Римское право

Средневековые юристы именно Византийское законодательство (Дигесты Юстиниана) рассматривали как общее достояние  всего человечества, в котором  собраны универсальные законы всех времен и народов. Они рассуждали так, как будто император Юстиниан и в средневековье владел Италией, а судебные процессы разбирались  в его судах. Работа по глоссированию тянется непрерывно с классических времен через все Средние века: глоссы заменяли средневековой эпохе переводы и комментарии[94].

Заслуга именно глоссаторов в том, что они вдохнули жизнь в эти  разрозненные, запутанные, сбивчивые  для настоящего времени пояснения  античных юристов. И ничем, кроме  отмеченной ранее негативной тенденции  к идеализации римского права, нельзя объяснить высказывание известного российского цивилиста в отношении  византийской компиляции императора Юстиниана: «Какой прекрасный пример для современного отечественного законодателя, «создавшего» хаотический, бессистемный «набор»  изобилующих внутренними и внешними противоречиями законов, с помощью которых он во многих случаях искренне надеется и пытается решить серьезнейшие экономические и социальные проблемы!»[95]

Думается, что России все-таки не нужен  такой пример для законодателя. Хватает  уже в современной российской истории таких примеров с очевидными положительными для юридического сообщества и пагубными для общественности результатами. Достаточно просто взять  в руки тома Дигест, чтобы понять всю абсурдность данного предложения.

Проблемная ситуация, связанная  с невозможностью выяснить причину  внезапно возникшего интереса глоссаторов  к римскому праву, приводит к шаблонному объяснению, направленному на абстрактное  восхваление античного права. Исследователями  высказывается суждение, что только созданная усилиями римских юристов  юриспруденция стала фундаментом  всего последующего развития юридической  науки. Это обусловлено как высокой  юридической культурой римской  юриспруденции, так и историческими  судьбами римского права, на основе которого сформировалась римская юриспруденция[96].

Но почему популяризированное средневековыми глоссаторами римское право получило такой авторитет? Причин этому явлению  много, но одной из главных является использование его в политических целях средневековыми деятелями.

Известно, что на такое обновленное  римское право возлагались политические надежды различных слоев общества. Так, в 1158 г. император Фридрих I Барбаросса, провозгласивший римское право  «всемирным правом», пригласил виднейших  ученых в области римского права  из Болонского университета для разработки законодательства, детально определявшего  полномочия императора в отношении  городов Северной Италии. Составленный им закон не был римским правом Юстиниана, он целиком опирался на правовые принципы и доктрины романистов, которые  излагались ими в комментариях к  Дигестам и в их университетских  курсах[97].

Кроме того, с IX в. в церковных, а  затем и в общественных кругах распространилось воззрение, возведенное  в официальный догмат, на средневековую  германскую империю как на продолжение  римской[98]. Это создало необходимую идеологическую основу для рецепции римского права.

Римское право активно развивалось (модернизировалось) в рамках канонического  права, что, в общем, было вполне естественно  для западного средневекового общества. Именно здесь происходило основное наполнение этого византийского  законодательного акта новым философским  содержанием. Грубо говоря, каноническое право – это продукт римского права в византийской обработке, пропитанный средневековой христианской философией.

Каноническое право знаменито  разработкой римских правовых институтов, наполнением римского права новым  содержанием. В литературе отмечается, что, опираясь частично на тексты Юстиниана, но, кроме них, на Библию, естественное право, правила книги покаяний, каноны церковных соборов, епископов и пап, а также на германское право, канонисты пришли к выводу, который никогда прежде не был сделан ни в одном из этих источников, взятых в отдельности, а именно: по общему принципу согласованные обязательства имеют обязательную силу – не только моральную, но и юридическую, даже если они были приняты без каких-либо формальностей[99].

Известно также, что принципы, окончательно сформулированные в каноническом праве  и выведенные из Византийской компиляции Юстиниана, относящиеся к договорам, воплотили то, что называется современной  договорной теорией права, это очевидная  заслуга канонического права[100]. Эти принципы выражаются в следующем:

- соглашения должны иметь юридически  принудительную силу, даже заключенные  без формальностей, но при условии,  что их цель разумна и справедлива;

- соглашения, заключенные под воздействием  обмана, насилия, заблуждения, не  должны иметь юридической силы;

- права третьей стороны, заинтересованной  в договоре, должны быть защищены;

- договор может быть подвергнут изменениям в соответствии с принципом справедливости;

- при исполнении требуется интерпретация;

- при неясности договорных условий  неясность трактуется в пользу  покупателя;

- недобросовестные договоры не  подлежат исполнению;

- молчание может быть истолковано  как повод к выводам относительно  намерения сторон при составлении  договора[101].

Важные вопросы, касающиеся догматов веры, церковной организации, а в  некоторых случаях формирования правовых институтов, философии их применения, выносились Церковью на публичное  обсуждение. Например, вопросы, касавшиеся присяги юридического лица, способности его быть восприемником детей при крещении, отлучения юридического лица от церкви в случае его неповиновения церковным канонам были поставлены папой Иннокентием IV и разрешены на Лионском соборе в 1254 г. Как следствие их разрешения было разработано учение о фикции юридического лица, которое существует и по сей день в различных проявлениях.

Основатель теории фикции юридического лица папа Иннокентий IV впервые озвучил  тезис, согласно которому корпорация выступает  в качестве бестелесного, мыслимого  лишь существа, в связи с чем оно есть не что иное, как юридическое понятие – nomina sunt iuris et non personarum. Но так как у корпорации не существует телесного тела, то, следовательно, она не имеет воли, в связи с чем действовать могут только ее члены. Как следствие учения было установлено положение, согласно которому всякое отлучение от церкви распространяется только на душу и совесть, вследствие чего не могут быть отлучаемы от церкви корпорации, у которых нет ни души, ни совести, ни воли, ни сознания и которые являются лишь отвлеченными понятиями, правовыми наименованиями, фиктивными лицами. Исследователи отмечают, что свод корпоративного права, который развился в католической церкви в конце XI-XIII вв. характеризуется как подсистема внутри системы канонического права в целом[102].

Церковные власти использовали римское  право в рамках канонического  права не только в своих утилитарных, но и в политических целях. Так, профессор  Нью-Йоркского университета М. Ямпольский отмечает, что именно на римском  праве основывался используемый церковью принцип plena potestas – полноты власти. В римском праве этот принцип означал возможность передачи всех прав и полномочий в ведении дела некоему юридическому лицу. В 1200 году Иннокентий III применил этот принцип к собственной власти. В соответствии со средневековым корпоративным правом он утверждал, что церковь как своего рода корпорация, передала всю имеющуюся у нее власть согласно принципу plena potestas, папе.

Однако впервые принцип plena potestas был применен в конце XII в. папой Александром III (1159-1181) для полноты его власти. Принцип этот приобрел распространение и силу параллельного понятия Sacerdotium. Согласно новому его пониманию, церковная иерархия стала мыслиться как совокупность корпораций, каждая из которых имеет своего полновластного представителя. Каждая церковная «корпорация», составляющая Sacerdotium, возглавлялась иерархом, которому члены корпорации передавали всю полноту имеющейся у них власти.

Позже папа Иннокентий IV (1243-1254) утверждал, что вся церковная иерархия, будучи корпорацией, передавала всю имеющуюся  у нее власть своему главе в  соответствии с принципом plenitudo potestatis. Таким образом, сам принцип абсолютной власти впервые юридически оформляется в рамках церкви на основе примеров римского права[103].

Несмотря на рациональность и необходимость  для юриспруденции именно цивилистического подхода к изучению римского права, он либо полностью игнорируется, либо достаточно жестко критикуется в современной литературе.

Так, виднейший российский представитель  исторического направления изучения римского права, Д.В. Дождев, являясь, по сути, принципиальным противником любого, кроме историко-правового, способа, считает, что при большой «историчности» и «юридичности» инакообразное изучение римского права «принимает во внимание из всей «сокровищности» римского правового опыта только то, что было воспринято и получило развитие в Новое время. Однако даже не отказ от восприятия римского правового наследия в целом, не столько выраженная утилитарность, сколько узость теоретических оснований вызывает сомнения в плодотворности этого направления»[104].

Но та же самая критика Д.В. Дождева применима и в отношении пресловутого историко-правового подхода к изучению римского права. Как мной ранее было показано, в нем существует тенденции, приводящие к поддержанию мифа о римском праве, не имеющего ничего общего с исторической действительностью.

Кстати, отдельные исследователи (например, Дм. Полдников) вполне обоснованно упрекают Д.В. Дождева в том, что он «стремится подменить, по тем или иным причинам, римскую договорную теорию современной цивилистической»[105]. Д.В. Дождев в своем учебнике для вузов «Римское частное право» подробно излагает современную теорию юридических фактов (классификация, реквизиты, элементы и т.д.), сопровождая ее отдельными терминами и примерами из римского права[106]. Основная проблема данного способа – в доказательствах актуальности как римского права в целом, так и отдельных его институтов в частности. В противном случае это проблема отнюдь не юриспруденции, а именно исторической науки со своими специальными методами исследования.

Вообще, обосновать актуальность для  современности римского права, т.е. причины рецепции такого «рабовладельческого» права в других формациях, очень  сложно. Исследователь стоит перед  проблемой: факт либо придется доказывать, что право с тех пор не подверглось  каким-либо коренным изменениям, либо что рабовладельческая формация имеет место быть сейчас.

Тезис о том, что с рабовладельческих  времен право осталось неизменным, достаточно распространен в современной  российской юридической литературе. Она пестрит высказываниями, что  «степень влияния римского права  на правовую жизнь столь велика, что оно на деле сохранило свой авторитет. Все основные понятия  континентального гражданского права  являются римскими, а многие институты  регламентируются так же, как и  две тысячи лет назад в Риме»[107].

В этом же русле, К.А. Каюмова даже пишет о некоей «естественности» современных заимствований институтов и понятий римского права, которое определяет как «зародившееся в VIII в. до н.э. в средней части Италии, Лациуме, когда на берегу Тибра возник Рим, развивалось и действовало в течение 13 столетий – до эпохи императора Юстиниана (527-565 гг.)»: «Не случайно в июле 1994г. Президент РФ издал Указ «О программе «Становление и развитие частного права в России». Римское частное право как абстрактное частное право получает статус понятийного, юридико-технического и общекультурного права России. Наблюдается естественное заимствование институтов и понятий римского права (сервитут, контракт в браке и др.)»[108].

Однако показательно, что программа  становления и развития частного права в России вообще не упоминает  о римском праве и, соответственно, о необходимости его какой-либо рецепции в современное российское право[109]. В силу этого и пресловутая  «естественность» для России древнеримского права с его архаичными положениями  как бы повисает в воздухе, являясь  очередной псевдонаучной фантазией  современных российских ученых.

Про эту же «естественность» заимствований  из «рабовладельческого» римского права  для России говорит и г-н М.Ю. Водкин, умело увязывающий античное римское право с торжеством частной  собственности в современной  России: «Обращение к римскому правовому  наследию актуально в силу институциональных  реформ, проводимых последние пятнадцать лет в России и, в частности, перехода от советской социалистической собственности  к частной собственности граждан»[110].

Что же в итоге получается: рвались вперед в «цивилизованное» либеральное общество, а пришли к глубокой древности, хотя бы и римской? Но если перейти на позицию цивилистического способа, это видимое противоречие сразу же снимается.

Приходится констатировать, что  игнорирование цивилистического подхода приводит к непониманию современного значения римского права, рассмотрению его только в рамках древнего артефакта, к исчезновению теории римского права и, соответственно, к упрощению теории частного права.

Так, один из столпов отечественной  юридической мысли, известнейший российский историк права О.А. Омельченко, по-видимому, вообще отказывает римскому праву в  законодательной актуальности для  современности. По его мнению, «римское право представляет исключительный по своим особенностям и значению предмет юридического изучения. Восходя в своем историческом становлении к давно минувшим временам античности (и в этом смысле представляя феномен исчезнувшей цивилизации, даже принимая во внимание многовековую повторную жизнь римского права в науке и юридической практике позднего средневековья, Возрождения и Нового времени), в современной юридической культуре и в современных системах права римское право не имеет непосредственно действительного, практического значения»[111].

Конечно, какая уж там актуальность римского рабовладельческого права  для российской современности! Оно  слишком уж устарело для российского  народа. Здесь же нужны иные, более  изощренные технологии.

Сторонники историко-правового  направления изучения наследия римских  юристов приходят к поразительному открытию: «В романистике все еще  недостаточно исследовано подлинное  римское право: римский менталитет, терминология. Вполне очевидно, что  эту задачу невозможно решить без  изучения средневековой доктрины права. Только так можно понять, где право  римское, а где – «римское право  глоссаторов»»[112]. Во истину, не римское право, а одно недоразумение…

Непонимание сути феномена римского права приводит к различным размышлениям на тему благости или вредоносности  рецепции римских правовых идей, институтов, даже терминологии.

Так, г-жа И.В. Макарова предприняла  успешную попытку доказать, что «в России происходила и произошла  рецепция не только норм, институтов и  конструкций римского права, но и  его принципов. Основополагающими  принципами римского права, составляющими  его «дух» и предмет рецепции последующими законодательствами, являются: принципы равенства граждан перед  законом, справедливости, добросовестности, свободы воли человека. <…> Поэтому  речь идет не только о рецепции норм римского права, но и о рецепции его  «духа»»[113].