Наука как ценность в современной культуре. Дилемма сциентизма и антисциентизма

Самое главное и действительно эпохальное, всемирно-историческое изменение, связанное с переходом от традиционного общества к техногенной цивилизации, состоит в возникновении новой системы ценностей. На одном из самых высоких мест в иерархии ценностей оказывается автономия личности, что традиционному обществу вообще несвойственно. Там личность реализуется только через принадлежность к какой-либо определенной корпорации, будучи ее элементом. В техногенной цивилизации возникает особый тип автономии личности: человек может менять свои корпоративные связи, он жестко к ним не привязан, может и способен очень гибко строить свои отношения с людьми, погружаться в разные социальные общности, а часто и в разные культурные традиции [9, c. 94-96]

Науку ХХ века характеризует прочная и тесная взаимосвязь с техникой, что является основой современной научно-технической революции, определяемой многими исследователями в качестве основной культурной доминанты нашей эпохи. Новый уровень взаимодействия науки и техники в ХХ столетии не только привёл к тому, что новая техника возникает как побочный продукт фундаментальных исследований, но и обусловил формирование разнообразных технических теорий.

Мировоззренческие доминанты техногенного общества сводятся к следующим: человек понимается как активное существо, которое находится в деятельностном отношении к миру. Деятельность человека должна быть направлена вовне, на преобразование и переделку внешнего мира, в первую очередь природы, которую человек должен подчинить себе [3, c.96]. Но, освободившись от жёсткой природной необходимости, человек на её место, в общем-то, незаметно для себя, поставил жёсткую техническую необходимость, оказавшись в плену непредусмотренных побочных последствий технической среды, таких как ухудшение состояния окружающей Среды, нехватка ресурсов и др. Мы вынуждены приспосабливаться к законам функционирования технических устройств, связанных, например, с разделением труда, нормированием, пунктуальностью, сменной работой, мириться с экологическими последствиями их воздействия. Достижения техники, особенно современной, требуют неизбежной расплаты за них.

Техника, заменяя рабочую силу человека и приводящая к повышению производительности труда, рождает проблему организации досуга и безработицу. За жилищный комфорт мы расплачиваемся разобщённостью людей. Достигая с помощью личного транспорта мобильность покупается ценой шумовой нагрузки, неуютностью городов и загубленной природой. Медицинская техника, существенно увеличивая продолжительность жизни, ставит развивающиеся страны перед проблемой демографического взрыва.

Техника, обеспечивающая возможность  вмешательства в наследственную природу, создаёт угрозу человеческой индивидуальности, достоинству человека и неповторимости личности.

Оказывая воздействие на интеллектуально-духовную жизнь личности (и общества), современная  компьютеризация интенсифицирует  умственный труд, повышает “разрешающую силу” человеческого мозга. Но возрастание рационализации труда, производства и всей жизни человека с помощью современной техники чревато монополизацией компьютерного рационализма, который выражается в прогрессировании внешней рациональности жизни за счёт внутренней, за счёт понижения автономности и глубины человеческого интеллекта, за счёт разрыва между рассудком и разумом. “Алгеброизация”, “алгоритмизация” стиля мышления, основанная на формально-логических методах формирования понятий, на которых покоится действие современного компьютера, обеспечивается превращением разума в кибернетический, прагматически ориентированный рассудок, утрачивающий образную, эмоциональную окрашенность мышления и общения.

Как следствие этого, нарастает  деформация духовной коммуникации, духовных связей: духовные ценности в большей степени превращаются в голую анонимную информацию, рассчитанную на усреднённого потребителя и нивелирующую личностно-индивидуальное восприятие.

Глобальная компьютеризация таит в себе опасность утраты диалогичности в общении с другими людьми, порождая “дефицит человечности”, появление раннего психологического старения общества и человеческого одиночества и даже снижения физического здоровья.

Нет никакого сомнения, что компьютерная техника играет существенную роль в профессиональном развитии человека, оказывает большое влияние на общекультурное развитие личности: способствует росту творчества в труде и познании, развивает инициативность, нравственную ответственность, умножает интеллектуальное богатство личности, обостряет понимание людьми смысла своей жизни и назначения человека в обществе и в универсальном мире. Но верно также и то, что она несёт в себе угрозу духовной односторонности, выражающейся в формировании технократического типа личности [13].

Л. А. Маркова считает, что в современную эпоху изменилось отношение к науке и технике. В технике ставятся задачи, которые могут быть решены только теоретически. Работа в самой технике ориентируется уже не на дублирование, а на уникальность. Переход в технике от массовости тиражируемых продуктов к созданию уникальных образцов требует нового типа теоретических разработок, в которых в единый комплекс увязываются фундаментальные и прикладные знания как естественнонаучного, так и гуманитарного характера [1, c. 71].

В свою очередь внешний  мир рассматривается как арена  деятельности человека, как если бы мир и был предназначен для того, чтобы человек получал необходимые для себя блага, удовлетворял свои потребности. Конечно, что не означает, что в новоевропейской культурной традиции не возникают другие мировоззренческие идеи, в том числе альтернативные. Техногенная цивилизация в самом своем бытии определена как общество, постоянно изменяющее свои основания. В ее культуре активно поддерживается и ценится постоянная генерация новых образцов, идей, концепций, лишь немногие из которых могут реализовываться в сегодняшней действительности, а остальные предстают как возможные программы будущей жизнедеятельности, адресованные грядущим поколениям. В культуре техногенных обществ можно обнаружить идеи и ценностные ориентации, альтернативные доминирующим ценностям, но в реальной жизнедеятельности общества они могут не играть определяющей роли, оставаясь как бы на периферии общественного сознания и не приводя в движение массы людей [3, c. 96-97].

Успех преобразующей  деятельности, приводящей к позитивным для человека результатам и социальному прогрессу, рассматривается в техногенной культуре как обусловленный знанием законов изменения объектов. Такое понимание органично увязывается с приоритетной ценностью науки, которая дает знание об этих законах. Научная рациональность в этом типе культуры выступает доминантой в системе человеческого знания, определяя многие другие особенности техногенной культуры. Техногенная цивилизация породила много всевозможных благ: улучшила качество жизни, обеспечила охрану здоровья, увеличила среднюю продолжительность жизни человека. Но она же и подвела человечество к порогу самоуничтожения: экологический кризис, антропологический кризис, оружие массового уничтожения. В связи с этим возникает проблема поиска нового пути цивилизационного развития. Разговор о ценности научной рациональности, о ее статусе в культуре в широком контексте, связан именно с этой проблематикой.

Чтобы обсуждать эту  проблему нужно более-менее четко  понимать, на что может претендовать наука и что она такое. Рассматривая научное познание как особый вид познавательной деятельности и человеческой активности, когда мир осваивается в форме объекта, предметности. К чему бы наука ни прикоснулась - все для нее объект, который живет по своим естественным законам. Она может изучать любые объекты - природные, социальные, технические объекты, состояние человеческого сознания, знаковые структуры, семиотику культуры, но только как объекты, и там, где этой позиции нет - там и кончается наука. В этом ее достоинство, и в этом ее ограниченность. Она не может собой заменить все другие форм познания, области культурного творчества.

И другая черта - очень  важная - наука не ограничивается только теми объектами, которые уже попали в поле массового практического  освоения и не должна привязываться к утилитарным потребностям своего дня. Она открывает человечеству предметные миры возможного будущего освоения, вырабатывает новое знание, приводящее к революциям в технике и технологиях.

Наиболее часто прослеживается такая мысль, что все беды от естествознания, поскольку оно объектно, предметно рассматривает мир. А вот гуманитарное знание - это другое дело, там есть человеческая размерность, и нужно гуманитарное знание поставить в центр, а естествознание оттеснить на периферию. По этому поводу я должен сказать следующее. Во-первых, я считаю, что оппозиция естественные науки - гуманитарное знание некорректна. Почему? Можно сопоставлять естественнонаучное знание с социально-гуманитарными науками. Но нельзя сопоставлять естественные науки со знанием гуманитарным вообще, которое наряду с научным знанием включает и другие компоненты - биографии людей, эссеистику публицистику, литературу, художественную критику, поэзию и т.п. Гуманитарные науки, при всей их гуманитарности, не перестают быть науками. Они изучают человека и человеческие состояния как объекты. И никуда вы от этого не денетесь.

Во-вторых, если речь идет о современном естествознании, то оно все чаще имеет дело с особыми  объектами - сложными, саморазвивающимися системами. Стратегии исследования таких систем сближает естествознание и социально-гуманитарные науки. Знаменитое противопоставление В. Дильтеем наук о природе наукам о духе, справедливое по отношению к науке XIX в., сегодня утрачивает свои основания.

Наконец, в-третьих. Изменение типа научной рациональности, связанное с освоением новых типов системных объектов, не означает утраты научной точки зрения на поиск истины. В нашей философско-методологической литературе последних лет это обстоятельство, на мой взгляд, проанализировано и обосновано достаточно убедительно.

Также Степин особо отмечает, что в запале критики технократизма часто начинают критиковать науку в целом, возлагая на нее ответственность за глобальные кризисы современной цивилизации. Но все дело в том, что без науки, в частности без естествознания, преодолеть эти кризисы невозможно. И невозможно без науки и наукоемких технологий прокормить растущее население Земли. Оно к 2020 г. почти удвоится (с 6 млрд. возрастет до 10 млрд.).

Сегодня, когда речь идет о переходе к постиндустриальному развитию, об информационном обществе, не лишне напомнить, что это общество буквально будет пронизано наукой, что за новыми глобальными информационными системами и высокими технологиями стоят и научные разработки, в том числе и фундаментальные, и вложение огромных средств в науку. Если принять во внимание все эти тенденции, то можно с уверенностью предположить, что поиск новых ценностей и новых путей цивилизационного развития не отбросит научную рациональность на обочину культуры. Она сохранится как базисная ценность, как условие выживания человечества и благоприятных сценариев его будущего [11].

Следует также отметить, что наука нацелена на критику  комфортности, т.е. представления о  мире, формируемые на ее основе, можно  квалифицировать, по крайней мере в тенденции, как внечеловеческое и тем самым в известном смысле как бесчеловечное. В науке есть что-то страшное для человека, слитого со своим комфортным миром. Еще древние чувствовали опасность знаний. Соломон сказал "кто умножает знания, умножает скорбь"( Ек. 1,18). Донаучная культура пыталась не допустить проникновения человека в бесконечные пласты реальности, скрывать уже полученное знание в узкой субкультуре жрецов. Знание, превышающее некоторый допустимый в соответствующей культуре предел, несло дискомфорт. Относительная слабость воспроизводственных возможностей не позволяла адекватно ответить на новое знание, построить эффективную программу воспроизводства. На этом фоне движение науки было актом неслыханной смелости, попыткой войти в ад, продвигаться в нем все дальше и глубже. Но на путь создания иной комфортности встали и другие формы культуры, прежде всего искусство. Авангардизм, модернизм постоянно штурмовали исторически сложившиеся границы комфортного мира. Наука самим фактом своего существования размыкает неподвижность комфортного мира, дезорганизующими для этого мира потоками новизны; то, что еще вчера было понятным, делается непонятным, то, что считалось вчера безопасным, является угрозой для человека. Выяснилось, что опасно пользоваться свинцовыми кубками, этого не знали древние, и это незнание, по мнению некоторых специалистов, сильно повредило Древнему Риму. Недавно стало известно, что для человека опасны казалось безобидные электромагнитные поля. На картах земли расползаются районы, которые ученые расценивают как чреватые землетрясением. Современная наука, как кажется, изощряется в том, чтобы искать эти опасности буквально везде. Их непрерывные открытия не делают жизнь эмоционально более приятной. Есть, впрочем, и обратный процесс, Выяснилось, что бес, который постоянно пытается напакостить каждому - иллюзия, как и опасность от "сглаза", от кошки, перебегающей дорогу, и т.д.

Таким образом, наука сформировала новую открытую модель культуры, новые программы воспроизводства, выявила новые пути формирования комфортного, мира [12].

Из данной главы можно  сделать вывод, что роль науки в культуре оценивается по-разному. С одной стороны наука позволила человеку выйти в космос, совершить “зеленую революцию», накормив многих голодных в развивающихся странах, создала такие мощные усилители человеческого интеллекта, как компьютеры. С другой стороны, следствиями научной деятельности являются Чернобыльская катастрофа, разработка оружия массового уничтожения и ряд экологических бедствий, обрушившихся на человека.