О специфике философского мировоззрения

С одной стороны, субстанция понимается как материя, с другой — она выступает причиной и «субъектом» своих формообразований. Это заставляет Спинозу определить субстанцию одновре-

50

менно и как природу, и как Бога, отождествить два эти понятия. Однако Спиноза полностью растворял Бога в природе, он стремился к его натурализации и устранению собственно теологического содержания.

В силу того, что субстанция есть первопричина, все в себя включающая и не предполагающая никакого иного основания или условия для себя самой, она исключает возможность любого, независимого от нее образования. Будь то Бог, идея, самосознание, душа или экзистенция — субстанция единственна! Применение понятия «субстанция» во множественном числе невозможно. Определению этого понятия противоречит идея о множественности субстанций, так как при наличии двух или нескольких претендующих на подобный статус образований ни одно из них не является таковым. В этом состоит парадокс субстанциональности.

Когда алхимики охотно пользовались данным термином во множественном числе, говоря о «субстанциональных формах», «субстанциональных качествах», они вкладывали в него грубо физикалист-ское значение. Субстанция в данном случае отождествлялась с веществом. Субстанциональные свойства и формы были неизменны, однако при соответствующих процедурах могли превращаться друг в друга.

Самореализация субстанции происходит в атрибутах — всеобщих, неотъемлемых свойствах и модусах — конкретных, частных свойствах предметов. Признанием мышления и протяжения атрибутами единой субстанции Спиноза преодолел ту формальную трудность в определении субстанции, которая имела место и в средневековой схоластической философии, и в философии Декарта. Различение двух субстанций: духовной и телесной, что с логической точки зрения неправомерно и чревато массой трудностей, формировало установку дуализма. Когда мышление и протяжение рассматривались как два независимых друг от друга самостоятельных начала, трудно было понять, как синхронизуются в своих действиях «душа» и «тело» и как вообще «тело» способно стать мыслящим. По определению Спинозы, субстанция представала в качестве единой первоосновы всего существующего, первоосновы, все в себя вбирающей и не нуждающейся ни в чем для своего обоснования.

Билет 16.

Об исходной сложности понятия «свобода». Категория «свобода» многогранна. О свободе говорят в ее соотношении с произволом, с необходимостью, выбором, волей, отчуждением и ответственностью. В общем смысле свобода обеспечивает примат частного (личной инициативы, индивидуального интереса) над общим. Это предполагает индивидуальную свободу и всеобщее равенство (свободу всех), свободу воли и свободу принятия решений, свободу мысли и свободу слова. С содержанием понятия «свобода» в противоречивом взаимодействии находятся представления о правах и социальных обязанностях индивида, идеи ответственности и справедливости. В нем содержится негативное («свобода от») и позитивное («свобода для») понимание свободы.

Ключевым понятием теории общественного прогресса является категория «свобода». Открытым для цивилизационных преобразований считается то общество, в котором осуществляется либерально-демократическое правление, предпологающее наличие в обществе определенных свобод. Демократия (от греч. demos — народ, kra-tos — власть) предполагает возможность выбора высших государственных органов путем всенародного голосования и должна способствовать сохранению свободы. Но она не может создать условий для осуществления свобод там, где граждане в ней не нуждаются.

Хорошо известны гегелевские рассуждения на тему свободы, в которых отмечалось, что в былые времена свободами назывались допустимые законом нормы, т.е. положения, определяемые законом. Тем самым Гегель показывал, что свобода — это то же самое, что закон, определенные законом права. Перефразируя кантов-ский категорический императив, согласно которому свобода каждого человека ограничена, но не далее тех пределов, которые необходимы для обеспечения равной степени свободы для всех, Гегель приходит к удивительному выводу, что именно под конституцией — основным сводом законов следует понимать определение прав или свобод вообще.

Понимание свободы как осознанной необходимости, с одной стороны, и как ничем не ограниченного произвола, «вольного хо-

187

тения», с другой, еще более обостряет данную проблему. Бертран Рассел, например, напрямую истолковывает свободу как отсутствие препятствий для исполнения наших желаний. В связи с этим любопытным оказывается парадокс свободы, состоящий в том, что свобода отрицает самое себя, если она ничем не ограничена. Неограниченная свобода лишается своего всеобщего содержания, превращаясь в несвободу другого индивида. Неограниченная экономическая или физическая свобода может быть разрушительной.

Широко обсуждается марксистское понимание свободы, согласно которому «царство свободы начинается в действительности лишь там,  где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Оно как бы освобождает людей, стремящихся к подлинной свободе, от пут материального производства. Однако такая постановка проблемы ведет не к экономической, а сугубо идеалистической («по ту сторону материального производства») интерпретации этой категории. Современный западный философ и экономист Ф.Хайек привлекает внимание современников размышлениями на темы «дорога в рабство», «пагубная самодеятельность» и весьма прозорливо отмечает, что понятие «свобода» включает в себя свободу отличаться от других — иметь свои собственные цели в пределах своего собственного домена (domain).

Интересна интерпретация свободы как функции человеческой способности менять свое положение, предложенная известным меценатом и финансистом Дж.Соросом. По его мнению, в ситуации равновеликих альтернатив или равноценных вариантов выбора свобода максимальна. В этом случае свобода становится фактической.

Принцип индивидуальной свободы, истолкованный онтологически, т.е. когда свободой могут обладать не только индивиды — граждане, но и социальные институты, позволяет говорить о самостоятельности развития всех сфер институциональности: науки, религии, права, морали и, в частности, об их независимости от необходимости стоять на страже интересов государства, его официальной идеологии. Либерализм по сути своей гарантирует гражданам возможность критики, участие в процессе принятия решений. Он заключает в себе также и требование минимизации страданий, что коррелируется с задачей обеспечения большего счастья и благосостояния для наибольшего количества людей.

Несвобода централизации. Свободу и индивидуальную собственность, по мнению Ф.Хайека, следует относить к основным ценностям западного прогрессивного общества расширенного порядка. К ценностям такого общества причисляют также право, справедливость, корпоративную (совместную) деятельность. Примечательно, что для автора эпохального труда «Открытое общество и

188

его враги» К.Поппера к основным ценностям открытого общества причисляется обеспеченный равенством в правах и свободах индивидуализм и разум. В условиях тоталитарных режимов полноценное проявление индивидуальных и общественных свобод невозможно. Абсолютизация жестконормативных, рассудочно регулируемых способов организации жизнедеятельности индивида и общества, идея «централизованного контроля» принципиально противоположны идеалам свободы. По этому поводу Ф.Хайек замечает: «Парадокс нашего расширенного порядка и рынка (он же камень преткновения для социалистов и конструктивистов) состоит в том, что в ходе этого процесса нам удается полнее использовать открытые нами ресурсы (и фактически именно благодаря ему быстрее открывать новые), чем было бы возможно при единолично управляемом процессе». В приложении к своей работе «Пагубная самонадеянность» Хайек поясняет, что правомерно было бы обозначить словом «естественное» все, что вырастает спонтанно, а не создается в соответствии с чьим-либо сознательным замыслом. В этом смысле все свободно, спонтанно сложившееся — естественно.

Экономистам вполне ясно, что координировать усилия в области экономики эффективнее не из центра и не при условии централизации. Претензия централизованного планирования на обладание рациональным знанием о необъятном множестве фактов, обстоятельств и событий, не имеет под собой рациональных оснований. Вскрывая суть централизации, можно вспомнить выводы М.Крозье, подчеркивающего, что подлинный смысл централизации заключается в воздвижении непроницаемого экрана между теми, кто имеет право принимать решения, и теми, интересы которых они затрагивают* Самый элементарный анализ централизации показывает, что она, помимо прочего, имеет и тот недостаток, что удлиняет цепь управленческого процесса. Ибо для того, чтобы один субъект хозяйственного процесса договорился с другим, ему требуется получить разрешение центра, который, в свою очередь, оброс лесами бюрократических инстанций. Связь двух смежных производителей превращается в долгую последовательность, как правило, нерациональных шагов, растягивая временные рамки процесса принятия решений, нивелируя инициативу, поражая ее коррозией бюрократии. Видимо, поэтому стремление к централизованному планированию и тотальному регулированию всех сторон жизнедеятельности может быть названо «дорогой в рабство».

Вызов либеральным ценностям бросают установки типа «все должно находиться под контролем». Духовная жизнь, деятельность в сфере искусства, творчество, область личных отношений, общение не могут быть подконтрольны. Рациональный контроль, возведенный в принцип организации жизнедеятельности, связан с

189

многочисленными ограничениями. Первое — это жесткая необходимость достижения именно поставленной цели. Второе — требование возникновения только желательных последствий, притом наблюдаемых непосредственно. Третье — благотворность последствий как таковых. Четвертое — возможность знать или предвидеть заранее. Однако реальная жизнь с такой жесткой нормативностью не согласуется. На самом деле к числу обстоятельств, от которых зависят действия людей для достижения своих целей, относятся неизвестные им решения множества других неизвестных людей по поводу средств, используемых ими для достижения их собственных целей. Анонимный механизм рыночного регулирования и обеспечиваемый конкуренцией самоуправляющийся процесс, по мнению Ф. Хайека, могут состязаться с самым рационально настроенным разумом. Рыночная координация индивидуальной деятельности, подобно другим моральным традициям и институтам, сложилась в результате естественных, спонтанных и самоупорядочивающихся процессов приспособления к большому количеству конкретных фактов, чем могло бы воспринять и тем более постичь любое отдельное сознание (mind). Ассоциация, корпорация, сотрудничество, свободная инициатива не обладают никакой принудительной властью. Субъекты производственного процесса действуют не под прессом предписаний, приказов и постановлений, а благодаря внутренней мотивации, имманентной логике такого типа порядка, который конкурентен и принципиально открыт для поиска и осуществления новых возможностей.

Свобода и ответственность как социально-психологические категории. Представления об ответственности связаны с тем, что, подчиняясь определенным правилам поведения, мы «вписываемся в гигантскую систему традиций», существующих априорно, т.е. до опыта каждого, нового поколения и индивидуума. Социальные институты права и морали мыслятся как результат культурной эволюции. В данном случае механизмом, посредством которого может быть введена система ценностей, оказывается механизм табу, запрета. Преимущества запретного механизма просматриваются не в его указании на то, что и как надо делать, а в том, что он вводит некоторый ряд ограничений. Запреты означают нижние пределы, границы общепринятого. Действуя же в рамках обозначенных границ, каждый индивид вправе по своему разумению находить более рациональные формы поведения, определять более эффективные технологии, осуществлять свою свободу.

Устав от тотальной нормативности и запретов, любой мыслящий индивид стремится в прямо противоположную сторону — к спонтанному волеизъявлению, к свободе. Но его ожидают новые препятствия. Теперь уже свободе угрожают императивы природ-

190

ного инстинкта. Вступление в царство инстинкта, а следовательно, вседозволенности влечет за собой пренебрежение всякими ограничениями и в итоге приведет к опровержению человеческой культуры как таковой. Поэтому свобода и ответственность выступают регулятивами не только личной, но и социальной жизнедеятельности индивидов. Персонально-инструментальные ценности включают в себя: Жизнь, Здоровье, Силу, Красоту, Ум, а также субъективно-целевые ориентации, связанные с эффективной, энергичной деятельностью; общечеловеческие идеалы.

Разнообразная система ценностей задает возможные горизонты самореализации личности, обуславливает ее легальные инициативы. Развитое цивилизованное общество расширяет возможности личности, отсталое — их ограничивает. Развитое общество заботится об условиях и гарантиях достойного существования человека, отсталое их игнорирует.

«Цветущая сложность» культурного мира помимо либерализма украсила себя ценностями, включающими конституционализм, парламентаризм, выборное начало, вольный труд, социальную мобильность, собственность. Они выступают в качестве неких неизменных параметров и констант при различных цивилизационных изменениях. Можно сказать, что в этом своем качестве они универсальны, так как представляют свободы развитого общества, независимо от того, на какой территории и в какой части света оно расположено.

Представления об ответственности внешним образом связывают с такими феноменами, как репрессивность и наказуемость, как бы завуалировано они порой ни проявлялись и какой бы интеллигентский вид ни приобретали. На самом деле ответственность отождествлена с необходимостью каждого мыслящего и действующего индивида «держать ответ» за содеянное. Критика прошлых ошибочных шагов и решений, личный опыт, историческая память являются неотъемлемым компонентом развитого чувства ответственности.

Исторически основой формирования чувства ответственности стало выделение себя из окружающей среды, из круговорота событий, определенный образ жизни, связанный с необходимостью выживания, требовал от человека самоконтроля над поступками и действиями. Если мы говорим о свободе, то, выражаясь гегелевским языком, мы представляем «материалу» свободно существовать вне Я. Ответственность же предполагает знание, которое не имеет свободного существования вне Я. Оно предельно концентрировано внутри и вокруг нашего Я. Человек оказывается существом, которое постоянно ищет себя, в каждый момент вопрошает, испытывает и перепроверяет условия своего существования.