Живопись итальянского Возрождения складывалась прежде всего во Флоренции. Ее основоположником стал Мазаччо1. В его фресках в капелле Бранкаччи героизация образов неотделима от их жизненной реальности и пластической выразительности (фигуры изгнанных из рая Адама и Евы).

     В искусстве и жизни проявлялся титанизм. Достаточно вспомнить героические образы, созданные Микеланджело, и самого их творца – поэта, художника, скульптора. Люди, подобные Микеланджело или Леонардо да Винчи, являли собой реальные образцы безграничных возможностей человека.

     Таким образом, мы видим, что гуманисты жаждали, стремились быть услышанными, излагая свое мнение, «проясняя» ситуацию, ибо человек XV века заблудился в самом себе, выпал из одной системы верований и пока не утвердился в другой.

     Каждый деятель Гуманизма воплощал или пытался воплотить свои теории в жизнь. Гуманисты не просто верили в обновленное счастливое интеллектуальное общество, но и пытались построить это общество своими силами, организуя школы и читая лекции, объясняя свои теории простым людям. Гуманизм охватывал практически все сферы жизни человека.

     2. Макиавелли: «Цель оправдывает средства»

     С Никколо Макиавелли (1469 – 1527) начинается новая эпоха политического мышления. Политическая мысль стремится отделиться от спекулятивного мышления, этики и религии, принимая в качестве методологического принцип спецификации предмета исследования, который должен изучаться, по выражению Телезия: iuxta propria principia – т.е. автономно, не будучи причастным к другим областям, и, освободившись от методологической нагруженности, мог стать пригодным для политического исследования. Позицию Макиавелли можно выразить формулой «политика для политики», которая собирательно и гибко выражает не что иное, как концепцию автономии.

     Естественно, этот резкий поворот от гуманизма объясняется, по большому счету, новой политической ситуацией, сложившейся во Флоренции и в Италии в целом. Кризис моральных ценностей привел к разрыву между тем, что «есть» (вещи, как они реально существуют) и тем, что «должно быть» (вещи, как они должны были быть, если сообразовываться с моральными ценностями). Но возводился этот разрыв в принцип и помещался в основу нового видения фактов политики.

     Моменты мысли Макиавелли таковы: а) политический реализм, который тесно связан с антропологическим пессимизмом; б) новая концепция «добродетели» государя, эффективно управляющего государством и со знанием дела противостоящего «судьбе»; наконец, с) «возвращение к началам», как условие восстановления и обновления политической жизни.

     Что касается политического реализма, то в основополагающей XV главе «Государя» (написанного в 1513, но опубликованного только в 1531, спустя 5 лет после смерти автора) тематизируется принцип, «правды в обстоянии вещей как они есть», и оставляется без внимания то, что «должно было быть». Вот точные слова Макиавелли: «Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным и союзникам. Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня не сочли самонадеянным за то, что избрав тот же предмет, в толковании его я более всего расхожусь с другими. Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует, скорее, во вред себе, нежели на благо, так как желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру. Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением, смотря по надобности» (цит. по: Макиавелли Н. Изб. соч. М., 1982, стр. 344 – 345).

     Макиавелли смог прямо сказать, что монарх может оказаться в таких условиях, что должен будет применять методы крайне жестокие и бесчеловечные. Крайнее зло требует крайних мер, потому следует избегать, в любом случае, половинчатости и компромиссов, которые ничему не послужат, а напротив только крайне вредны.

     Вот образец жесткой трезвости в «Рассуждениях на первые десять книг Тита Ливия», (написанных в 1513 – 1519 и опубликованные в 1532): «Когда кто-нибудь становится государем какой-нибудь страны, или города, особенно не имея там прочной опоры, и не склоняется ни к монархическому, ни к республиканскому гражданскому строю, то для него самое надежное средство удержать власть – это, поскольку он является новым государем, переделать в этом государстве все по-новому: создать в городах новые правительства под новыми наименованиями, с новыми полномочиями и новыми людьми; сделать богатых бедными, а бедных богатыми, как поступил Давид, став царем: «алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем», а кроме того – построить новые города и разрушить построенные, переселить жителей из одного места в другое, – словом, не оставить в этой стране ничего нетронутого. Так, чтобы в ней не осталось ни здания, ни учреждения, ни состояния, ни богатства, которое не было бы обязано ему своим существованием. Он должен взять себе за образец Филиппа Македонского, отца Александра, который именно таким образом из незначительного царя стал государем всей Греции. Писавший о нем автор говорит, что он перегонял жителей из страны в страну подобно тому, как пастухи перегоняют свои стада. Меры эти до крайности жестоки и враждебны всякому образу жизни, не только что христианскому, но и вообще человеческому. Их должно избегать всякому: лучше жить частной жизнью, нежели сделаться монархом ценой гибели множества людей. Тем не менее, тому, кто не желает избрать вышеозначенный путь добра, надобно погрязнуть во зле. Но люди избирают некие средние пути, являющиеся самыми губительными, ибо они не умеют быть ни совсем дурными, ни совсем хорошими [... ]» (цит. по: Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982, стр. 422).

     Эти самые горькие рассуждения связаны с пессимистическим видением человека. Согласно Макиавелли, человек сам по себе ни хорош, ни плох, но, скорее, склонен к тому, чтобы быть плохим. Следовательно, политик не может полагаться на положительное в человеке, но должен принимать преобладание отрицательного и действовать в соответствии с этим. Поэтому не нужно бояться показаться устрашающим, следует принять необходимые меры, чтобы держать в страхе. Конечно, идеальный государь должен быть в одно и то же время и обожаемым и внушающим страх. Но эти две вещи трудно совместимы, и потому, государь выбирает самый эффективный из способов управления государством.

     Такие достоинства государя названы Макиавелли «добродетелью». Разумеется, политическая «добродетель» Макиавелли совсем не та, что «добродетель» в христианском смысле. Он использует этот термин, который в древнегреческой традиции звучал как arete в натуралистическом понимании без спиритуализованного представления об arete как о «благоразумии», свойственного Платону, Аристотелю, Сократу. В частности, оно ближе к понятию arete, которое было у некоторой части софистов.

     Не раз это понятие всплывает у гуманистов, но Макиавелли выводит из него все крайние следствия.

     Л.Фирпо описал это очень хорошо: «Добродетель это сила и здоровье, хитрость и энергия, возможность предвидеть, планировать, принуждать; она есть сильнейшая воля, ставящая плотину полному разливу событий, которая дает правило – увы! всегда частичное, как древний хаос, который строит с неодолимым напором порядок в пределах мира, но ведет к обвалу и распаду. Людьми управляют малодушие, неверность, алчность, безумие; непостоянство в намерениях; невыдержанность, необязательность, неумение страдать ради достижения цели; едва только палка или плеть выпадают из руки повелителя, тотчас же порядок нарушается, подданные его бросают, отворачиваются, предают. В духе традиции средневековой христианской политики грешный человек, в массе своей презирающий все святое, целиком отдан в распоряжение гражданских властей, меча и суровой наказующей длани монарха «.

     И эта добродетель знает, как противостоять судьбе. Для гуманистов тема противопоставления «свободы» и «судьбы» была очень важной, как и для Макиавелли. Многие полагали, что судьба движет событиями и потому бесполезно напрягаться, стремиться противостоять ей, и лучше было бы прекратить попытки бороться с ней. И Макиавелли стремиться приспособиться к этому мнению. Но решение проблемы в следующем: одна половина всего человеческого зависит от судьбы, другая – от добродетелей и свободы. Вот образ, ставший чрезвычайно известным (типичный образец мышления того времени): «...фортуна не постоянна, а человек упорствует в своем образе действий, поэтому, пока между ними согласие, человек пребывает в благополучии, когда же наступает разлад, благополучию приходит конец. Ибо фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать – таким она поддастся скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина – подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают « (цит по: Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982, стр. 375).

     Политическим идеалом Макиавелли все же не был принцип, им описанный, который скорее был продиктован необходимостью исторического момента, а республика, основанная на свободе и добрых обычаях. И описывая эту республику, он толкует в новом смысле ту же концепцию «добродетели», в частности, когда обсуждает старый воп-| рос о том, полагался ли римский народ, завоевывая господство, на I судьбу более, нежели на добродетели, и отмечает, без тени сомнения, [ что «добродетель важнее чем судьба в завоеваниях империи».

     Последовательность идей, аналогичную макиавеллевской, о при-I роде человека, о добродетели, о судьбе и жизни политической, мы находим у Франческо Гвиччардини (1482 – 1540), в частности в «Заметках политических и гражданских» (законченных в 1530 г.). Но Гвиччардини в историческом измерении кажется более чувствительным ко всевозможным «частностям».

     Примечательны две его мысли. Согласно одной, прежде, чем умереть, нужно увидеть осуществление трех желаний: 1) пожить в прекрасно устроенной республике; 2) увидеть Италию освобожденной от варваров; и 3) увидеть мир освобожденным от тирании священников.

     В другой он набрасывает свой духовный автопортрет: «Я не знаю ничего более неприятного для меня, чем честолюбие, скупость и изнеженность наших священников: потому что каждый из этих пороков отвратителен сам по себе, потому что каждый из них и все вместе мало похожи на тех, кто сделал профессией жизнь, посвященную Богу, и еще потому, что собираясь в одном субъекте одновременно, они являют чрезвычайно странную картину. Не для освобождения от законов, предписанных религией, христиане стремились соединиться, но для того, чтобы сократить эту кучу мерзостей до должных пределов, т.е. оставаться либо без недостатков либо без авторитета».

     Доктрину Макиавелли часто сводят к формуле «цель оправдывает средства». Она вряд ли справедлива по отношению к автору «Государя», все же она дает некоторый урок современной эпохе.

     Макиавелли также размышлял над понятием «разум Государства». На этих уроках Макиавелли расцветает богатая литература, Джованни Ботеро (1544 – 1617) в работе «Об основании Государства» предпринял попытку смягчить грубый макиавеллиевский реализм, увеличив удельный вес моральных и религиозных ценностей.

     Принцип Макиавелли

     Второй закон могущества, который можно было бы назвать принципом Макиавелли, состоит в том, что цель определяет (диктует) средства.* /* Exitus acta probat. На английский фраза переводится как The ends justify the means. Слово justify в английском языке имеет несколько значений, одно из которых соответстует и приведенному нами переводу./

     Надо заметить, с этой формулой, восходящей к Овидию, произошло недоразумение. С латинского на русский она стандартно переводится так: «Цель оправдывает средства».

     Неадекватное использование эмоционально окрашенного слова «оправдывает», относит нас к некоему «оправданию» действий, приводит к полному смещению смысла и вызывает бесконечные, но совершенно бессодержательные споры о моральности выбора средств достижения поставленных целей. На деле принцип Макиавелли означает логически очевидный факт: все имеющиеся в наличии средства делятся по отношению к избранной цели на две категории – те, что позволяют достичь данную цель, и те, что, данную цель достичь не позволяют. Из этой констатации совершенно очевидно, что именно цель определяет круг средств, которые могут быть использованы для ее достижения. Если вам надо добраться в соседний город, несколько странно для этого играть на дудочке – таким способом ваша цель вряд ли будет достигнута.

     Иными словами, принцип Макиавелли утверждает, что если цель поставлена, то выбирать приходится между реальными способами ее достижения. В нашем примере выбор должен осуществляться не между игрой на дудочке и вязанием кружев, а между пешей прогулкой, поездкой верхом или на телеге, на машине, поездом или самолетом – в соответствии с имеющимися ограничениями на способ передвижения. Скажем, ваша цель: находясь в Москве, не опоздать на совещание во Владивостоке, которое начнется через 24 часа. В наше время подобная цель достижима без большого труда, но еще век назад она была абсолютно недостижимой в силу ограниченного набора средств передвижения.

     В более широком смысле принцип Макиавелли подразумевает учет при выборе средств реальных ограничений: человеческих, материальных, информационных, временных и так далее. То есть принцип Макиавелли подразумевает, по пословице, что «в беге в мешках побеждает не тот, кто быстро бегает, а тот, кто быстро бегает в мешках».

     Значимость фактора ограничений понятна всякому, кто имел дело с практикой или теорией принятия решений, но, как правило, ускользает от внимания обывателя. Это сплошь и рядом приводит публику, не обладающую опытом управления, к абсурдным выводам о верности или неверности тех или иных политических и экономических решений: реальные действия сравниваются не с другими реально возможными действиями, а с действиями, возможными вне всяких ограничений. Такой «наивный» подход равносилен обвинению власти в том, что она принуждает людей тратиться на бензин, когда всего-то и надо – сделать вечный двигатель. В то же время непонимание широкой публикой фундаментальной значимости ограничений при выборе средств легко используется для манипуляции мнением обывателей.