Свобода и насилие в истории их становления и в перспективе развития России

                            Именно о причинах этого и спорили  участники дискуссии о либерализме в России, которая была проведена при поддержке   Фонда  имени Фридриха  Науманна  (Германия), известного  своей  приверженностью  либеральной идеологии. Материалы  дискуссии  были  изданы в объемистой  монографии «Либерализм в России»[66], которая  увидела свет при поддержке того же Фонда  в 1996 году.   Анализ  этой дискуссии  интересен тем, что  в ней приняли  участие  ведущие  философы  ИФРАНа, выражавшие   весь  спектр  точек зрения  на проблему  реализации идеалов  свободы  в России.

Монография представляет собой диалог, сопоставление различных точек зрения на проблему либерализма, развертывание идей об истории либерализма. Кроме того, в ней есть подборки текстов, «антологии», «цитатники». Высказываются соображения по поводу таких либералов, как Н.М.Карамзина, А.С.Хомякова, П.Я. Чаадаева, В.С.Соловьёва, Н.Я.Данилевского. Учитываются и мнения зарубежных мыслителей по вопросу о русском либерализме.

Мне бы хотелось остановиться на проблеме родственности  российского либерализма по отношению к западному. Действительно ли российский либерализм развивался по Западному пути? Именно с помощью этой монографии я попытаюсь разобраться в этом вопросе.

Во многих работах зарубежных исследователей проводится мысль о существенном отличии российского либерализма от либе­ральных течений буржуазного Запада. Ведущим требованием западного либерализма является достижение максимума личных свобод и минимума государственного вмешательства, подчеркивает Д.Тредгольд. Е.Ламперт подчёркивает, что если на Западе,  либе­ральные течения были направлены на ограждение прав личности от вмешательства государства, то русский либерализм никогда не бросал вызова власти. В сознании русских людей, указывал Ламперт, слишком укоренилась убежденность в творческой силе госу­дарственной власти. Поэтому русский либерализм не столько от­стаивал права личности, сколько стремился к видоизменению го­сударственного строя.[67]

Российские ученые в своем большинстве сходятся на мысли, что в России либерализму, как социально-политической идеоло­гии, не везло. Его развитие изначально приняло противоречивый характер. Он оказался «зажатым» между двумя противоборствую­щими направлениями: сильным реакционно-консервативным тече­нием, отстаивающим незыблемость самодержавия, и революци­онно-демократическим, сделавшим ставку на насильственное рево­люционное изменение социально-политического строя. В этом про­тивостоянии представители первого течения видели в либерализме "красную крамолу", второго — соглашательство и оппортунизм.

Говоря о сущности либерализма, Б.Г. Капустин считает, что «Актуальность либерализма для политической теории доказуе­ма лишь при условии, что либерализм, во-первых, является становящейся мыслью, во-вторых, его становление соразмерно и соответственно движению некоторой сущностной проблемы Современности».[68]

Во избежание недоразумений нужно обязательно оговорить то, что под "Современностью" подразумевается понятие не хронологического, а культурно-исторического порядка, то есть не наличествующее в сей момент нашего бытия, а продолжающее свое развертывание, некоторое содержательное начало, которое вос­ходит к Веку Разума и Просвещению, включает "сейчас", но не замыкается в нем.

Подлинной теоретической проблемой является не фиксация разнообразности либерализмов, а установление того, что даже при некотором взаимном отрицании родства они все же являются чле­нами общей семьи либерализма.

«Содержательное же определение понятия «либерализм» есть выявление логики его истории и необходимой роли в ней тех или иных теоретиков и течений мысли. Эта логика, на мой взгляд, за­дается одной сущностной проблемой бытия человека в Новое время. Либерализм становится первой и осевой идеологией Современности, лишь "ухватив" данную проблему. Он претерпева­ет метаморфозы и "ветвится", когда пытается справиться с ней в разных ее исторических явлениях, а проваливаясь с ее решением, он порождает своих идейных оппонентов, которым передает не только свой интеллектуальный опыт, но даже на время культурную и по­литическую инициативу».[69]

Опираясь на Рассуждения В.И.Приленского[70], можно выделить пять особенностей ранней русской либеральной мысли. Он анализирует труды советских мыслителей либерального направления и на основе этого выводит особенности.

Первой из особенностей, о которой он  говорит - это то, что у русского либерализма не было какой-либо прочной социальной поддержки, прочной социальной основы. Кроме того, не существовало независимого и влиятельного “третьего” или “среднего” сословия, которое только начинало зарождаться. На этот факт также указывает доктор исторических наук Кельнского университета Л.Люкс: “…либеральный курс должен был опираться на социального носителя, - найти его было очень трудно. В России не было или почти не было среднего сословия – главной опоры политического свободомыслия на Западе”.[71]

Объективно получалось так, что носителелями либеральных идей являлись дворяне. И идеи о преобразовании поэтому связывались именно с дворянством. Однако дворянство оценивается неоднозначно. Сначала на него возлагают большую ответственность, затем говорят, что оно не способно провести в жизнь хоть какие-нибудь преобразования. Но в то же время замечается, что “Дворянство как сословие, не может быть поставлено во главе государства, но, сдержанное высшей властью, оно может сделаться одним из самых полезных политических элементов в России; оно может стать вместе и опорою престолу и защитником свободы”.[72]  Этот вывод Чичерин сделал на основе реального виденья той социально-политической ситуации, которая была характерна для России середины ХIХ века.

Лёвин Ш. М. так же подчёркивает: “Характерной особенностью русского либерализма периода реформ является решительное преобладание среди его носителей и сторонников дворян-землевладельцев, а также тесно связанных с ними представителей дворянско-помещечьей интеллигенции”.[73]

В данном случае, суммируя всё вышесказанное, можно отметить, что в России того времени, и в той конкретной обстановке, которая сложилась в середине ХIХ века, либеральные идей находили свой отклик только в среде наиболее образованных слоёв общества, а для России того времени это практически означало только одно – в дворянской среде.

Во-вторых, в раннем русском либерализме явно прослеживается очень сильная антидемократическая тенденция. Причина подобной тенденции  заключается в том, что автор никак не может согласиться с мыслью, что народ, образовательный уровень которого на несколько порядков ниже, нежели у образованнейшей, но малочисленной части общества может диктовать свои условия, что доминировать в обществе будет не умственная элита, а посредственное общественное мнение. “Всеобщее равенство ведёт к отрицанию всяких авторитетов. Тут требуется умственная пища, доступная массе, а не та, которую могут оценить только избранные умы. Поэтому времена владычества демократии вообще характеризуются разладом умственных сил и понижением умственного уровня.[74] 

Он постоянно утверждает, что демократия не может быть идеалом человеческого общежития. Даже более того, демократия может отвечать вполне определенным запросам какого-либо отдельного общества, но “как  общее явление, она может быть только преходящею ступенью исторического развития”[75]

Можно сказать, что мысли Чичерина практически ни чем не отличаются от соответствующих рассуждений Алексиса де Токвиля. В связи с этим небезынтересно будет для сравнения привести  высказывание Токвиля: “Природа демократии такова, что она заставляет народные массы не подпускать выдающихся людей к власти, а эти последние движимые не менее сильным природным чувством, бегут от политической карьеры, где трудно оставаться самим собой и идти по жизни не оскверняясь”.[76] Практически полная идентичность взглядов Токвиля и Чичерина на природу демократии здесь на лицо.

Третьей особенностью русского либерализма было то, что отрицая возможность для России демократического пути развития, первое поколение русских либералов связывало свои надежды с монархической формой правления. Идеалом государственного устройства Чичерин считал конституционную монархию, так как “Оставаясь на почве свободы, мы должны признать идеалом человеческого развития в политическом отношении сочетание всех общественных элементов в общий гармоничный строй, т. е. Конституционную монархию, а в общественном отношении, преобладание имущих и образованных классов над неимущими и необразованными”.[77] Под сочетанием всех общественных элементов он подразумевает, с одной стороны, аристократическое собрание, осуществляющее закон, с другой стороны, народное представительство, осуществляющее свободу, а над ними верховная власть в лице монарха.

Четвёртой особенностью раннего русского либерализма можно считать наличие в нём  чрезвычайно сильного консервативного начала. Не нужно видеть в термине "консервативный либерализм" нечто несогласное с логикой. Это отнюдь не так. Наоборот, без присутствия консервативных элементов сама либеральная теория теряет почву под ногами и либо полностью растворяется во множестве прогрессистских течений, либо трансформируется в одну из разновидностей радикализма. Либерализм и консерватизм, в данном случае, не представляет собой контрадикторной пары. В.В.Леонтович, затрагивая данную тему, совершенно справедливо считает, что с «консервативной теорией о прогрессе» глубоко связана сама суть либерализма. Четко отличая радикализм от либерализма, он считает «настоящим либерализмом... лишь либерализм консервативный».[78]

Любопытно сравнить рассуждения Чичерина о роли консервативных элементов в либеральной теории с почти идентичными мыслями, высказанными еще Дж. Ст.Миллем. "Так в политике, - пишет Милль, - теперь стало уже почти общим местом, что пар­тия порядка или сохранения status quo и партия прогресса или пре­образования суть два элемента, равно необходимые дня здорового состояния политической жизни, пока та или другая из этих партий не достигнет наконец такой умственной широты, что будет вместе и партией порядка и партией прогресса, будет способна распозна­вать и различать, что надо сохранить и что надо уничтожить".[79] Милль здесь очерчивает контуры такой партии, которая не может называться иначе как либеральной. Тот же идеал, как можно было видеть, проповедует и Чичерин. В этом смысле он следует за Миллем и тем самым продолжает классическую либеральную традицию западноевропейских мыслителей.

И, наконец, последняя особенность либерализма в России. В момент его зарождения Россия ещё оставалась крепостной страной. Другими словами, в России ещё не были осуществлены, хотя бы номинально гражданские свободы, а в недрах развивающейся либеральной мысли уже фигурировали свободы политические. Конечно же, это особое социально-политическое положение России не могло не оставить отпечатка и на теоретических, и на практических программах русских либералов.

Перечисленные выше особенности, конечно же, отнюдь не исчерпывают собою все отличия, которые были свойственны русской либеральной мысли и именно на её раннем этапе. Это основные, бросающиеся в глаза в процессе исследования, черты и особенности.

Сегодняшняя Россия сделала свой выбор в сторону свободного развития, не подготовив для этого сознание людей о необходимости свободы как прогрессивного выбора в конкретной социокультурной ситуации.

Применительно к разумному человеку свободу можно назвать самоопределением личности. В наибольшей степени это касается сегодня основного жизненного выбора между добром и злом. В философском смысле "свобода" не знает моральных границ. Она открыта в равной степени для добра и зла. Зло, скорее всего, в большей  степени приспособлено к свободе, ибо не знает моральных ограничений, добро в человеческой жизни не свободно от морали, оно соответствует её требованиям. А поскольку свобода способствует самоопределению личности, "...мы сталкиваемся с выбором между конечными целями, претендующими на абсолютность, и, осуществляя одну из них, неизбежно жертвуем другой. Именно поэтому люди придают свободе выбора такую громадную ценность. Если бы у них была уверенность, что в каком-то совершенном состоянии, осуществимом на Земле, никакие их цели никогда не столкнутся, необходимость и мучительность выбора исчезли бы, а вместе с ними – и первостепенная важность свободы".[80]

Что сделает наше общество подлинно свободным? Хорошо ответил на этот вопрос профессор и дипломат, классический оксфордец, либеральный политический мыслитель Исайя Берлин: "Для Констанса, Милля, Торквиля и либеральной традиции, к которой они принадлежат, никакое общество не свободно, пока оно не следует, по меньшей мере, двум взаимосвязанным принципам. Во-первых, абсолютными  могут считаться только права, так что люди, независимо от власти, которая ими управляет, имеют абсолютное право отказаться вести себя бесчеловечно. Во-вторых, существуют отнюдь не искусственные границы, в пределах которых люди неприкосновенны, и границы эти определены в терминах правил настолько давно и широко принятых, что их исполнение вошло в само представление о том, что считать нечеловечным или безумным".[81] Исайя Берлин был научным сотрудником, преподавателем философии, профессором социальной и политической теории (в Оксфорде это вроде заведующего кафедрой), основателем и президентом нового колледжа для аспирантов. Служил в Министерстве иностранных дел (приезжал в Россию в 1945 году чиновником министерства). В своих исследовательских работах большое внимание уделял русской  мысли ХIХ столетия. Кроме того, был глубоко озабочен судьбой России, это видно по его статье «Молчание в русской культуре» (1956год).

Подлинная свобода россиян немыслима без добровольно устанавливаемой подлинной меры, самодисциплины, самоконтроля и суда своей совести. И. Берлин говорил, что свобода личности важна для каждого человека, никто не должен посягать на неё, или отнимать. Нельзя допускать, чтобы одни пользовались свободой за счёт других. "Основание либеральной морали – равенства в свободе: не поступай с другими так, как не хотел бы, чтобы поступали с тобой; плати свой долг тем, кому ты обязан свободой, богатством и просвещенностью; будь справедлив в самом простом и общепринятом смысле. Свобода – не единственная наша цель".[82]

Насильственные перемены, призванные создать новое общество, приводят к непредсказуемому эффекту, далёкому от того, чего ждали в России после реформ 1991 года. Большинство людей не доверяют программам интеллектуалов потому, что их схемы слишком упрощают ткань жизни. Мы не доверяем экономистам, социологам, идеологам, политикам, получившим достаточно власти, чтобы изменить нашу жизнь, часто возмущаемся их действиями, а иногда и приходим в отчаяние. "Отчасти это можно объяснить естественным консерватизмом, ненавистью к переменам, неосознанной верой в доморощенные теории "здравого смысла", ничуть не менее глупые, безумной верой старому порядку, каким бы жестоким, несправедливым и нелепым он ни был".[83]

Чтобы люди поверили, наконец, в необходимость проводимых реформ, нужна сильная власть на основе действенных законов. Государство должно принимать такие действенные законы, которые бы на деле, а не формально, признавали и защищали права человека, свободу и равенство всех граждан перед законом. То есть гарантом наших прав перед законом должно стать правовое государство. "Вообще правовое государство, - пишет Шеллинг, - является условием свободы, тем как без него свобода гарантирована быть не может. (...). Свобода не должна быть милостью или благом, которым можно пользоваться, как запрещённым плодом. Свобода должна быть гарантирована порядком, столь же явным и неизменным, как законы природы".[84]