Искусство Вавилона и Ассирии

    Как, например, распорядиться своим имуществом?

    Все равно умрем – давай все  растратим!

    А жить-то еще долго – давай копить!

     Войны не прекращались в Вавилонии. Однако, как явствует из следующей поговорки, шумеры ясно понимали их конечную бессмысленность:

    Ты  идешь, завоевываешь земли врага;

    Враг  приходит, завоевывает твою землю.

     Среди почти двух тысяч вавилонских  клинописных табличек, хранящихся в  Музее изобразительных искусств в Москве, американский ученый профессор  С. Крамер обнаружил недавно тест двух элегий. Это, по его мнению, - одна из первых попыток передать в поэтической  форме переживания, вызванные кончиной близкого человека. Вот, например, что  там сказано:

    Пусть зачатые тобой дети будут внесены  в число вождей,

    Пусть все твои дочери выйдут замуж.

    Пусть твоя жена будет здорова, пусть умножится  твой род,

    Пусть благополучие и здоровье сопутствуют  им всякий день,

    В твоем доме пусть пиво, вино и  всякое добро никогда не иссякнут.

    Все помыслы тут обращены к оставшимся, к живым.

     Согласно  учению вавилонских жрецов, люди были созданы из глины, чтобы служить  богам. Однако сами боги были очень  похожи на людей: они устраивали свои дела, действовали по обстоятельствам, пили, ели, женились,  обзаводились семьями, владели подчас огромными хозяйствами (целыми городами), были подвержены человеческим слабостям и недугам. Как и  люди, но обладая куда более значительными  возможностями, боги подчас бывали страшны, и их поступки нередко казались противоречивыми  и непонятными для простого смертного. В вавилонской поэме о потопе есть такие строки:

    Иштар кричит, как в муках родов,

    Госпожа богов, чей прекрасен голос:

    «прежние  дни обратились в глину,

    Ибо в совете богов я решила злое,

    Зачем в совете богов решила я злое,

    На  гибель людей моих я войну решила?

    Для того ли рожаю я человеков,

    Чтобы, как рыбий народ, наполнили море!» 

     Жрецы знали все, значит, знали они и  причину страшных решений Иштар  – богини любви. В мире, населенном зловещими силами, среди демонов, окружающих человека, они одни умели  вызывать и заклинать духов, определять судьбы людей по движению небесных светил, и потому люди покорялись им и царям, унаследовавшим жреческую  премудрость.

     Кроме первых элегий, первой поэмы о золотом  веке, их глиняные таблички содержат первые зачатки исторических повествований, древнейшие в мире медицинские рецепты, первый «календарь земледельца», первые сведения о защитных насаждениях, идею первого рыбного заповедника, первый библиотечный каталог. Пять тысячелетий  отделяют нас от шумеров, но не исчезла  острота следующего, зафиксированного древней клинописью самокритического рассказа из быта шумерской школы. Учитель остался недоволен успехами ученика и выпорол его. Потом мальчика выдрал надзиратель, «следящий за выполнением правил поведения»: в первый раз - за то, что тот «озирался по сторонам на улице», а во второй – за то, что у него «одежда не в порядке»; потом его побил еще кто-то – мальчик разгуливал за воротами; наконец, старший учитель сказал ему: «у тебя плохой почерк», - и снова поколотил его. Злосчастный ученик взывает к отцу, чтобы тот умилостивил школьное начальство. Отец приглашает старшего учителя домой, превозносит его заслуги, кормит его, поит вином, дарит ему новую одежду и кольцо на палец; школьник прислуживает учителю и одновременно «показывает отцу, насколько он преуспел в искусстве письма». Ублаготворенный учитель с энтузиазмом восклицает: «да будешь ты главным среди своих братьев; да будешь ты вожаком среди своих друзей; да будешь ты лучшим из учеников! Ты хорошо учился, ты стал ученым человеком».

     Но  кто такие шумеры? Ведь, быть может, именно с этого народа следует  начинать всю историю нашей цивилизации. А между тем мы ничего не знаем  о его происхождении, и язык его  не похож ни на один из известных  нам живых и мертвых языков. Черты, указанные выше, загадки и  страхи, суеверия, колдовство и покорность и , в то же время, трезвая мысль  и трезвый расчет; надежды, что  жертвы богам не будут напрасны; воля человека одержать победу в борьбе, несмотря на козни демонов; изобретательность, навыки точных вычислений, рожденные  в упорном труде по обводнению почвы; постоянное сознание опасности  от стихий и от врагов вместе с желанием насладиться жизнью; близость к природе  и жажда познать ее тайны –  все это наложило свою печать на вавилонское искусство.

     Вавилонские зиккураты служили монументальным увенчанием всего окружающего архитектурного ансамбля и пейзажа. Зиккурат – это  высокая башня, опоясанная выступающими террасами и создающая впечатление  нескольких башен, уменьшающая в  объеме уступ за уступом. Зиккураты  строились в три-четыре уступа, а  то и больше, вплоть до семи. Вместе с раскраской, озеленение террас придавало  яркость и живописность всему  сооружению. Верхняя башня, к которой  вела широкая лестница, была иногда увенчана сверкающим на солнце золоченым  куполом. Каждый большой город имел свой зиккурат, выложенный сплошной кладкой  из кирпича. Зиккурат возвышался, обычно, возле храма главного местного божества. Город считался собственностью этого  божества, призванного защищать его  интересы в сонме прочих богов. Как  «небожителю» по самой своей природе, божеству полагалось проживать на большей  высоте, чем смертному. В верхней  части зиккурата, наружные стены  которой иногда покрывались голубым  глазурованным кирпичом, находилось святилище. Туда не допускался народ, и  там не было ничего, кроме ложа и, иногда, золоченого стола. Святилище  и было «жилищем бога»,  который  почивал в нем по ночам, обслуживаемый  целомудренной женщиной. Но это же святилище использовалось жрецами  для более конкретных нужд: они  поднимались туда каждую ночь для  астрономических наблюдений, часто  связанных с календарными сроками  сельскохозяйственных работ.

     Итак, не каменная громада, возвышающаяся над прахом одного единственного человека, обожествляемого царя, гладкая, одноцветная и наглухо закрытая со всеми своими сокровищами, а сверкающая террасами, открытыми взору каждого, грандиозная храмовая постройка, созданная не для покойника, а для таинственного, общающегося только со жрецами, никогда не умирающего божества. Вавилонский жрец не обещал благ и радостей в царстве мертвых, но в случае послушания обещал их при жизни... Принцип незыблемости не определял верований жителей Двуречья, где главенство переходило то к одному городу, то к. другому.

     Религия и история Вавилона более динамичны, чем религия и история Египта. Более динамично и вавилонское искусство. Арка... Свод... Некоторые исследователи приписывают вавилонским зодчим изобретение этих архитектурных форм, легших в основу всего строительного искусства Древнего Рима и средневековой Европы. В самом деле, покрытие из клиновидных кирпичей, приложенных один к другому по кривой линии и удерживаемых, таким образом, в равновесии, широко применялось в Вавилонии, как видно по остаткам дворцов, каналов и мостов, обнаруженных в Месопотамии. Сооружение сводчатого стока воды в Ниппуре, центре древнейшего шумерского племенного союза, следует отнести к III тысячелетию до н.э. А сводчатые потолки в царских гробницах Ура, древнейшем месте культа шумерского бога Луны, еще на четыре—пять веков старше.

         Знаменательная преемственность! По-видимому, не в долине Нила, а в долине Тигра и Евфрата следует искать прообразы европейской архитектуры нашей эры. Ибо не упрямая горизонталь, как в Египте, а ритм горизонтальных и вертикальных сечений определял в Вавилонии архитектурную композицию храма.

     Вторая  половина IV тысячелетия до н.э. ... К этому времени относится поразительная мраморная женская голова, вероятно голова богини (Багдад, Иракский музей), найденная в Уруке, одном из древнейших центров шумерской культуры. Благородство, ясность и внутренняя гармоничность образа предвосхищают на несколько тысячелетий великое искусство Эллады. А огромные, ныне пустые глазницы (некогда инкрустированные цветными камнями) придают всему лику подлинно вещую, незабываемую выразительность. Вероятно, в эти же далекие времена шумеры ввели в обращение каменные цилиндрические печати — амулеты с вырезанными человеческими и звериными фигурами. Среди них — самые ранние образцы так называемой геральдической композиции с точно выделенной средней осью и симметрично расположенными по бокам фигурами: эта стройная и внутренне уравновешенная композиция станет впоследствии типичной для всего искусства Передней Азии.

     Наследие  доисторических времен, магический образ Зверя, главенствует во многих произведениях вавилонского изобразительного искусства. Чаще всего это лев или бык. Ведь и в молитвенных гимнах Двуречья ярость богов сравнивали со львиной, а мощь их — с бешеной силой дикого быка. В поисках сверкающего, красочного эффекта вавилонский ваятель любил изображать могучего зверя с глазами и высунутым языком из ярких цветных камней.

     Медный  рельеф, некогда возвышавшийся над входом шумерского храма в аль-Обейде. Орел со львиной головой, сумрачный и непоколебимый, как сама судьба, с широко распластанными крыльями, когтями удерживает двух симметрично стоящих оленей с декоративно-затейливо разветвленными рогами. Покоен орел, победно восседающий над оленями, покойны и схваченные им олени. Предельно ясная и предельно внушительная своей стройностью и внутренней силой, типично геральдическая композиция.

     Исключительный  интерес по мастерству исполнения и по замечательной декоративности в сочетании с самой причудливой фантазией представляет пластинка с перламутровой инкрустацией по черной эмали, украшавшая арфу, найденную в царских гробницах Ура. Предвещающее  (опять-таки  на тысячелетия) басни Эзопа, Лафонтена и Крылова преображение животного царства: человеческими   чертами   наделяются звери, которые действуют и, видимо,   рассуждают,  как  люди: осел, играющий на арфе, танцующий медведь, лев на задних лапах, величаво несущий вазу, пес с кинжалом за поясом, загадочный,     чем-то    напоминающий жреца чернобородый «человек-скорпион», за которым шествует проказливый козлик...

       Великолепна могучая голова быка из золота и  лазурита с глазами из белой раковины, тоже украшавшая арфу, которая в реконструированном виде являет собой подлинное чудо прикладного искусства. Какая монументальность и какая ювелирная тонкость работы, какая роскошь отделки, какая красочность и какое мудрое, во все проникающее и все охватывающее художественное мастерство!  «Стела коршунов», прославляющая победу правителя города Лагаша над соседями, и так названная потому, что ваятель изобразил коршунов, раздирающих трупы разбитых врагов, — считается самым значительным из дошедших до нас произведений шумерского искусства этого периода. «Построчное» раскрытие сюжета, и внушительная монументальность всей композиции характеризуют этот рельеф.

     Группа  мраморных статуэток из Тель-Асмара. Высота самой большой — тридцать сантиметров. Это изображения богов, жрецов и молящихся. Все они стоят, выпрямившись во весь рост, со сложенными на груди руками. Тела их и длинные облачения поданы схематично, как бы лишь намечены, но на них и не обращаешь внимания, которое целиком сосредотачивается на лицах. Какие лица! Точнее, лики или даже маски! Да, именно маски — так нереальны, фантастичны и островыразительны эти образы. Вот наголо выбритая голова, а вот причудливые, как бы в несколько этажей завитками расчесанные бороды. Но главное — глаза: огромные, словно застывшие в изумлении либо в невозмутимо-лукавом созерцании чего-то, что видят они, но не видим мы. Нам ясно одно: каждая фигурка геометрично построена так, чтобы зрителя сразу же поражал взгляд ее огромных глаз из цветных камней, столь крепко всаженных, что их не расшатало время. Все то загадочное, все то, мнится нам, насмешливо-мудрое, что таит в себе культура Древней Вавилонии, пристально взирает на нас из этих чудовищных глазниц. И также поражает нас огромными инкрустированными глазами, улыбкой не то самодовольно-блаженной, не то хитро-насмешливой алебастровая статуэтка из города Мари, изображающая некоего «управляющего» по имени Эбих-иль — в широкой традиционной юбке, полуобнаженного, бородатого, с бритой головой и руками, тоже сложенными на груди.

     В XXIV в. до н.э. семитический город Аккад, которым правил прославленный своими победами царь Саргон Древний, подчинил себе значительную часть Двуречья. В зодчестве влияние Аккада сказалось в окончательном утверждении арки и свода, в ваянии — в тонкой проработке деталей, в меньшей условности изображения, в подлинной и часто весьма выразительной портретности. Замечательна в этом отношении голова из меди, быть может, портрет самого Саргона. Опять лик, маска! Но маска с чертами конкретной личности, суровой и властной; нрав выявлен с не меньшей силой в этой «царской голове», чем бычья мощь в бычьей голове из Ура. Победная стела Нарам-Сина (преемника    Саргона,    продолжившего его дело) — замечательное произведение аккадского искусства. Эпическая поэма, запечатленная в камне. Постепенное восхождение царских воинов на гору исполнено победного ритма, композиция ясна и геометрична, и это уже не построчное повествование, а как бы единый полнозвучный аккорд, в котором звучит гордость торжества над врагом. Сам Нарам-Син гигантского роста, и, по сравнению со своими воинами, возвышается над побежденными, как триумфатор. А над ним только вершина горы и сияющие звезды.