого боярина В. Темкина, двое спальников Яновых, сын и племянник бывшего боярина С. Лобанова и др.

Гонения на членов Ярославского княжеского дома носили аналогичный  характер. По указу 1565 г. в казанскую ссылку были сосланы следующие лица, проходившие службу в Государевом дворе по княжескому списку: Ф. И. Троекуров, А. Ф. Аленкин-Жеря, Ю. И. Сицкий, Д. Ю. Меньшой Сицкий, Д.В. и И. В. Чулков-Ушатый, С. Ю. Меньшой Ушатый, И. Г. Щетинин с братией (всего 7 человек), С. И. Баташев-Засекин, Ф. И. Засекин-Сосунов, А. П. Лобан Засекин-Солнцев, Д. В. Засекин-Солнцев, В. Д. Жирового-Засекин, А. И. Ноздрунов-Засекин, И. И. Черного-Засекин, Д. П. Засекин, М. Ф. Засекин. Меры в отношении Ярославского дома подтверждают выявленную особенность опричной политики. В Казань попали 37 князей Ярославских, их сыновей и братьев из фамилий, проходивших службу по княжеским спискам. Что же касается 77 князей, которые несли службу по городам, из них в ссылку отправились всего 7 человек.

Среди Ушатых князь  С. Ю. Меньшой владел вотчиной в 8 тысяч четвертей пашни и мог вывести в поход 25 вооруженных слуг. В самом начале опричнины он был сослан в Казань, а все его земли конфискованы в казну.

Очень крупные вотчины  были конфискованы у князей Сицких. Один из них, Д. Ю. Меньшой Сицкий, владел до опричнины вотчиной в 4800 четвертей пашни. После ссылки в Казань он также расстался со своими владениями.

В дворовых документах 1550–1561 гг. числились примерно 60. Стародубских князей, из которых 35 проходили службу по княжеским спискам. Ссыльнопоселенцами стали по крайней мере 14 лиц, поименованных в стародубском княжеском списке.

Княжеские списки Дворовой тетради, подтверждавшие право суздальской  знати, ближайшей родни правящей династии, на исключительные привилегии, стали своего рода проскрипционными списками. Это превращение можно  объяснить, обратившись к переписке  Грозного и Курбского. В письме Курбскому, написанному на пороге опричнины, Иван утверждал, что по вине его советников Боярская дума отказала монарху в  повиновении, причем ответственность  за это несли не одни бояре, но и  некие дети боярские. Сильвестр с Адашевым, писал Иван IV, мало-помалу «всех вас бояр в самоволство нача приводити, нашу же власть с вас (бояр. — Р.С.) снимающе и в супротисловие вас (бояр. — Р.С.) приводяще и честию вас мало не с нами ровняюще, молотчих же детей боярских с вами честью уподобляюще, и тако помалу сотвердися сия злоба».

Как истолковать  сетования царя по поводу возвышения «молотчих» детей боярских? Подразумевать  в этом случае под «молотчими»  мелкопоместных уездных детей боярских невозможно, потому что никому не могло  прийти в голову равнять их честью с боярами. Очевидно, государь имел в виду верхушку Государева двора, детей  боярских из знатнейших семей, записанных в княжеские списки. Они почти  сравнялись с боярами честью, а  значит, ограничили монаршую власть. За эту провинность они должны были понести наказание. История казанской  ссылки доказывает это с полной очевидностью.

Опричные репрессии  обезглавили не только Боярскую думу, но и другой важнейший институт в  системе русской монархии — Государев  двор. Царь сослал в Казань как раз  тех «молодших» (по отношению к  Боярской думе) детей боярских, которые  стояли ступенью ниже думных людей  и несли службу по особым княжеским  спискам. Лица, занесенные в эти списки, занимали высшие воеводские посты, получали кормления, крупные денежные и поместные  оклады, наконец, думные чины в первую очередь. В княжеских списках  фигурировала первостатейная знать.

Сведения об опричных репрессиях и Государевом дворе  проясняют вопрос о характере  и целях опричнины в момент ее учреждения.