Сновидение по К Юнгу

ВАЖНОСТЬ  ЭГО СНОВИДЕНИЯ

Дикманн (1980) задается вопросом о том, не слишком  ли аналитическая психология переоценила различие между сновидениями и переживаниями наяву. Он отвечает, как мне кажется, таким мыслям Юнга: 
"Я не стал бы отрицать возможности параллельных сновидений, т.е. сновидений, значение которых совпадает с сознательной позицией или поддерживает ее, но, по крайней мере, насколько мне известно, таковые достаточно редки" (CW 12, para. 4 . 
Дикманн указывает, что поведение того, кому сон снится, во сне (эго сновидения) часто подобно поведению наяву. Эго сновидения стремится применить те же защитные механизмы и испытать те же чувства, что и эго наяву, и как и эго наяву, стремится поддержать себя, выжить. Дикманн признает, конечно, что сновидения передают подавленные переживания или переживания, которые являются новыми для эго. Но он чувствует, что нашел третий путь к рассмотрению сновидений, отличный от исполнения желаний и от компенсации. Другими словами, Дикманн предлагает считать, что сновидения выражают то, что происходит наяву в жизни того, кто видит сновидение, но что в данный момент недоступно (возможно, в силу того, что неприятно) для бодрствующего эго сновидца. 
Непрерывность, которую Дикманн усматривает между сновидением и явью, дает преимущества для клинической практики. Пациент может говорить о своих переживаниях во сне и обнаружить 
"в сновидениях узнаваемые качества, которые были для него неясны. На этой основе к сновидениям может быть построен первый мостик отношения и понимания. Чувство эго, которое совершенно ясно занимает эго сновидения, облегчает этот процесс" (1980, с. 50). 
Пациент, согласно этой методологии, может перейти во внутренний мир, видя и ощущая себя в странном контексте сна. Это само по себе ведет к пониманию. Дикманн признает, что его подход объективен, если рассматривать его в рамках спектра объективного-субъективного. Однако "объект" — это сам человек, который видит сон, "субъект". 
Рассмотрим сновидение, о котором говорилось ранее, и исследуем его с точки зрения Дикманна. М. в своей жизни наяву действительно испытывала затруднения с выражением гнева или даже с самоутверждением, и у нее накопился огромный резервуар обвинений против матери. Она этого не осознавала, но старалась избежать контакта с матерью. Она не могла дать волю этим чувствам, поскольку бессознательно считала мать беззащитной и уязвимой. Видимо, как показала наша реконструкция, она с детства всегда была такой. Фактически, хотя я этого не знал в то время, мы использовали подход Дикманна к этому сновидению, поскольку между ее поведением наяву и поведением во сне была непрерывная связь. Компенсация не была особенно релевантна для сновидения в этом случае (несмотря на то, что само сновидение действительно привело к компенсаторному переживанию — взрыву гнева). Я смог сказать ей: "Посмотрите, какой Вы были во сне, когда у Вас были реальные основы для того, чтобы жаловаться и чувствовать гнев, но Вы не могли выразить это, как не можете и в реальной жизни. И Вы действительно чувствуете, что Вам нужно защищаться от плохого ухода за Вами Вашей матери (который дал Вам рак), избегая контакта с ней вместо того, чтобы признать свой гнев".

АНАЛИЗ  ПАЦИЕНТА, А НЕ СНОВИДЕНИЯ

Вторая  модификация основного подхода  Юнга, которую я хочу обсудить, —  это критика Ламбертом Классического  Юнги-анского подхода к сновидениям. Он занимается проблемами "практической работы аналитиков со сновидениями пациентов в повседневной клинической ситуации" (1981а, с. 173). Ламберт определяет четыре проблемы в Классическом подходе. 
Во-первых, если сновидения вытягиваются из пациентов, поскольку их о них просят, то прерывается спонтанный поток материала, и аналитик слышит то, что хочет, а не то, что бессознательное пациента пытается сказать. 
Во-вторых, следствием этого подхода является то, что аналитик может стать всего лишь интерпретатором сновидений и потерять из виду всего человека, с которым он работает. Сновидение, часто отпечатанное в двух экземплярах, при Классическом подходе может быть положено на метафорический стол между пациентом и аналитиком для достаточно отвлеченного рассмотрения сновидения, что уводит от переживания глубоких эмоций. 
В-третьих, Классический аналитик может не суметь понять внесение сновидений (и также их содержание, в некоторой степени) как продукт переносного-контрпереносного взаимодействия. Сновидение может быть внесено по желанию. Зная, что аналитики любят сновидения, пациент может почувствовать, что он должен дать какие-то сновидения. Сновидения могут также поступать в таком изобилии, что аналитик в них захлебнется. Наоборот, пациент может добиваться поощрения, отказывая аналитику в сновидениях. Иногда пациент может искушать аналитика, j давая обрывки сновидений или старые сновидения и пытаясь бороться с аналитиком и выражать негативные чувства в форме кажущегося спокойного несогласия с интерпретацией аналитика. 
В-четвертых, Классический подход не уделяет достаточно внимания тому, как обычные психологические механизмы (например, проекция, интроекция) действуют внутри сновидений, так что, например, угрожающие фигуры могут быть проявлениями проецируемого гнева со стороны того, кому снится сон. 
Ламберт считает, что аналитик не должен просить сновидений и должен помнить, что сновидения — это "один из аспектов широкого спектра коммуникации со стороны пациента, в котором можно выделить и интерпретировать центральные или ключевые моменты (другими словами, анализируется пациент, а не сновидение)" (1981, с. 186). 
Позиция Ламберта очень важна, но большинство аналитических психологов в настоящее время осознают переносно-контрпереносную подоплеку внесения сновидений. Например, Берри говорит о том, как "процессуально ориентированный аналитик" будет обращать внимание на то, как рассказывается о сновидении, "правильно" ли он представляется, насколько активен или пассивен пациент по отношению к интерпретации и так далее (1974, с. 59-70). 
Блум (1980) думал, что Ламберт, возможно, слишком сильно отреагировал на точку зрения Классиков, которые делают акцент на первичности сновидений и провел ложную границу между аналитическим процессом и процессом сновидения. Блум против того, чтобы рассматривать какое-либо сновидение отдельно от других сновидений пациента, и я вспоминаю то, что говорил Юнг в отношении возможного обвинения в том, что он игнорирует контекст сновидения. Он чувствовал, что серия сновидений — сама по себе контекст, и что при таких обстоятельствах личностный материал имеет несколько меньшее значение (CW 12, paras 49-50). 
Остается вопрос: являются ли сновидения чем-то особенным? Ламберт не отводит сновидениям особой роли, говоря о том, как "замечательно" они суммируют психологическую ситуацию сновидящего. Тем не менее, создается впечатление, что Ламберт хочет сбросить сновидение с пьедестала в аналитической практике, и, возможно, поэтому он придает этому слишком большое значение, как считает Блум. Но, отмечая нездоровую идеализацию сновидений и то, как они могут помешать анализу, он все же ставит некоторые затруднительные вопросы перед практиками аналитической психологии. 
Если применить позицию Аамберта к сновидению М., мы увидим, что без знания и реконструкции ее истории, я не был бы так уверен в интерпретации "медсестры" как "матери", а не как "уязвимого внутреннего целителя". М., безусловно, знала о моем интересе к сновидениям, и именно это привело ее к тому, чтобы работать со мной. Тем не менее, помимо этого имелся обширный материал, не связанный со сновидениями.

ДНЕВНОЙ И НОЧНОЙ МИР

Третья  модификация — это модификация Хиллмана. Он также ищет другой путь, отличный от "подавления или компенсации" (1079а, с. 1). Хиллман использует метафору подземного царства, предполагая, что сновидения — это явления, которые возникают из точного архетипического местоположения. Выделяя подземное царство, ночной мир сновидений, как нечто совершенно отличное от дневного мира, Хиллман показывает, что он не стремится ни к какому увеличению сознательного per se. Это, полагает он, — цель некоторых интерпретаторов, как фрейдистов, так и юнгианцев. Хиллман не занимается интерпретацией сновидений или их переводом, поскольку он рассматривает сновидение как нечто, имеющее собственные цели. 
Кроме того, Хиллман не пытается перекинуть мост через пропасть между сознательным и бессознательным: 
"Мы должны обратить вспять нашу процедуру перевода сновидении на язык это, и вместо этого переводить эго на язык сновидений. Это значит, что с эго следует проводить работу как со сном, делая из него метафору, рассматривая через него "реальность" (там же, с. 95). 
Хиллман хочет избежать каких-либо легковесных рассказов о сновидениях, попыток вывести из сновидений мораль, рассмотрения сновидений как чего-то, имеющего отношение к личной жизни, помещения сновидения во временную перспективу (взгляд назад или вперед), рассмотрения сновидения как руководства к действию, и прежде всего, буквального восприятия сновидения. Таким образом: 
"Чем больше мне снятся мать и отец, брат и сестра, сын и дочь, тем меньше эти реальные люди являются такими, какими я воспринимаю их в своем наивном и буквальном натурализме, и тем больше они становятся психическими обитателями подземного мира" (там же, с. 96). 
Это подразумевает, что "правильная" интерпретация недостижима; вместо нее у нас должен быть плюралистичный, множественный подход. Но все же здесь, видимо, есть противоречие. Плюралистичное и множественное что? В конце концов, Хиллман несомненно применяет интерпретацию, хотя и явно по-другому. Но его понимание "интерпретации" более похоже на углубление, чем на перевод в "поверхностную реальность". Хиллман пытается через сновидение достичь архетипических слоев психики. Таким образом мы можем отражать, созерцать, играть с образами и метафорами сновидения и смотреть, куда они ведут. 
А ведут они, по мнению Хиллмана, к ночному миру, подземному миру. И в этом подземном мире нет ни гармонии, ни равновесия (компенсации) между сознательным и бессознательным, ни "саморегуляции": 
"Что такое эта "исходная гармония", это идеальное равновесие, которое необходимо восстановить? Результат, проявляющийся в приемной аналитика, состоит в том, что требуется интерпретатор, который может "сделать что-нибудь" и обращается к сновидцу, чтобы исправить что-то". Теория компенсации взывает к дневной перспективе эго и происходит из его философии, а не из сновидения" (там же, с. 78-9). 
Для Хиллмана каждое сновидение завершено сам по себе, нет оснований говорить о компенсации чего-либо. Поэтому в более ранних работах он говорит о том, что следует подружиться со сновидением" (см. выше, с. 317). 
Если мы рассмотрим то, как Хиллман работает со сновидениями на практике, мы обнаружим, что он фактически использует то, что сравнимо с классической фрейдистской методикой свободных ассоциаций. В подземном мире правила совершенно иные (первичный процесс у Фрейда), законы природы изменены (субституция, конденсация, перемещение у Фрейда). Хиллман демонстрирует любовь к парапраксису, семантическому преобразованию, экспериментированию и игре, которая постоянно напоминает о "Психопатологии обыденной жизни" Фрейда (1901). Естественно, Хиллман не думает о сексуальной программе, как Фрейд, не использует он и подавление, и его выводы совершенно иные. Но в своей уверенности в том, что бессознательный язык отличается от сознательного, и в уверенности в полном нарушении законов природы в сновидении Хиллман в каком-то смысле ближе к Фрейду, чем к юнгианским идеям компенсации. 
Сам Хиллман — источник этих предположений, поскольку он говорит о Фрейдистском "подземном переживании" в собственных сновидениях и заявляет, что Фрейд в очень большой степени "построил мир на сновидении" (1979а, с. . Кроме того, Хиллман утверждает, что концепция действия сновидения у Фрейда, лишенная некоторых из предрассудков эго, — это концепция, которой он наиболее симпатизирует (там же, с. 94). 
Но Фрейд "разрушил" собственные идеи, по оценке Хиллмана, говоря о несомненной связи между остатками событий дня, и сном буквально, и следовательно, рассматривал сновидение через дневной мир. События дня для Хиллмана — это лишь сырой материал, который используется сновидением, они не есть сновидение. Подробное прочтение Хиллманом Фрейда приводит его к мысли, что иногда это и его позиция. Зачем, если сновидение по своей сути совершенно чуждо жизни наяву, интерпретировать сновидение таким образом, чтобы сделать его релевантным дневному миру, "восстанавливая" его, используя слова Фрейда? 
Метод Хиллмана предполагает быстрое вращение элементов сновидения, которое дает в результате временное затуманивание сознания, как при использовании каббалистического метода быстрого вращения букв. Это открывает метафорическое измерение сновидения. Возвращаясь к сновидению М., отметим, что образ бедра явно привлекает к себе внимание. Бедро, сказала она, — это место, на которое женщины сажают ребенка; поэтому это нечто, имеющее отношение к женственности. "Бедро" также обозначает холодность или отстраненность и отсутствие выражения таких сильных эмоций, как гнев. Поэтому перспектива Хиллмана была полезна на пути к типу формулировки или интерпретации, к которой он стремится. Психика М. объединила недостаток эмоций и женственность — и мы можем добавить, была связана с образом больничного ухода, не материнской заботы. В следующей главе, в которой рассматривается архетипи-ческая психология, разъясняется связь образа и чувства, которую проводил Хиллман.

ОБСУЖДЕНИЕ

Получается  головоломка: как двигаться в  подземном мире и вместе с тем  сохранять связь с личной жизнью пациента в дневном мире. Я не хочу терять преимуществ обеих перспектив, но в изображении Хиллмана и Ламберта они несовместимы. 
Моя попытка разрешить эту головоломку предполагает расширение того, что мы выделяем как сновидение. Хиллман проводит выделение так, что я назвал бы это буквальным подходом к сновидению. То, что он выделяет как сновидение, ограничивается тем, что можно было бы записать (текст сновидения), не больше и не меньше. В этом проявляется подготовка Хиллмана как Классического аналитического психолога. Я предлагаю рассматривать сновидение и как собственно сновидение, и как то, что сновидению удается вовлечь в свою орбиту. Это включает релевантные части истории пациента, последующие события в его или ее жизни, связанные со сновидением — и прежде всего те части терапевтического взаимодействия, которые связаны со сновидением и питаются им. 
В нашем примере сновидение включал бы то, как пациентка избегала мать в жизни наяву, ее сильную гневную реакцию на сновидение, и также ее сомнения в эффективности моего лечения. Включение этого дополнительного материала и отнесение его к сновидению открывает путь внутреннему исследованию, совместимому с подземной перспективой, но также признающему всю личность пациента вместе с его болью и включающему соответствующий перенос-контрперенос. 
Сновидение можно рассматривать как нечто, включающее все, чего оно касается эмоционально, и все, что касается его. Тогда хиллмановский акцент на образе может соединяться с вниманием Ламберта к процессу. И то, и другое можно рассматривать в связи с заботой Дикманна о том, чтобы пациент учился на наблюдении за собой во сне. Парадокс, который мы отметили ранее в перспективе Дикманна, служит слиянию этих различных подходов. Здесь мы опять-таки не должны преуменьшать различия.

СНОВИДЕНИЕ  В СОВРЕМЕННОМ  ПСИХОАНАЛИЗЕ

Райкрофт  в своей книге "Невинность сновидений" (1979) соглашается с Юнгом в том, что сновидение — это не обман. Он утверждает, что символизация — это естественная общая способность сознания, а не метод сокрытия неприемлемых желаний. Согласно Райкрофту, первичный и вторичный процесс сосуществует в каждый момент жизни, так что сновидение совершенно депатологизируется (и см. мысли Плаута о сосуществовании первичного и вторичного процессов в каждый момент жизни, с. 133 выше). Когда Райкрофт говорит о сновидениях как о невинном , он имеет в виду, что им не хватает знания, они проявляют индифферентность к приобретенным категориям и обладают сердцевиной, которая не может быть неискренней и не затрагивается самоосознаваемым желанием" (там же, с. 7). 
Подход Райкрофта по сути своей субъективен, в отличие от объективности Фрейда. (Фактически большинство современных подходов к сновидениям используют субъективный подход, пионером которого был Юнг; например, гештальт-психология, которая рассматривает элементы сновидения как части того, кому снится сон). Сновидение, по Райкрофту, — это 
"форма коммуникации или соединения с самим собой, и оно аналогично таким видам деятельности наяву, как разговор с самим собой, напоминание себе, пугание себя, развлечение себя или возбуждение себя собственным воображением — возможно, таким медитативным видам деятельности наяву, как привлечение воспоминаний о прошедшем или исследование перспективы будущего" (там же, с. 45). 
Язык сновидения метафоричен. Райкрофт недвусмысленно утверждает, что сновидение — это деятельность, связанная с воображением (там же, с. 71), и что образную систему сна следует понимать метафорически. Но поскольку он все же хочет соотнести образную систему сновидения с "субъектом или темой" вне его, его подход ближе к подходу Юнга, чем, скажем, к подходу Хиллмана. 
Чтобы найти параллель, казалось бы, крайней позиции Хиллмана, мы можем вспомнить замечание французского психоаналитика Понталиса о том, что "когда сновидение в образах преобразовывается в сновидение, выраженное словами, что-то теряется" (цит. по: Gill, с. 476). В той же работе по психоанализу Джилл также цитирует афоризм Хана о том, что "существует опыт сновидения, к которому нет ключа в тексте сна". Наконец, Джилл полагает, что Лакан говорит о том, что язык искажает сновидения попытками организовать и контролировать их" (там же, с. 475-6). 
В целом, в психоанализе, по-видимому, наблюдается отход от рассмотрения сновидения как скрытого или запретного желания. Психика проявляется скорее как нечто творческое, чем обманчивое. Продолжать подозревать сновидения в обмане может быть, по мысли Джила, подобно поведению англичанина в Париже, который не говорит по-французски и предполагает, что парижане говорят абракадабру просто чтобы посметься над ним. 
На протяжении всей этой книги мы упоминали Архетипиче-скую Школу аналитической психологии, которую развивал Джеймс Хиллман (а также Averts, 1980; Berry, 1982; Giegerich, 1975; Lopez-Pedraza, 1977; M.Stein, 1974). В этой главе мы сосредоточимся на описании этой противоречивой психологической идеологии. Основная идея данной книги, выделяющая общее идеологическое будущее аналитической психологии, далее развивается в главе 11.

Сновиде́ние — субъективное восприятие образов (зрительных, слуховых, тактильных и прочих), возникающих в сознании спящего человека. Сновидящий во время сна обычно не понимает, что спит, и воспринимает сновидение как объективную реальность.

Издавна считалось, что сновидение несёт некое зашифрованное сообщение. Как правило, в древних и традиционных культурах бытовала вера в то, что это послание имеет отношение прежде всего к будущему человека или его окружения. Сновидения посылались человеку высшими существами (богами и проч.) именно с этой целью. Толкованием сновидений на основе особых сонников занимались либо жрецы, либо особые профессионалы (как, например, в странах арабского мира). Так, целиком сохранился греческий сонник II—III века н. э. — «Онейрокритика».

Юнгианское толкование сновидений

Основная  статья: Теория сновидений Карла Юнга

Карл Густав Юнг — ученик Фрейда — предложил более широкую концепцию для анализа снов. Юнг не разделял концепцию Фрейда будто сновидения являются «шифром» кодирующим запретные импульсы либидо, репрезентацией неосуществленных желаний, считая такой взгляд упрощенным и наивным. На самом деле сновидение, писал Юнг, является «прямой манифестацией бессознательного», и только «незнание его языка мешает понять его послание». Сознательная, или «дневная» жизнь души дополнена бессознательной, «ночной» стороной, которую мы воспринимаем как фантазию. Юнг считал, что несмотря на очевидную важность нашей сознательной жизни, нельзя недооценивать важность бессознательной жизни в сновидениях.

[править]Управление сновидениями