Одномерный человек» как феномен истории (Г. Маркузе)

В «Одномерном чело веке» Г. Маркузе пытается дать социально-политический портрет развитого индустриального общества, - с точки зрения осовремененного неомарксизма и «критической теории», намеченной в работах сотрудников Франкфуртского института социальных исследований, вынужденных после 1933 года эмигрировать из нацистской Германии в страны Европы и США. Как признался потом, в одном из интервью сам Маркузе, в качестве прототипа он взял США.

Основная идея, которая  лейтмотив ом проходит через всю  книгу - эта концепция «одномерности». Анализируя современный (вернее сказать, корпоративный капитализм 60-х годов, который в принципе сейчас стал еще более корпоративным и одномерным), Маркузе приходит к выводу, что все более возрастающий уровень жизни и потребления в развитых странах Запада, успешное создание буржуазными правительствами «общества потребления» и «общества благоденствия» (WelfareState) явно отрицательно сказываются на перспективе социалистических революций в этих странах.

При этом Маркузе указывает  на всеобщую интеграцию основных оппозиционных  сил общества. Любой индивид, который  не хочет быть выброшен «одномерным  обществом» на его задворки - всячески пытается избежать какой бы то ни было оппозиционной деятельности и нонконформизма, в рамках «репрессивной толерантности» западного капитализма.

«Враз витой индустриальной цивилизации царит комфортабельная, покойная, умеренная демократическая несвобода, свидетельство технического прогресса». [3]

Особенностью эволюции позднего капитализма является ее автономный и одновременно тотальный характер, где все возможные внутренние источники протеста, - в том числе  и со стороны традиционного пролетариата, - «погашены», привязаны к уже  достигнутому наличному уровню благ и потребностей, и безальтернативному сценарию дальнейшего прогресса.

Исходя из этого, Маркузе  делает вывод, что традиционная с  точки зрения классического марксизма революционная среда промышленного капитализма западных стран -крупнопромышленные рабочие - медленно, но уверенно интегрируются в «общество всеобщего благоденствия».

Маркузе оговаривается, что внешнее сглаживание классовых противоречий в развитых странах Запада, которое может произвести субъективное ощущение полного исчезновения классовых и социальных противоречий в рамках «государства благоденствия» на самом деле не уничтожает классовых противоречий в рамках «Welfare State» а просто заставляет их принять другую форму. «Если рабочий и его работодатель наслаждаются одной и той же передачей по телевизору, пользуются одной и той же зубной пастой и посещают одни и те же увеселительные заведения, если машинистка одевается столь же привлекательно как и дочь ее хозяина, - то тогда это «уравнивание» означает вовсе не исчезновение классов, а лишь степень участия порабощенного населения в обществе потребления и воспроизводстве ложных потребностей!».

В принципе Маркузе делает оговорку, что степень интеграции промышленных рабочих в высокоразвитый потребительский капитализм неодинакова в разных странах Запада. Так, предположим, «в США интегрированность рабочего класса уже зашла настолько далеко, что ни о каком революционном сознании не может быть и речи, - в то же время, во Франции или Италии еще сохраняются значительный революционный потенциал в среде традиционного рабочего класса, что связано с меньшим уровнем развития «общества потребления» в этих странах» - таким образом, - степень интегрированности зависит от степени развития «общества потребления» и «общества благоденствия».

Здесь же Маркузе с гнев ом обрушивается на ревизионистские, просоветские, еврокоммунистические партии – «традиционная роль ее (речь идет о марксистско-ленинской партии) состояла в радикализации общественно-политического сознания масс, - стабилизирующая и интегрирующая роль одномерного общества, заставляет такую партия интегрироваться - такая партия включается в игру на стороне буржуазии и по буржуазным правилам, - тем самым такая партия скорее препятствует, нежели способствует выработке радикального, революционного сознания»[4].

Ичтобы избежать этого, Маркузе предлагает левооппозиционным силам встать на позиции «Великого Отказа» - то есть избегать участия в любых буржуазных органах власти.

Но если традиционный промышленный рабочий класс, наряду с прочими  социальными группами все более  и более пополняет ряды «среднего  класса», - то на кого же тогда могут  рассчитывать революционные внесистемные левые в своей борьбе?

Маркузе(как и другие теоретики «новых левых») советовал обратить взор на молодую революционную интеллигенцию и студенчество с одной стороны, - которые понимают и могут обосновать всю порочность империалистического позднекапиталистического «общества потребления», - а с другой стороны на те группы, которые потенциально отвергнуты «обществом благоденствия» или по какой-либо причине не могут в него удачно «вписаться» - притесняемые национальные, расовые меньшинства, гастарбайтеры, безработные и т. д. По его мнению, этот союз «отвергающих и отверженных» - может представить собой потенциальную опасность для западного «общества благоденствия».

Помимо этого Маркузе  обращает свое внимание на «третий  мир», представляющий по его мнению колоссальный глобальный аутсайдер мирового масштаба, страдающий от империализма, войн, голо да, отравленной природы, слабо развитости, чудовищной экономической эксплуатации со стороны стран западного «золотого миллиарда», который Маркузе и противопоставил западному «первому миру», населенному сытым мещанским самодовольным, самовлюбленным стадом – «средним классом». Он указывал, что высокоразвитое «общество благоденствия» создало оазисы довольства в развитых западных странах за счет безумной эксплуатации «третьего мира», причем те же наука и техника разработали механизмы замалчивания того, что происходит в странах «третьего мира».

«В современную эпоху победа над нуждой все еще ограничена небольшими островками индустриально развитого общества. Их процветание скрывает ад внутри и за пределами его их границ, помогая ему распространять репрессивную производительность и "ложные потребности». [5]

Таким образом, Маркузе одним  из первых с марксистских позиций  четко определил проблему «первый  мир» - «третий мир», «нации-буржуа» - «нации-пролетарии», четко указав, что западный «первый мир» (включая  и западный «средний класс») выступает в роли коллективного эксплуататора по отношению к «третьему миру» то есть страны западного мира объективно являются «коллективным классовым врагом» стран «третьего мира.

В технологическом обществе аппарат стремится к всевластию, определяя не только занятость и социальное поведение, но и индивидуальные потребности. Технологический универсум стремится стать политическим универсум ом. Это последняя стадия реализации исторического проекта – превращение природы в простой объект подавления.

Свобода мысли и слова, сознания и инициативы, однажды пройдя институализацию, разделяют судьбу всего общества. В самом деле, индустриальное общество, сражающееся за «всеобщее процветание», есть общество, организация которого требует все более эффективной власти над природой и чело веком (ее частью), все более действенного использования ресурсов. Высокая продуктивность делает все более напряженным труд, ограничивая потребности. Так подавляющий контроль распространяется на все сферы жизни общества, включая приватные отношения, абсорбируя все альтернативы. В тоталитарно-технологическом универсуме «душа и тело постоянно мобилизованы на его защиту».

Это общество способно сдерживать любое качественное изменение в  нужных временных рамках, а его  рафинированные техники контроля дают чело веку иллюзию свободы: «Некоторая комфортная, прилизанная, рассудочная, демократичная несвобода доминирует в разросшейся индустриальной цивилизации».

Так общество, аннулируя критическую  мысль, уничтожает саму возможность  изменения. Развитие капитализма преобразовало  структуру и функции классов, рабочий класс, интегрированный  системой, потерял роль трансформирующего  исторического фактора. Теперь борьба за обновление не может идти путем, указанным Марксом. «Тоталитарные тенденции одномерного общества делают неэффективными традиционные формы протеста...

Все же на периферии общества есть социальный слой отверженных, чужаков, эксплуатируемых, преследуемых национальных меньшинств, безработных и неработоспособных, жаждущих положить конец невыносимым условиям. .. Их оппозиция подрывает систему извне, эта сила нарушает правила игры, показывая тем самым, что игра нечистая. Когда, объединяясь, они требуют элементарных прав, то, встреченные вооруженной силой, готовы к пыткам, лишению свободы и даже смерти. .. Сам факт, что они отказываются участвовать в игре, уже означает начало конца этого периода».

Это не значит, что события  будут развиваться таким образом. Это лишь знак нового настоящего внутри и за пределами индустриального  общества. У критической теории нет  понятий, заполняющих пространство между настоящим и будущим, обещаниями и успехами.

В работе Маркузе красочно анализирует социокультурную жизнь «одномерного общества»: «. .. Посмотрите, что произошло с представителями творческой интеллигенции в одномерном обществе. Если в 19 веке писатель - это был свободомыслящий интеллектуал, который подходил к реальности с позиций критического реализма, то теперь это просто такой же представитель рынка рабочей силы, монотонно, по заказу буржуазии, ее корпораций и рыночного спроса, выполняющий свою работу и получающий за это свою долю участию в «обществе благоденствия».

Марку зев «Одномерном чело веке» справедливо осознал этот процесс как продолжение политики классового репрессивного общества по отчуждению масс от «трансцедентирующих истин изящных искусств, эстетики жизни и мысли» - только иными, «демократическими» средствами и верно заключил: «этот грех нельзя исправить дешевыми изданиями, всеобщим образованием, долгоиграющими пластинками и упразднением торжественного наряда в театре и концертном зале».

По мнение Маркузе, «одномерность» начинает влиять и на подсознание  «одномерных роботов» одномерного  общества, живущих по законам репрессивной терпимости, - «А теперь, - восклицает Маркузе, - посмотрите на язык, на котором говорят люди вод номерном обществе, - ведь в этом обществе люди не имеют собственного языка они говорят и думают языком газеты, рекламы, телевидения и т. д. !»

Выводы, сделанные Маркузе  в конце книги, не дают однозначного ответа на вопрос все ли потерянно  с точки зрения революционной  перспективы в империалистических странах Запада, поскольку рабочий класс в этих странах, все еще формально и потенциально остается революционным классом, тем не менее, в большинстве из них активно интегрируется в систему позднего высокоразвитого потребительского капитализма, а в то же время как силы, имеющие наибольший революционный потенциал в таком обществе, по мнению Маркузе, а именно - революционные молодые интеллектуалы и отверженные маргиналы - не имеют достаточно сил, чтобы свергнуть мощь корпоративного, монополистического капитализма, очень активно поддерживаемого к тому же внушительным средним классом (в число которого в западных странах все более уверенно входят и промышленные рабочие),

«Усов ременного общества потребления есть достаточно средств, чтобы пойти на уступки в пользу несчастных, - у него хватит сил чтобы подавить любую вспышку гнева и отчаяния со стороны отвергнутых!»[6]

«Критическая теория общества не располагает понятиями, которые  могли бы перебросить мост через  пропасть между его настоящим  и будущим; не давая обещаний и  не демонстрируя успехов, она остается негативной. Таким образом, она хочет сохранить верность тем, кто уже утратив надежду, посвятил и продолжает посвящать свои жизни Великому Отказу». [7]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 

Открытия Г. Маркузе и рядом других философов феномена «одномерного чело века», феномена «репрессивного сознания» явились серьезным симптомом кризиса современного им(50-60-е годы) западного общества, кризиса, который дает знать о себе до сих пор.

Согласно Г. Маркузе, человеческий разум, породивший технологическую цивилизацию, обеспечившую его необходимыми благами, должен заново определиться, поскольку основная функция этой физической и экономической выживаемости чело века – давно выполнена. Человек должен выйти за пределы вещной зависимости к свободному развитию своих сущностных сил.

Основная сложность состоит  в преодолении вековой инерции  технологической цивилизации и связанных с ней стереотипов человеческого сознания. Человек должен перестать быть фактическим придатком машины (в реальности он перестал быть таковым, но на уровне сознания все еще таковым является). Напротив, машина должна служить те мили иным свободным потребностям чело века. Человек фактически, по Маркузе, давно перерос по уровню своих возможностей и духовных потребностей те формы зависимости, которые ему навязаны и в условиях которых он продолжает действовать.

Почему человека Маркузе называет одномерным? Потому что одномерность в его понимании есть синоним отчужденности, овеществленного состояния, синоним сведения какого-либо объекта лишь к одной из его характеристик, наиболее удобной для практики манипулирования этим объектом. Одномерность означает также элиминацию внутренней дихотомии объекта (содержательного единства его противоположных характеристик), элиминацию внутреннего протеста в чело веке, его внутренней противоречивости, благодаря которой человек только и является цельным существом.

Одномерность человека и мира не может быть продолжительна, пока существует господство «технической рациональности», то есть отношение со стороны технической цивилизации к миру как сумме вещей, представляющих интерес только как объекты возможной эксплуатации.

«Только технология превращает чело века и природу в просто заменяемые объекты организации. Универсальная  эффективность и производительность аппарата, который регламентирует их свойства, маскируют специфический интерес... Иными словами, технология стала великим носителем в его наиболее развитой и действенной форме. Дело не только в том, что социальное положение индивида и его взаимоотношения с другими, по-видимому, определяются объективными качествами и законами, но в том, что эти качества и законы, как нам кажется, теряют свой таинственный и неуправляемый характер; они предстают как поддающиеся исчислению проявления(научной) рациональности». [8]