Зигмунд Фрейд теория полового влечения

В выражениях, немногим только отличающихся от принятой в  психоанализе терминологии, СгawIeу доказывает, что каждый индивид отделяется от других посредством «taboo of personal isolation», и что именно мелкие различия при  сходстве в других отношениях объясняют  чувства чуждости и враждебности между ними. Было бы очень соблазнительно проследить эту идею и из этого  «нарцизма мелких различий» вывести  враждебность, которая, как мы видим, с успехом борется во всех человеческих отношениях с чувствами общности и одолевает заповедь всеобщего  человеколюбия. Психоанализ полагает, что открыл главную из причин нарцистического, сильно пропитанного презрением, отрицательного отношения к женщинам тем, что  указал на происхождение этого презрения  из кастрационного комплекса и влияние  этого комплекса на суждение о  женщине.

Однако мы замечаем, что последние соображения далеко увели нас от нашей цели. Общее  табу женщины не проливает никакого света на особенные предписания. касающиеся первого полового акта с  девственным индивидом. Здесь мы должны удовлетвориться двумя первыми  попытками дать объяснение страхом  перед кровью и страхом перед  впервые совершающимся, но даже и  об этих объяснениях мы должны сказать, что они обнаруживают суть запрещения табу, о котором идет речь. В основе этого запрещения лежит, очевидно, намерение  запретить именно мужу что-то такое  или уберечь его от чего-то такого, что неотделимо от первого полового акта, хотя, согласно сделанному нами вначале  замечанию, именно с этим связана  особенная привязанность женщины  к одному этому мужчине.

На этот раз наша задача состоит не в том, чтобы  объяснить происхождение и значение предписаний табу. Это я сделал в моей книге «Totem und Tabu»; там я  дал оценку значения первичной амбивалентности  для табу и защищал мнение о  происхождении табу из доисторических процессов, приведших к образованию  человеческой семьи. Из современных  наблюдений над обычаями табу у примитивных  народов нельзя заключить о таком  первоначальном его значении. Предъявляя подобное требование, мы слишком легко  забываем, что даже самые примитивные  народы живут в условиях культуры, весьма отдаленной от первичной, во временном  отношении такой же старой, как  и наши, и также соответствующей  более поздней, хотя и другой ступени  развития.

В настоящее время  мы находим табу у примитивных  народов уже развившимся в  весьма искусную систему, совершенно подобно  тому, как наши невротики проделывают  развитие своих фобий, и старые мотивы табу – замененными новыми гармонически согласованными. Не обращая внимания на эти генетические проблемы, мы хотим  остановиться только на том взгляде, что примитивный человек создает табу там, где боится опасности. Эта опасность, вообще говоря, психическая, потому что примитивный человек не вынужден делать различий, которые нам кажутся неизбежными. Он не отличает материальную опасность от психической и реальную от воображаемой. Согласно его последовательно проводимому анимистическому миросозерцанию, всякая опасность исходит от враждебного намерения равного ему одушевленного существа – как опасность, которой угрожает сила природы, так и грозящая со стороны другого человека или зверя. С другой стороны, он привык свои собственные внутренние враждебные душевные движения проецировать во внешний мир, приписывать их объектам, которые он ощущает как неприятные или хотя бы даже как чуждые. Источником таких опасностей считает он и женщину, а первый половой акт с женщиной считается особенно большой опасностью.

Я полагаю, что нам  удастся выяснить, какова эта повышенная опасность, и почему она именно угрожает будущему мужу, если мы более подробно исследуем поведение современных  женщин нашего культурного уровня при  подобных же условиях. В результате такого исследования я утверждаю, что  подобная опасность действительно  существует, так что примитивный  человек защищается посредством  табу девственности против кажущейся, но вполне правильной, хотя и психической  опасности.

Мы считаем нормальной реакцией, когда женщина после  полового акта на высоте удовлетворения обнимает, прижимает к себе мужчину, видим в этом выражение ее благодарности  и обещание длительной верности. Но мы знаем, что это поведение обычно не распространяется и на случай первого  полового общения; очень часто он приносит женщине, остающейся холодной и неудовлетворенной, только разочарование, и обычно должно пройти много времени, и нужно частое повторение полового акта для того, чтобы он давал  удовлетворение также и женщине. От этих случаев только начальной  и скоро проходящей фригидности  ведет непрерывный ряд к тем  печальным случаям постоянной холодности, которые не могут преодолеть никакие  нежные старания мужчины. Я полагаю, что эта фригидность женщины  еще недостаточно понятна, и за исключением  тех случаев, когда нужно вину за нее вменить недостаточной  потенции мужчины, требует объяснения при помощи сродных ей явлений.

Столь частые попытки  избежать первого полового общения  я не хочу принимать здесь во внимание, потому что они имеют несколько  объяснений, и в первую очередь, если не безусловно, именно в них нужно  видеть выражение общего стремления женщин к сопротивлению. Но зато я  думаю, что свет на загадку женской  фригидности проливают некоторые  патологические случаи, в которых  женщина после первого и даже после всякого повторного общения  открыто проявляет свою враждебность к мужчине, ругая его, поднимая против него руку или даже действительно  ударяя его. В одном замечательном  случае такого рода, который мне  удалось подвергнуть подробному анализу, это случалось, несмотря на то, что женщина очень любила мужа, обычно сама требовала полового акта и явно испытывала при этом большое удовлетворение. По моему мнению, эта странная противоречивая реакция является следствием тех душевных движений, которые обычно могут проявиться как фригидность, т. е. оказывается в состоянии подавить нежную реакцию, не имея возможности проявиться сама. В патологическом случае разлагается на оба компонента то, что при гораздо более частой фригидности сливается в одно задерживающее действие, совершенно подобно тому, как нам это уже давно известно в так называемых «двухвременных» симптомах навязчивости. Опасность, которая таким образом возникает благодаря дефлорации женщины, состоит в том, что актом дефлорации можно навлечь на себя ее враждебность, и именно у будущего мужа имеются все основания стараться избежать этой вражды.

Анализ дает возможность  без всякого труда угадать  какие именно душевные движения у  женщины принимают участие в  описанном парадоксальном ее поведении, в котором я надеюсь найти  объяснение ее фригидности. Первый половой  акт пробуждает целый ряд таких  душевных движений, которым не должно быть места при желательной направленности женщины и часть которых и  не возникает вновь при последующих  общениях. В первую очередь тут  приходится подумать о боли, которая  причиняется девственнице при дефлорации, и, может быть, склонны будут считать  этот момент решающим и не искать более  других. Но нельзя приписывать такого значения боли, скорее можно это  сделать нарцистической уязвленности, вытекающей из разрушения органа и  рационально оправдываемой сознанием  того, что дефлорация понижает сексуальную  ценность. Но свадебные обычаи примитивных  народов предупреждают и против такой переоценки. Мы слышали, что  в некоторых случаях церемония  протекает в два периода, что  после разрыва плевы (рукой или  инструментом) следует официальный, действительный или мнимый, половой  акт, с заместителями мужа, и это  нам показывает, что смысл предписания  табу не исчерпывается тем, что избегают анатомической дефлорации, что мужа необходимо уберечь от чего-то другого, а не только от реакции жены на болезненное  поранение.

Другую причину  разочарования в первом половом  акте мы видим (по крайней мере, у  культурной женщины) в том, что ожидания, с ним связанные, и осуществление  не могут совпасть. До этого времени  половое общение ассоциировалось  с самым строгим запретом и  легальный, разрешенный половой  акт не воспринимается как таковой. Насколько тесной может быть такая  связь, видно из почти комического  старания многих невест сохранить в  тайне новые любовные отношения  от всех чужих и даже от родителей  в тех случаях, где в этом нет  никакой настоящей необходимости  и не приходится ждать ни с чьей стороны протестов против этих отношений. Девушки так открыто и говорят, что любовь теряет для них цену, если другие о ней знают. В некоторых  случаях этот мотив может разрастись до такой силы, что мешает вообще развитию способности любить в браке. Женщина снова находит свою нежную чувствительность только в запретных отношениях, которые нужно держать в тайне, и при которых она только чувствует уверенность в собственной, свободной от влияний, воле.

Однако и этот мотив недостаточно глубок, кроме  того, связанный с культурными  условиями, он лишен тесной связи  с состоянием примитивных народов. Тем значительнее поэтому следующий  момент, обусловленный историей развития либидо. Благодаря стараниям психоанализа нам стало известно, как постоянны  и сильны самые ранние привязанности  либидо. Речь при этом идет о сохранившихся  сексуальных желаниях детства, у  женщины по большей части о  фиксации либидо на отце или на заменяющем его брате, желания, которые довольно часто направлены были не на coitus, а  на нечто другое, или включали и  его, но только как неясно осознанную цель. Супруг является всегда только, так  сказать, заместителем, но никогда не «настоящим»; первым имеет право  на любовь женщины другой, в типичных случаях отец; муж, самое большее, второе. Все зависит от того, насколько  интенсивна эта фиксация и как  крепко она удерживается для того, чтобы заместитель был отклонен как неудовлетворительный. Фригидность  таким образом занимает место  среди генетических условий невроза. Чем сильнее психический момент в сексуальной жизни женщины, тем устойчивее окажется ее распределение  либидо против потрясений первого сексуального акта, тем менее потрясающе подействует  на нее физическое обладание, фригидность  может тогда укрепиться как невротическая  задержка или послужит почвой для  других неврозов, и даже незначительное понижение мужской потенции приходится при этом принимать во внимание как  вспомогательный момент.

По-видимому, обычай примитивных народов считается  с мотивом прежнего сексуального желания, поручая дефлорацию старейшему, священнику, святому мужу, т. е. заместителю  отца (см. выше). Отсюда, как мне кажется, ведет прямая дорога к вызывавшему  столько споров jus primae noctis средневекового помещика. А.J. Storfer отстаивал тот  же взгляд, кроме того, объяснил широко распространенный институт «Тобиясова брака» (обычая воздержания в течение  первых трех ночей) как признание  преимущественных прав патриарха, как  и до него уже это сделал С.G.Jung. В соответствии с нашим предположением мы находим среди суррогатов отца, которым поручена дефлорация, также  и изображения богов. В некоторых  областях Индии новобрачная должна принести в жертву деревянному Lingam свою плеву, и, по сообщению святого  Августина, в римском брачном  церемониале имелся такой же обычай (в его время?) с тем только послаблением, что молодой женщине приходилось  только садиться на огромный каменный фаллус Приапа.

К более глубоким слоям возвращается другой мотив, который, как это можно сказать, является главным виновником парадоксальной реакции против мужа и влияние  которого, по моему мнению, проявляется  еще во фригидности женщины. Благодаря  первому у женщины, кроме описанных, оживают еще другие прежние душевные движения, которые вообще противятся женской функции и роли.

Из анализа многих невротических женщин нам известно, что они проделали раннюю стадию развития, в течение которой они  завидовали брату в том, что у  него имеется признак мужественности, и чувствовали себя из-за отсутствия этого признака (собственно, его  уменьшения) обойденными или обиженными. Эту «зависть из-за penis'a» мы причисляем к «кастрационному комплексу». Если понимать под «мужским» желание  быть мужчиной, то это поведение  можно назвать «мужским протестом», – название, придуманное А1f.AdIer'ом, чтобы объявить этот фактор вообще носителем невроза. В этой фазе девочки  часто не скрывают своей зависти  и вытекающей из нее враждебности по отношению к более счастливому  брату: они пытаются мочиться, стоя прямо, как брат, чтобы отстоять свое мнимое половое равноправие. В упомянутом уже случае неограниченной агрессивности  после coitus'a по отношению к любимому мужу я мог установить, что эта  фаза имела место до выбора объекта. Позже только либидо маленькой девочки  обратилось на отца, и тогда она  стала желать вместо penis'a – ребенка.

Я не был бы удивлен, если бы в других случаях временная  последовательность этих переживаний  оказалась обратной и та часть  кастрационного комплекса проявила свое действие только после состоявшегося  выбора объекта. Но мужская фаза женщины, во время которой она завидует мальчику из-за penis'a, исторически во всяком случае более ранняя и больше приближается к первоначальному  нарцизму, чем к любви к объекту.

Несколько времени  тому назад случай дал мне возможность  понять сон новобрачной, который  оказался реакцией на ее дефлорацию. Он легко выдавал желание женщины  кастрировать молодого супруга и  сохранить себе его penis. Несомненно, было достаточно места и для более  безобидного толкования, что желательно было продления и повторения акта, но некоторые детали сновидения выходили за пределы такого смысла, а характер и дальнейшее поведение видевшей сон свидетельствовали в пользу более серьезного понимания. За этой завистью из-за penis'a проявляется враждебное ожесточение женщины против мужчины, которое всегда можно заметить в  отношениях между полами и самые  явные признаки которого имеются  в стремлениях и в литературных произведениях «эмансипированных». Эту враждебность женщины Ferenczi –  не знаю, первый ли – приводит путем  соображений палебиологического характера  к эпохе дифференциации полов. Сначала, думает он, копуляция имела место  между двумя однородными индивидами, из которых один развился и стал более сильным и заставил другой, более слабый, перетерпеть половое  соединение. Ожесточение за это превосходство  сохранилось еще во врожденных склонностях  современной женщины. Не думаю, чтобы  пользование подобными размышлениями  заслуживало упрека, поскольку удается  не придавать им слишком большого значения.

После такого перечисления мотивов, сохранившихся в фригидности  следов парадоксальной реакции женщины  на дефлорацию, можно, обобщая, формулировать, что незрелая сексуальность женщины  разряжается на мужчине, который  впервые познакомил ее с сексуальным  актом. Но в таком случае табу девственности  приобретает достаточный смысл, и нам понятно предписание, требующее, чтобы этих опасностей избег именно тот мужчина, который навсегда должен вступить в совместную жизнь с  этой женщиной. На более высоких  ступенях культуры значение этой опасности  отступает на задний план в сравнении  с обещанием «подчиненности», а  также и перед другими мотивами и соблазнами; девственность рассматривается  как благо, от которого мужчине не надо отказываться. Но анализ помех  в браке показывает, что мотивы, которые заставляют женщину желать отомстить за свою дефлорацию, не совсем исчезли из душевной жизни культурной женщины. Я полагаю, что наблюдатель  должен заметить в каком необыкновенно  большом числе и чувствует  себя несчастной, между тем как  после расторжения этого брака  она отдает свою нежность и счастье  второму мужу. Архаическая реакция, так сказать, исчерпалась на первом объекте.

Однако табу девственности  и помимо того не исчезло в нашей  культурной жизни. Народная душа знает  о нем, и поэты иногда пользовались им как сюжетом творчества, Anzengruber изображает в одной комедии, как  простоватый деревенский парень отказывается жениться на суженой ему  невесте, потому что она «девка, за которую первый поплатится жизнью». Он соглашается поэтому на то, чтобы  она вышла замуж за другого, и  хочет затем на ней жениться, как  на вдове, когда она уже не опасна. Заглавие пьесы «Яд девственности» напоминает о том, что укротители змей заставляют ядовитую змею сперва укусить платок, чтобы потом безопасно  иметь с ней дело^[76].