Дворянский быт в XIX веке

      В качестве верхней, уличной одежды мужчины  носили, прежде всего, шинели. Если сегодня шинель – непременно форменное пальто, то в старину она могла быть и обычной суконной верхней одеждой, не связанной с военной или гражданской службой.

      Понятия «шинель» и «пальто» (как верхняя уличная одежда) в русской дореволюционной литературе четко не разграничиваются. Как пальто, так и шинель иногда снабжались одной или несколькими пелеринами – для тепла и защиты от непогоды (46; 50).

      Постепенно  «шинель» как вид гражданской одежды вытесняется привычным «пальто».

      Однако, долгое время пальто называлась и  домашняя одежда, нечто вроде простенького сюртука. Но постепенно оно обрело две  функции. А к последней четверти XIX века слово «пальто» получает современное  значение, становясь как мужской, так и женской верхней одеждой. Верхней выходной одеждой издавна служил и плащ. В XIX веке плащом называлась верхняя широкая одежда, обычно без рукавов, надеваемая внакидку. На знаменитом памятнике Пушкину в Москве поэт изображен именно в таком плаще.

      Широкий плащ, закрывающий почти все туловище, назывался альмавивой по имени героя комедии французского драматурга Пьера Огюстена Бомарше «Севильский цирюльник». Альмавивы были 1830-х годах особо модными.

      Просторный  безрукавный плащ, носимый в России с давних времен, именовался епанчой.

      Разновидностью  мужского плаща была крылатка, носимая с пелериной. Она вошла в моду в конце XIX века. Пожилые люди иронически называли это вольное одеяние размахайкой или разлетайкой из-за ее длинных, развевающихся по сторонам «крыльев» (12; 112).

      Прорезиненные пальто появились в России в 1830-х  годах и назывались по имени изобретателя макинтошами.  
Верхней мужской одеждой служила и бекеша. Шилась она на меху или на вате, имела меховую оторочку, сборы и разрез сзади, теплый воротник.  
Рединготами назывались длинные пальто в талию, снабженные пелеринами, как мужские, так и женские.

     В начале XIX века очки стали обязательной модной деталью мужского костюма, и многие европейские щеголи заказывали себе очки с простыми стеклами, чтобы придать себе ученый вид. При этом известны случаи, когда в российских учебных заведениях запрещалось употреблять очки даже тем молодым людям, которые страдали сильной близорукостью и действительно нуждались в очках. Один из лицейских друзей А. С. Пушкина, поэт Дельвиг, с горечью вспоминал об этом. Власти рассматривали очки как проявление дерзости.

      Молодые люди любили трости, в рукояти которых монтировались лорнеты или монокли. Поскольку в начале XIX века пользоваться лорнетом для разглядывания публики на гулянье или в театре считалось неслыханной дерзостью, то сочетание двух «дерзких» предметов (оптический прибор и трость) приобретало двойную символику. Трость тогдашнего модника позволяла отстоять свою честь не хуже, чем дуэльный пистолет, так что ничто не мешало ему «лорнировать» публику и понравившихся красавиц.

     Мода  примирила недостатки зрения с оптикой. В XIX веке начали носить пенсне, особенностью которого было отсутствие оправы, и поэтому они не слишком выделялись на лице. Их носили на шнурке или цепочке, которую мужчины крепили к карману сюртука или фрака, а женщины к поясу платья или на плече (21; 59).  

      2.2. Женская городская одежда

      Несомненное влияние на российскую моду XIX века оказали два открытия в истории мирового швейного дела. Первым было изобретение в 1801 году «жаккардовой» техники производства тканей, позволявшей получать полотно с любыми переплетениями нитей и сложным орнаментом. Вторым событием стало появление швейной машинки, получившей, правда, распространение лишь после 1850 года: именно тогда ее усовершенствованный вариант, созданный И. Зингером, в несколько лет приобрел мировую славу (18; 81).

      В первые годы XIX века женская мода России не отличалась сложностью форм. В искусстве господствовал неоклассицизм с его законченностью и естественностью, получивший в российской моде наименование стиль ампир (от франц. «empire» — империя) или шемиз (от франц. «chemise» — рубашка). В России этот стиль господствовал до конца 10-х годов XIX века. «В нынешнем костюме, — писал журнал «Московский Меркурий» за 1803 год, — главным почитается обрисование форм. Если у женщины не видно сложения ног от башмаков до туловища, то говорят, что она не умеет одеваться...» Тончайшие платья из муслина, батиста, кисеи, крепа, с завышенной линией талии, большим декольте и узким коротким рукавом российские модницы носили «подчас на одном лишь трико телесного цвета», поскольку «самая тонкая юбка отнимала у такого платья всю прозрачность».

      Мужчины-современники находили эту моду «недурной»: «и право, на молодых женщинах и девицах все было так чисто, просто и свежо. Не страшась ужасов зимы, они были в полупрозрачных платьях, кои плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы». Воцарение в моде нежных, легких одеяний изменило и косметику: модницы стали стремиться к «благородной» бледности, которая многие десятилетия считалась признаком хорошего вкуса. Пропагандисткой стиля «империя» в Петербурге стала французская портретистка Л. Е. Виже Лебрэн, некоторое время жившая в России. Она носила самые короткие по тем временам юбки и самые узкие, обтягивающие бедра платья. Наряды ее дополняли легчайшие шали, окаймленные античным орнаментом, лебяжьим пухом или мехом (мода a la russe) (30; 82).

      Всякого рода платья, блузки, кофты, юбки, разумеется, меняли свои фасоны чуть ли не каждое десятилетие, если не чаще, тем не менее, главные признаки свои сохранили и не требуют пояснения. Но некоторые виды женской одежды исчезли, напоминая о себе только в художественных произведениях.

      Дома  женщины носили душегрейки – короткие (по пояс) теплые кофты, обычно без рукавов. Другое название такой кофты – телогрейка.  
Кацавейкой, или куцавейкой, называлась короткая распашная кофта без сборов и перехвата, с рукавами, подбитая мехом или ватой. Носили их преимущественно женщины пожилые. Капотом называлась широкая распашная одежда с рукавами, без перехвата в талии. Были домашние, были и уличные, теплые капоты. К концу ХIХ века капоты носить перестали (7;  107).

      Наиболее  распространенными в XIX веке видами верхней женской одежды были салоп и бурнус. Салоп представлял собой широкую и длинную накидку с прорезами для рук или небольшими рукавами. Особо ценился соболий салоп. Долгое время салоп считался признаком определенного достатка. Но постепенно салоп утрачивает свою притягательность и носить его становится признаком дурного тона, бедности и мещанства. Салопницей стали называть бедную женщину-попрошайку или вульгарную сплетницу. К концу ХIХ века салопы выходят из моды.

      В отличие от салопа бурнус был короток, значительно короче платья, он заканчивался немного ниже талии, обычно имел ватную подкладку и рукава. Вошел в моду в середине XIX века.

      Однако, как и салоп, к концу XIX века бурнус выходит из моды, хотя портнихи, шившие женскую теплую одежду, еще долгое время назывались «бурнусницами».

      Выходным  парадным костюмом считался роброн – широкое платье с округленным шлейфом.

      К концу XIX века не на долгое время входит в моду ватерпруф – летнее женское пальто, пришедшее из Англии. В переводе это слово означает «водонепроницаемый», на самом деле таким ватерпруф был вовсе не всегда.  
В большой моде в XIX веке были всякого рода накидки, надеваемые на открытые плечи для согревания и красоты, прежде всего мантильки – короткие накидки без рукавов (19; 92).

      Длинная безрукавная накидка называлась тальма – по фамилии введшего ее в моду французского артиста.

      В случае траура, похорон к рукавам  и воротничку женского платья подшивались  плерёзы (от французского «плачущие») – особые нашивки, легко затем отпарываемые. Несмотря на траур, плерезы были  непременно белыми. Иногда их нашивали на свою одежду мужчины.

      Нарядный  шарф у женщин в начале XIX века назывался  эшарп.  
Из женских головных уборов на страницах классической литературы чаще всего встречается чепец, или чепчик. Барыни и жены чиновников носили его и дома, и в гостях, принимая гостей, а также на улице. Показываться посторонним людям без головного убора замужней женщине считалось неприличным. Чепцы носили иногда и молодые девушки, но для замужних дворянок он был совершенно обязателен.

      Шали, шарфы и платки из разнообразных тканей, появившиеся в женском костюме еще во времена Московской Руси, прочно утвердились в повседневном и праздничном гардеробе буквально всех женщин России. Дамы высшего света предпочитали воздушные накидки, соответствовавшие их «античным» нарядам.

      На  смену изысканной простоте тонких античных «шемиз» в 1810-1820 гг. пришли нарядно декорированные платья из тяжелых и плотных материй. Вернулся в моду и корсет, высоко поднимавший грудь и сильно перетягивавший талию. Облегающий лиф при покатой линии плеч, коло-колообразная юбка — типичный силуэт российской горожанки «пушкинской поры». Буфы, бейки, рюши, оборки, зачастую набитые ватой или волосом для утяжеления подола и законченности силуэта, — отличительные черты моды 1830—1840-х годов. Особо модными считались тогда плетенные из шелка-сырца французские кружева. Будучи предметом роскоши, они оставались недоступной мечтой для большинства провинциалок, а словечко «блондовый» вошло в русский язык как синоним слов «суетный», «модный, но никчемный» (18; 82).

      «Решительное  притязание на европеизм» как «резкая черта, которая отделяет образованные сословия от необразованных» (В. Г. Белинский), выразилось в женской одежде 1840-х годов появлением «парижского», «Х»-образного силуэта. Юбки, сильно присборенные на талии и потому выгодно подчеркивавшие тонкость и стройность женского стана, стали шить из нескольких полотнищ ткани, так что ширина подола порою достигала 4 метров. Для придания желаемой пышности верхние юбки надевали еще и на нижние, сильно накрахмаленные или кринолиновые(кринолином называлась ткань из конского волоса в переплетении со льном). «Можно ли без смеха смотреть на чудовищную ширину кринолина и бесконечный хвост, который особенно некрасив, когда забирает пыль с улицы?» — издевался современник. При такой моде приходилось ограничивать число дам, приглашаемых на вечера, а в театрах широко расставлять кресла, чтобы могли поместиться все купившие билеты. Пик увлечения кринолинами относится к 1850— 1860-м годам, когда крахмальные юбки и каркасы из китового уса сменились металлическими конструкциями, похожими на клетки из стальных полос. Они получили в России удачное название «малаховских» — в память о Крымской войне 1853— 1856 годов, центральным событием которой была битва за Малахов курган под Севастополем (3; 122).

      Узкий лиф на корсете российские модницы  сочетали с широкими юбками и рукавами самых причудливых форм. В 1830-е годы был популярен плоский широкий рукав «уши слона», пятилетие спустя — «(Тараний окорок», позже рукав плотно обрисовывал и обтягивал руку. Сложные формы рукавов диктовали особенности одежды для улицы, которая шилась достаточно свободной, прежде всего в верхней части. Исключительную популярность практически у всех горожанок любого достатка имели во второй трети XIX века накидки. Кружевные мантильи (длинные сзади и едва доходящие до талии спереди), заимствованные российской модой из Испании, служили украшением даже самому простенькому платью. Хозяйки и посетительницы столичных салонов носили особые воздушные покрывала, выполненные в сложной технике: рисунок создавался пушинками лебедят, вручную закрепленными на ткани.

      Но  так одевались избранные. Горожанки попроще носили шерстяные манто, в холодное время года — меховые или стеганные на вате. Они напоминали старые русские душегреи, епанчи, удачно сочетая изобретения парижских портных с удобством и функциональностью традиционного русского костюма.

      Придерживаясь модной «парижской» картинки, петербургская, а особенно московская франтиха стремилась внести в свой туалет нечто особенное и не отказывала себе в удовольствии дополнить платье лишним бантиком или рюшечкой ((15; 52).

      В провинции модницы копировали с большей или меньшей ловкостью сочетания цветов и фасоны столичных щеголих. Законодательницей мод являлась, как правило, губернаторша. Она же задавала тон цвету платьев. В 1830—1840-е годы женщины особенно любили «меланхолические» цвета (черный, серый, лиловый), оттенки же их получили самые невероятные названия: цвет «упавшей в обморок лягушки», «влюбленной жабы», «мечтательной блохи» или «паука, замышляющего преступление». Но если своим выходным туалетам провинциальные красотки уделяли очень много внимания, то дома, когда не было гостей, они могли ходить в старых халатах или кофтах, с папильотками в волосах или вовсе непричесанными. Особенно неизящной была в провинции повседневная обувь. Атласные, прюнелевые и лайковые башмачки, равно как и светлые тонкие чулки, носили лишь в больших городах, да и то по праздникам. Провинция довольствовалась обувкой попроще. Самые умелые рукодельницы вязали белые ажурные чулки из тонкой бумажной нити, но надевали их редко, разве что на балы. А в будние дни провинциалки ходили в серых грубоватых чулках и черных башмаках из козьей кожи, а также котах (тупоносных «лодочках») с красной оторочкой. И в столицах повседневная обувь женщин не отличалась изысканностью — те же плоские туфли на низком каблуке, украшенные разве что шнуровкой сбоку или пуговицей (30; 86).