Конституционное развития Российского государства

Один  из важнейших принципов конституционализма - принцип разделения властей был  отвергнут Конституцией 1977 года. Верховный  Совет СССР как высший орган государственной  власти мог решать все вопросы, отнесенные к ведению СССР, власть его была ничем не ограничена.

Справедливую, на наш взгляд, оценку Конституции  СССР 1977 года дает Б.Н. Топорнин: «Надо  признать, что она не стала, да и  в силу конкретных уеловий не могла  стать гарантом и стимулом демократии, гуманизма, законности. Административно-командная  система сразу же начала использовать новую Конституцию как правовую завесу своего безраздельного властвования. Фактически все нити управления страной  сходились в этой системе, а конституционные  нормы о полновластии Советов, подконтрольности исполнительного аппарата, независимости  суда и объективном прокурорском надзоре превращались в фикцию».

Конституция представляет собой правовой акт  в той или иной мере соответствующий  социальной действительности данного  общества и государства, его основным назначением является стабилизация общественных отношений и ограничение  государственной власти. Правовой акт, не соответствующий реальной структуре  власти, не ограничивающий государственную  власть во имя сохранения гражданских  прав и свобод, а тем более санкционирующий  от имени государства их подавление, не зависимо от наименования и места  в иерархии законов не может быть признан конституционным¹⁴.

Так, все  советские Конституции содержали  нормы, отражавшие социальную реальность того времени: принадлежность власти трудящимся массам и лишение в связи с  этим активного и пассивного избирательного права значительной категории лиц, монопольную власть КПСС над государством и обществом, монопольную власть государства над экономикой и  т.д. Эти нормы были реальны по существу, но не были конституционны, так  как представляли собой позитивную санкцию всесилия произвола, открыто  выражали и закрепляли диктатуру. С  другой стороны, в Конституции были нормы о правах и свободах, конституционные  по форме, но не реальные, фиктивные  по существу. То, что было реально, было неконституционно, а то, что было конституционно - не реально.

Таким образом, как показывает советский опыт, наличие  самой конституции далеко не во всем предопределяет реальное существование  конституционализма. Однако нельзя недооценивать  сам факт наличия конституции. Ее принятие, даже при очевидной фиктивности  становится показателем государственного прогресса. Наличие в советском  обществе писанной конституции несколько  смягчало авторитарный режим, придавало  ему некоторую юридическую оформленность, вводило в правовые границы. Вместе с тем, хотя конституционный строй  основывается на конституции, самой  конституции как правового акта, еще недостаточно, чтобы конституционализм  стал фактором государственной действительности. Сложившаяся система общественных отношений и связей должна быть тождественной  системе правовых норм, регламентирующих эти отношения. Важно, поэтому, чтобы  конституция как основной правовой акт поддерживалась и гарантировалась  всем государственным и общественным строем.

Те принципы конституционного строя, которые нашли  свое отражение в дореволюционном  законодательстве и были в той  или иной мере реализованы в социальной действительности (разделение властей, народный суверенитет и народное представительство, гражданские и  политические свободы), также были представлены в нормах государственного права  советского периода, но по существу остались фикцией.

1.3. Становление современного конституционализма в России

С институциональной  точки зрения, современная организация  российской власти унаследовала традицию моносубъектности, т.е. сосредоточения властных ресурсов в одном персонифицированном  институте при сугубо административных функциях всех других институтов. Это, на наш взгляд, позволяет говорить о том, что политической системы  в России на протяжении столетий не существовало вообще. Что касается доминирующей в стране политико-культурной традиции, то властные отношения трактуются ею, исходя из того, кому принадлежит  власть, при этом не уделяется должного внимания принципам ее устройства и  распределению полномочий между  различными ее институтами. Устройство власти в данном случае выступает  производным от монопольного обладания  ею.

«События  последнего десятилетия интересны  прежде всего тем, что они привнесли  принципиально новый опыт, который  одновременно и соответствует институциональной  и политико-культурной наследственности и противоречит ей. В России возникли элементы политической системы в  строгом смысле этого слова. Своеобразие  же отечественного транзита, заключается  в том, что он начался с трансформации  политического режима, его идеологической природы и способа легитимации. При этом элементы политической системы  конструировались самим режимом  с таким расчетом, чтобы обеспечить его устойчивость за счет гипертрофии  субъектно-сти президента и ограничения  субъектности других институтов. Такой  режим мы называем внесистемным, что  позволяет отграничить его как  от режима бессистемного, имевшего место  при русских царях и императорах, так и от режима квазисистемного, характерного для коммунистической эпохи».

Утвердившийся в постсоветской России внесистемный режим не в состоянии обеспечить ни стабильное функционирование государственной  власти, ни целенаправленное и эффективное  решение задач модернизации общества и конституционализма. Эта неспособность  обусловлена институционально: устройство власти, воспроизводящее безответственность основных политических субъектов, не может быть эффективным по определению. Отсюда возникает необходимость его преобразования, реформирования.

Реформирование  политической системы за счет утверждения  конституционализма предполагает согласие внутри общества относительно его необходимости  и направленности. Такого согласия в сегодняшней России нет. «При этом изъяны сложившейся в России властной модели, ставшие в последнее время  очевидными, вызывают у одних желание  трансформировать саму модель, а у  других - изменить баланс сил в Государственной  думе. Оба варианта предполагают, что  правительство должно стать политически  самостоятельным и опираться  на парламентское большинство, хотя во втором случае идея реформирования и внесения соответствующих поправок в конституцию может и не актуализироваться».

В проблеме российской модели власти довольно сложно разобраться, так как суждения о  ее «суперпрезидентском» характере  весьма затруднительно соотнести с  традиционными для политической науки критериями. Нечеткость границ полномочий ветвей власти и разграничения  ответственности между ними обусловили характерные для России политические колебания и зигзаги. Ее конституция  представляется пропрезидентской¹⁵.

Размышляя над одним из центральных вопросов современного состояния России - какой  политический режим как коррелят определенной модели конституционализма для России более предпочтителен - приходится учитывать не только неизбежные искажения идеальной теоретической  модели в процессе политической практики, но и возможную обратимость совершаемого перехода. Так, президентская система  имманентно содержит в себе черты  авторитаризма и потому может  легко и почти «эволюционно»  трансформироваться в «недемократию», но затем с такой же легкостью  восстановить механизмы демократической  легитимации власти. Напротив, крах парламентской системы неизменно сопровождается глубокой перестройкой всего аппарата власти и отказом от одного из основных принципов конституционализма - от принципа разделения властей.

Для оценки устойчивости того или иного политического  режима важен не столько его «идеальный тип», сколько ряд ключевых факторов, таких как конституционное устройство, тип и структура государственной  власти и т.д. Если говорить о президентском  режиме, то президент, имеющий прочную  поддержку той или иной партии, которая способна контролировать если не большинство парламента, то подавляющее  большинство парламентской оппозиции, в состоянии теоретически эффективно руководить государством.

«Ключевая проблема российской политической действительности - безответственность власти перед  народом за исполнение функций управления государством и за результаты принятых решений. Политическая практика, открывающая  верховной власти возможности и  фактически «толкающая» ее к тому, чтобы «полномочия сделать максимальными, а ответственность - минимальной», выражается в круговой поруке безответственности власти, и, по сути, является довольно точным описанием традиционного для  России института временщичества. Комплекс «временщика» отчасти был присущ и некоторым монархам, но особое развитие он получил в советский  и постсоветский период».

Поэтому проблема сегодня заключается не столько в том, чтобы выбрать  правильное направление движения и  осуществить переход от одной  модели правления к другой, сколько  в том, чтобы понять причины и, по возможности, найти пути преодоления  традиции безответственности власти за принимаемые решения. Заметим, что  волны внеконституционной дестабилизации, которые прокатываются в последнее  время по российскому государству, обусловлены как раз стремлением  нынешней власти сохранить и упрочить свое право на безответственность. Впрочем, необходимо отметить, что безответственность свойственна не только верховной  исполнительной власти, но и иным властным институтам России: в незыблемости этого принципа управления заинтересован  весь состав политической бюрократии.

Для любого серьезного исследователя, анализирующего современное политико-правовое состояние  российского государства, очевидна необходимость движения политических акторов к согласию, к пакту  и, прежде всего, к формированию конституционализма, т.е. реальному разграничению сфер полномочий властей, к повышению  ответственности власти, становлению  сильного гражданского общества и т.д.

Политические  процессы современной России позволяют  говорить о двух основных подходах к формированию российской модели конституционализма. Ныне действующая модель, берущая  свое начало в недрах западной политической культуры, а потому являющаяся для  России искусственно созданной, не основанной на национальной политической традиции, имеет во многом мнимый, декларативный  характер. Поэтому выводом об утилитарном  характере конституционализма можно  было бы закончить исследование его  особенностей¹⁶.

О конституционализме в России как о явлении политической жизни было бы больше нечего сказать, если бы оставалась неизменной та культура, к которой конституционная идея была привита. Отличительной чертой российской цивилизации является как  раз то, что сформировавшая эту  цивилизацию культура не просто развивается, а полностью преображается в  ходе исторической эволюции, меняя  свои собственные основания. Явление, существующее сегодня как потенция - есть объективные основания, но отсутствует  субъективная сила, способная сформировать в нашем государстве конституционализм, основывающийся на национальных политических особенностях - составляет основной вектор преобразований и непосредственно  затрагивает те параметры российской культуры, к которым наиболее чувствителен конституционализм».

На протяжении нескольких веков существования  российской цивилизации из культуры, в которой противоречие между  индивидом и обществом имело вторичный, подчиненный характер, она постепенно превращается в культуру, где отношение между индивидом и обществом стало определяющим. И здесь Россия вплотную приблизилась к Западу. Причем в годы коммунистического правления, как это ни парадоксально, был сделан решающий шаг в этом направлении, благодаря чему произошла массовая индивидуализация как в городе, так и в деревне. Но с окончанием коммунистической эпохи закончился и незападный русский путь.

Российская  цивилизация выполнила свою историческую миссию и должна уступить место универсальной  цивилизации с «русским лицом». Сегодняшнее  поколение россиян - это поколение, на котором заканчивается русская  особость и с которого может начаться русская универсальность. Вопрос лишь в том, станет ли возможность действительностью, докажет ли русская универсальность  свою историческую состоятельность?

Когда цивилизация  умирает, в некогда занятом ею пространстве продолжают жить люди, историческая судьба которых может сложиться  по-разному, в зависимости от того, способен или не способен их внутренний ресурс (т.е. духовное наследие, оставленного им цивилизацией) ответить на вызов  истории. Если способен, то они могут  создать новую цивилизацию на месте старой; если нет, то им рано или  поздно придется быть ассимилированными  другими культурами. Именно перед  таким выбором оказалась Россия в начале третьего тысячелетия: принять  вызов времени и создать обновленную  цивилизацию, построенную на чуждых нашему социуму индивидуалистических и рациональных началах, или позволить  многотысячному населению нашей  страны раствориться в соседних цивилизациях: западной, исламской и т.д.

Главным условием, без которого оформление универсальной русской цивилизации  будет принципиально невозможным, является создание государства, построенного на основе здорового индивидуализма и рационализма. Проблема в том, что  в условиях политической нестабильности и политического авторитаризма  лозунг борьбы за новую конституционную  государственность уступил место лозунгу борьбы за хоть какую-нибудь государственность. Смысл последней заключается в воссоздании бюрократического государства, восстановлении жесткой административной машины, а это препятствует возникновению нового государства и новой политической культуры. Следует обратить пристальное внимание на тот факт, что реакционное по своей сути стремление восстановить бюрократию преподносится как строительство государства с подлинным конституционализмом, как прочный фундамент политической власти новой России¹⁷.

Судьба  России неразрывно связана с возможностью (или невозможностью) возникновения  в ней подлинного конституционализма, органично вплетенного в ткань  новой российской культуры. И здесь  можно наметить три пути:

1. сохранение  прежней модели взаимоотношений  между обществом и государством, при которой конституционализм  в его полноте так и останется  невостребованным имплантированным  элементом. В этом случае Россия  будет оставаться какое-то время  субъектом мировой истории. Но  постепенно ее территория превратится  в протекторат одной из нескольких  мировых держав, а общество привыкнет  к статусу третьего мира (в  той степени, в которой категории  «великие державы» и «третий  мир» сохранят свое значение). В течение десятков лет из  России будет происходить «вымывание»  людских и сырьевых ресурсов. Наиболее активная часть населения  явится вечным резервом для  эмиграции. При этом мировое  сообщество явно вознамерится  регулировать этот процесс, не  допуская ни чрезмерного возвышения  России, ни ее опасного обнищания  и культурного вырождения;