Основные политические идеологии Республики Беларусь

Учреждение образования

Белорусский государственный  педагогический университет им. М.Танка

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Реферат по дисциплине «Политология» на тему: Основные политические идеологии Республики Беларусь

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Студентки БГПУ им.М.Танка

ФНО IV курса 404 группы

Рыжковой Юлии

 

 

 

 

 

 

 

Минск, 2012 

 

1. Становление политической элиты в Республике Беларусь

Белорусская (пост)советская элита. Белорусская советская административная элита начала складываться после Второй мировой войны. В первоначальном виде она оформляется в 1950-ых годах, далее процесс её репродукции в рамках советского партийного аппарата происходил практически непрерывно до начала 1990-ых. Распад СССР и создание независимой Беларуси несколько ослабили влияние советской элиты, но доминирующий статус был вскоре возвращен (в 1990—1994 годах центральной фигурой являлся В. Кебич) и сохранялся практически до конца 1990-ых, когда начал работать естественный демографический фактор старения. Таким образом, представители советской номенклатуры сохраняли доминирующие позиции в государственном аппарате и после прихода к власти А. Лукашенко. Постепенный уход этой группы происходит только на рубеже XX—XXI веков — символичной чертой тут можно считать вытеснение из «большой политики» после президентских выборов 2001 года М. Мясниковича, который после 1994 года долгое время считался неформальным лидером постсоветской элиты.

(Пост)советская элита — это, возможно, единственная белорусская группа, имевшая опыт, по крайней мере частичный, административной завершённости, с собственными правилами, корпоративными связями, системой образования, механизмами отбора и рекрутирования. Логика её развития была разрушена в начале 1990-ых, но это не помешало ещё десятилетие занимать лидирующие позиции. Большинство представителей советской элиты имели «местное» происхождение, многие сохраняли определённые симпатии по отношению к белорусской культуре, особенно литературе, но одновременно они были сильно советизированы по сравнению с остальными республиканскими элитными группами. Идеи независимости и национального возрождения не были достаточно популярными, а руководство БССР до последнего оставалось лояльным СССР.

Тем не менее в 1990-ые представители (пост)советской элиты демонстрировали достаточную политическую и культурную гибкость. В первые годы независимости произошло активное принятие идеи суверенитета и даже легитимация национальной политики, часть элиты успешно демократизировалась и даже органично вобрала национальный элемент. Её судьба после 1994 года была очень различной: одна часть в разных формах продемонстрировала оппозиционность (М. Гриб, В. Гончарик), другая, большая, часть успешно интегрировалась в новый политический строй, при этом сохраняя, как представляется, частичную автономию (М. Мясникович, В. Кебич). Для большинства, кажется, это было не идеологическим, а прагматическим выбором, хотя администрация Лукашенко и вытянула на политическую сцену ряд ортодоксальных коммунистов (вроде Костяна, Малофеева или, в несколько меньшей степени, Дементея).

Что касается понимания Европы и  европейского пути, то для большей  части (пост)советской элиты оно полностью укладывается в контекст белорусской советской культуры и соответствующего типа идентичности. Белорусская советская традиция однозначно относила Беларусь к Европе, хотя её понимание было преимущественно пространственным и, естественно, никоим образом не связанным с цивилизационной структурой, ценностями или христианством. Впрочем, никакой альтернативы такому пониманию Европы и не могло существовать: русская националистическая традиция противопоставления России и Европы, как и надпространственное понимание Европы, противоречило советской идеологии. Экспансия новых «русских идей» и, соответственно, экспорт в Беларусь русского национализма, которые происходили в начале 1990-ых и в 1995—1999 гг. оказывали значительное влияние на белорусскую власть, остались чуждыми постсоветской элите. Не менее отчуждённой была и идея Европы как системы ценностей. Для большинства элиты Европа была и остаётся только пространственным (главным образом географическим) понятием, мало нагруженным дополнительными идеологическими смыслами. Кстати, такое отношение полностью аналогично пониманию нации и государства, которые выступают главным образом как территориальные понятия. Надо отметить, что такое представление Европы для (пост)советской элиты складывалось в то время, когда континент был наполовину советским, а Европейское экономическое сообщество являлось региональным объединением 6—10 стран Европы. Это отчётливо контрастирует с современным пониманием, свойственным молодому поколению, когда Европа и ЕС — понятия практически тождественные.

Обычно представители (пост)советской элиты демонстрируют позитивное отношение к Европе как к чему-то близкому, как к партнёру по сотрудничеству — прежде всего экономическому. Даже требования демократизации воспринимаются спокойно. Но культурный концепт Европы, её внутренние разделы представляются, как правило, непонятными и искусственными в географической парадигме. При этом обычно подчёркивается необходимость сохранения особых традиционных связей с Россией. Это своего рода прагматичная парадигма советского периода, которая никогда не была внимательна к культурным и неэкономическим аспектам политики. Например, не очень часто можно встретить агрессивное отношение к демократии, но в большинстве случаев она рассматривается не как ценность, а только как дополнительный механизм, служащий «для улучшения условий сотрудничества». (Пост)советская элита была достаточно гибкой, чтобы идти на такие меры при определённых внешних обстоятельствах.

«Национальная» элита. «Национальная» элита — группа, которая возникала как противовес белорусской советской элите. Противовес главным образом культурный — только в конце 1980-ых начинают появляться организованные политические группы, не подконтрольные коммунистической партии. Следует учитывать, что в советской Беларуси не было значительного диссидентского движения (ни национального, ни религиозного), а новое поколение национального движения организуется в первой половине 1980-ых без прямой преемственности с более ранним периодом. При этом непосредственным фундаментом его стала национальная традиция начала XX века, собственно белорусский элемент советской культуры (который в БССР пережил значительное социальное ограничение) и белорусское движение Западной Беларуси 1920—1930-ых годов. Основу «диссидентов» составляла творческая интеллигенция: представители культуры, науки, сконцентрированные в крупных городах.

В противовес советской идентичности «диссиденты» предлагали идентичность национальную, основанную на уважении к белорусскому языку и культуре, совершенно иной интерпретации истории (с длинной генеалогией со времён ВКЛ, а не с 1917 года, как в советской  версии), и совсем иное понимание  внешнеполитического контекста. Если для советской элиты Европа была не более чем пространством, не отягощённым  дополнительными смыслами и ценностями, то для национального движения она  стала символом национального возрождения. Европа стала образом настоящей (несоветизированной) белорусской культуры и исконной (не связанной с российским колониальным наследием) политической традиции со времён Полоцкого княжества и ВКЛ. Важным для национального движения стала метафора «возвращение в Европу» как политическая, экономическая и, что ещё более важно, культурно-цивилизационная задача. Это, соответственно, сочеталось с многосторонним подчёркиванием европейской сущности и основы белорусской культуры.

Следует заметить, что подъём европейской  проблематики в национальной дискуссии  происходил в условиях значительного  роста русского национализма после  распада СССР. (Последний имел различные формы — от новой интерпретации панрусизма и западнорусизма до панславизма и евразийства, но первые варианты явно доминировали. Одним из немногочисленных представителей на современной политической сцене можно считать С. Костяна.) Различные версии русского национализма стали достаточно популярны в среде части белорусской элиты и совсем незначительной группы интеллигенции, особенно после 1994 г., когда А. Лукашенко практически возвёл его до уровня государственной политики (особенно внешней). Иногда существование белорусской нации ставилось под вопрос, поэтому Европа и европейскость рассматривались национальным движением как главный противовес и альтернатива «русскости». Но значение европейскости для национального (в более широком смысле — практически для всего демократического) движения стало значительно большим, чем простое противопоставление, проделав эволюцию от символа прошлого до ценности и основной перспективы, при этом сохраняя свою идеологическую нагрузку.

В 1990—1994 годах национальное движение (главной политической силой которого был БНФ) было частью неустойчивого  баланса с советской элитой, которая  сохранила власть, но пошла на уступки  в области белорусизации и возвращения национальных символов («консенсус Кебича»). Однако дальнейшее политическое развитие не привело к синтезу национальной и советской культуры, по крайней мере такой синтез был существенно заторможен усилением авторитарных тенденций и фактическим переходом государственной власти в 1994—2000 годах на радикальные панрусистские националистические позиции. Национальная элита в таких условиях начинает вытесняться с легального политического поля (что было достигнуто в 1996 году) и репрессироваться государством как на символическом, так и на социальном уровне. В современной Беларуси национальная элита практически не имеет возможности участия во власти и сконцентрирована в политической оппозиции, ряде СМИ и культурной элите (где она часто доминирует). Это подчёркивает её во многом диссидентский характер, с соответствующими стратегиями политической борьбы и психологией.

Новая элита. Среди разнородной массы, которую мы условно называем белорусской элитой, существует довольно значительная группа, которая сделала собственную политическую или деловую карьеру в условиях распада советской системы и политических трансформаций 1990-ых (в более узком контексте — во время правления Лукашенко). Для значительной части этих людей только перестройка, независимость и распад СССР в 1991 году, а также электоральная революция в 1994-ом открыли возможности для карьерного роста. Эта группа довольно разнородна по своему происхождению и идентичности, и она формирует то, что условно можно назвать новой элитой, которая и начинает доминировать во властных и деловых структурах.

Центральное место тут занимают люди, получившие социальный и политический статус в результате прямой протекции  новой власти и отдельных её носителей, а также те, чьи позиции (в частности  экономические) стали возможны только в результате получения преференций  от государственной системы. Наиболее показательным здесь является круг знакомых и коллег А. Лукашенко (а  также знакомых этих знакомых и т. д.), которые занимали скромные посты  районного уровня, а после 1994 года сделались персонами национального  масштаба (Коноплёв, Журавкова), круг тех, кто поддержал будущего президента как политический проект (Шейман, Булахов). Это наиболее радикальные случаи — для большинства новой элиты карьерный рост был значительно более медленным, однако при этом сильно связанным с новой властью. Кроме этого, значительное число административной элиты сформировалось в условиях современной государственной системы, которая представляется им достаточно знакомой и привычной, а значит, полезной. Персональные убеждения представителей новой элиты могут быть различными (до криптооппозиционности), но их статус заставляет их смотреть на политику через призму интересов системы (от которой зависит их будущее), хотя искренняя убеждённость в её правильности не являлась до последнего времени распространённой. Эта группа составляет основу реальной политической элиты Беларуси и является наиболее закрытой для неофициальной общественности.

Целостного воззрения тут нет  и быть не может. Но нас наиболее интересует «жёсткий центр» новой элиты, точка зрения которой доминирует в публичном пространстве. Именно в этих кругах продуцируется официальная  антизападная риторика, определённый внешнеполитический радикализм и соответствующий  идеологический фундамент. (Главное  внимание, естественно, уделяется США, но Европа также выглядит негативно.) Если во второй половине 1990-ых новая элита предлагала в качестве основной идеологии различные варианты русского национализма, то в начале XXI века происходит переход к специфической конструкции «идеология белорусского государства» (2003). Это несколько изменило статус Европы и различных элементов «цивилизационного» противопоставления в идеологии. Власть вновь вернулась к географическому пониманию европейского пространства.

В этой модели подчёркивается географическая принадлежность к Европе (известная  метафора: «Беларусь — центр Европы»), но в плане культуры принадлежность скорее отрицается (по крайней мере, в отношении Западной и Центральной Европы). Иногда Беларусь даже противопоставляется западному типу культуры (часто вспоминается наследие православия). Соответственно, очень редко отмечается необходимость интеграции в Европу и её культурная ценность для Беларуси; в отношении России такие обороты более часты. Таким образом, Европа — это, с одной стороны, географическое и историческое понятие, которое вне сомнения включает Беларусь. С другой стороны, Европа — это культурная и политическая общность, являющаяся достаточно чуждой для белорусского народа. Особенно такая риторика усиливается в контексте политического давления на белорусские власти со стороны европейского сообщества, что однозначно рассматривается как вмешательство во внутренние дела и попытки навязать собственные стандарты демократии и ценности, которые неприемлемы (либо преждевременны) для белорусского общества. При этом всегда подчеркивается готовность к равноправному и взаимовыгодному сотрудничеству. Таким образом, существенное отличие от обычного географического понимания Европы заключается в том, что она ощущается как реальное политическое сообщество (фактор реальной политики), находящееся в противостоянии к существующему белорусскому устройству.

«Молодая генерация». Группа ещё более сложная для определения, чем новая элита, и значительно более фрагментированная. Довольно условно она охватывает молодых людей, пришедших в политику во второй половине 1990-ых и позже. По большому счёту, «генерация» представляет собой не целостную группу, а именно поколение, которое было воспитано (в политическом смысле) в условиях независимой Беларуси. Степень политической активности «генерации» довольно различна, во властных структурах её присутствие скорее фоновое (если исключить ряд показательно активных «технократов», с обязательным оттенком цинизма). В то же время в оппозиционных структурах молодое поколение занимает значительно более влиятельные позиции. (Занятие молодой генерацией значительной части ключевых постов в БНФ произошло в 2003 году, а ОГП — с некоторым опозданием — в 2006-ом. На региональном уровне ситуация аналогичная — весь провисший менеджмент заполняется молодыми функционерами, что можно считать одним из свойств — очевидно, кризисных — развития оппозиционных структур.) Мотивация участия в оппозиции обычно связана с убеждениями и идеологическим выбором, хотя циничный подход не является редким.

Для белорусской власти молодая  генерация — это естественный резерв рекрутирования. Новые функционеры обычно являются лояльными государственной системе, но при этом демонстрируют довольно высокий уровень оппозиционности в частной жизни. Оценить, насколько молодая генерация находится под влиянием идеологических практик режима, достаточно сложно, но они явно не доминируют. Идеологические конструкции воспринимаются в большинстве случаев на оперативном уровне и пока не имеют характера ценностей. При этом коммуникация между двумя частями молодой генерации белорусской элиты практически отсутствует — возможно, даже более радикально, чем между другими группами элиты.