Истоки и традиции русской политической культуры

На самом  деле юридически неограниченная самодержавная  власть вовсе не была столь уж абсолютной и ничем не связанной. Во-первых, ее ограничивали интересы сословий, прежде всего высшего чиновничества и наследственной аристократии — боярства, а затем дворянства.       

Во-вторых, в самой природе патриархальной политической культуры содержалась  идея необходимости заботы «отца» о  «детях» и соответственно представление о моральной ответственности царя перед народом. Царь-батюшка оставался «батюшкой» до тех пор, пока за безграничную преданность народа он платил народу любовью и заботой. Если этого не происходило или если народ считал, что этого не происходит, неписаный моральный контракт считался разорванным, и происходили крестьянские войны, восстания, бунты — от Стеньки Разина до матросов на броненосце «Потемкин». Революция 1905 г. и последующее свержение самодержавия в 1917 г. в немалой степени были обусловлены именно несоблюдением со стороны самодержавной власти этих моральных обязательств, пренебрежительным отношением царя и придворной камарильи к собственной стране и собственному народу.       

В-третьих, притязания самодержавия на абсолютную власть постоянно встречали сопротивление со стороны народа, требовавшего свобод и прав на участие в государственных решениях. Демократическая политическая культура, характерная для Новгорода, Пскова, частично для древнерусских княжеств, вовсе не умерла с утверждением самодержавия. Даже в условиях самодержавной власти она продолжала существовать и расширяться во все века существования России. Ее воздействие проявлялось в разных формах, прежде всего в постоянных более или менее успешных попытках организации народного самоуправления на самых разных уровнях. Таковыми стали посадские и волостные миры, т. е. городские и сельские органы местного самоуправления, возникшие в центральных и северных районах России в XVI—XVII вв. и управлявшиеся волостными и посадскими старостами. Именно эти миры сыграли огромную роль в Смутное время, став центрами организации всенародного ополчения, освободившего Москву от поляков 4 ноября (22 октября по старому стилю) 1612 г. Ополчением руководили князь Дмитрий Пожарский и посадский староста Нижнего Новгорода Кузьма Минин. Именно этот день новое Российское государство и празднует как День народного единства.      

Мир управлялся сходом, который принимал буквально  все важные для жизни общины решения, руководил политической и хозяйственной  жизнью общины. Авторитет мира был настолько велик, что часто члены общины выполняли решения схода, даже если они шли вразрез с требованиями государственной власти. Мир просуществовал до самой Октябрьской революции. Как форма сельского самоуправления, он оказался одной из самых устойчивых и самых действенных форм проявления присущей России демократической политической культуры. Знаменитый русский ученый Питирим Сорокин писал, что многие авторы, прежде всего иностранные, критиковавшие авторитарный чиновнический стиль российской политики, так и не заметили, что «под железной крышей самодержавной монархии жило сто тысяч крестьянских республик».      

Наряду  с формами самоуправления, осуществлявшимися  «под крышей государства», стихийно возникали  формы свободной жизни, вводимые, так сказать, явочным порядком независимо от благоволения или, наоборот, сопротивления властей. Молодые и энергичные люди самых разных сословий бежали на юг и юго-восток: на Терек и на Яик (река Урал), на Дон, где образовались три вольные «казачьи республики», три «казачьих войска». Высшим органом управления здесь был выборный войсковой круг, который решал все вопросы внутренней и внешней политики. Москва использовала казаков как военную силу, прежде всего для охраны южных рубежей, и всячески поддерживала их деньгами и оружием. Но сами казаки ревностно охраняли свою независимость и долгое время отказывались присягать в верности московскому царю, считая свою службу добровольной. Беглые крепостные и холопы привыкли искать спасения на Дону, ибо даже московские власти признавали провозглашенный казаками лозунг «с Дону выдачи нет».      

Даже  во времена самодержавия организация  самоуправления на всех уровнях была постоянной заботой властей. Именно эти цели преследовала попытка введения при Екатерине городского самоуправления путем выбора «гласных», т. е. депутатов от городских сословий. Именно на это был направлен знаменитый план М. М. Сперанского, составленный по поручению Александра I. Согласно этому плану, законодательная власть и распоряжение финансами в государстве должны были перейти в ведение выборных народных представителей, которым предстояло заседать в думах четырех уровней — волостной, городской, губернской и государственной. Но план этот не был осуществлен.      

При Александре II сразу после «великой реформы» — освобождения крепостных крестьян — было введено земство, представлявшее собой распространившуюся вскоре по всей стране систему органов местного самоуправления на низшем, уездном уровне. По уездам, административным единицам, примерно равным сегодняшним районам, образовывались уездные земские собрания, состоявшие из выборных уездных земских гласных. Председательствовал в уездном земском собрании уездный предводитель дворянства. Этот титул, в новые времена казавшийся смешным и высокопарным, безжалостно высмеяли и одновременно обессмертили И. Ильф и Е. Петров в романе «Двенадцать стульев». Уездным предводителем дворянства был Ипполит Матвеевич Воробьянинов, которого герой романа Остап Бендер иронически именовал «уездным предводителем команчей». 
      На самом деле это была важная и почетная должность. Земства сыграли важную роль в демократическом развитии России, в частности во время и после революции 1905—1907 гг., когда в России было официально учреждено народное представительство и начал работать двухпалатный российский парламент — к Государственному совету (верхняя палата) добавилась Государственная Дума (нижняя палата).      

XX век  с его тремя русскими революциями — революцией 1905—1907 гг., Февральской и Октябрьской революциями 1917 г. — полностью реализовал потенциал революционной политической культуры России. Революционной политической культурой можно назвать склонность подданных монарха или граждан государства видеть в революции, т. е. в восстании народа против государства, наилучший способ добиться равенства и справедливости, о чем говорилось выше. Однако, как правило, революции, вопреки ожиданиям их участников, ни равенства, ни справедливости не приносят. Наоборот, они могут вместо свободы принести рабство, а вместо справедливости — неравенство и социальный гнет. Но в любом случае они меняют облик стран и цивилизаций. Такую роль сыграла Великая французская революция, ознаменовавшая величайший поворот в истории европейской цивилизации. С тех пор за французами закрепился титул революционеров, революционная «Марсельеза» стала их государственным гимном, они считаются главными носителями революционной политической культуры. Думается, что русские могут претендовать на это с не меньшими основаниями. 
      Революционная политическая культура полностью сложилась в России к концу XIX в. и существовала в сочетании трех главных направлений. Прежде всего анархизм. Анархия означает безвластие или отрицание власти. Ясно поэтому, что анархисты ставили своей задачей борьбу против власти как таковой. Один из основоположников современного анархизма — Михаил Бакунин, будучи врагом российского самодержавия и проживая в основном за границей, вел энергичную пропаганду за разрушение государственного и политического строя повсюду в Европе. Не менее выдающийся анархист князь Петр Кропоткин выступал против всякой властной организации, проповедуя сотрудничество и взаимопомощь частных людей как главный принцип развития общества. Знаменитый анархист Сергей Нечаев, автор «Катехизиса революционера», видел целью революции полное и беспощадное разрушение любыми средствами всего — всей политики, всей социальной организации, всех этических норм. Его девизом было не сотрудничество и взаимопомощь, а «холодная страсть к разрушению».      

Другим  направлением революционного движения в России было народничество — движение, связанное с именами А. И. Герцена (на первых порах), П. Н. Ткачева, П. И. Лаврова, так называемых революционных демократов — литературных критиков и публицистов Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского. Народники прославились хождением в народ, когда в 70-е гг. XIX в. сотни и тысячи интеллигентных молодых людей покидали города и уходили жить в деревню, чтобы помогать крестьянам в их тяжелом труде и одновременно вести революционную пропаганду. Хождение в народ провалилось — крестьяне не поддавались пропаганде, и часть народников сменила стратегию пропаганды на стратегию революционного террора. Его вершиной стало убийство в 1881 г. императора Александра II, повлекшее за собой серьезную остановку реформ, в первую очередь политических, что на четверть века задержало введение парламентаризма и конституционной монархии в России.      

Еще одним  направлением, представляющим революционную  политическую культуру, стал революционный  марксизм, основанный на учении Карла Маркса о социалистической революции и возглавляемый Г. В. Плехановым, а впоследствии В. И. Лениным. Марксисты не были сторонниками индивидуального террора. Но это не делало их большими гуманистами, чем народники — сторонники террора — или анархисты. Революционные марксисты говорили, что социалистическая революция приведет в будущем к исчезновению целых социальных классов, но в теоретическом угаре, решая судьбы истории, забывали подумать о том, куда денутся десятки и сотни тысяч живых людей — представителей этих классов. В этом, пожалуй, состояло теоретическое предвосхищение будущего революционного террора, Гражданской войны и сталинских чисток, стоивших стране миллионов жизней. Но, несмотря на то что любая революция требует жертв (а гигантских жертв стоила не только русская, но и Великая французская революция), призыв к революции — это гордый и смелый клич, призыв к борьбе против очевидного зла во имя свободы и справедливости. Поэтому любую революцию трудно судить однозначно. Как писал замечательный историк Сергей Пушкарев, революционные движения в России представляли собой причудливую смесь «добра и зла, правды и лжи, созидания и разрушения, народолюбия и властолюбия, демократии и автократии».

Политическая культура советского периода.       

В любом случае опыт революций обогащает политическую культуру народа. Несмотря на двойственный смысл любой революции и обычное несовпадение ее целей с результатами, революция меняет страны и цивилизации и открывает новые, неведомые доселе исторические горизонты.       

Так произошло с Советским государством, которое оказалось наследником Российской империи. Иногда говорят, что Советский Союз — это сплошное царство авторитаризма и тоталитаризма, причем под тоталитаризмом понимается высшая степень авторитаризма, когда человек целиком во власти государства и государство управляет им целиком — не только его, так сказать, внешней жизнью, но и его душой и мыслями. Человек видится в условиях тоталитаризма роботом или марионеткой, действующей так, как приказывает власть. На самом деле ситуация была гораздо сложнее. Советский Союз воплотил в себе все основные традиции, уже сложившиеся в политической культуре России, хотя и в разном сочетании в разные периоды его существования.      

В первые годы советской власти для страны было характерно своеобразное сочетание революционного и мессианистского типов политической культуры. Революционность заключалась, прежде всего, в разрушении всего старого — старых социальных иерархий, старых классовых разделений, старой культуры, старого образа жизни, религиозных догм, старого искусства, старой школы, старого отношения к труду, старого понимания любви и брака и т. д. Российская революция претендовала на разрушение всего старого и создание, так сказать, на пустом месте новой, небывалой жизни во всей ее полноте и многообразии.       

Российская  революция претендовала на то, чтобы  стать еще более великой, чем  Великая французская революция, ибо ее миссия состояла в открытии «новой земли» и «нового неба», новых  бескрайних перспектив не только для  своей страны, но и для всего человечества. В этом заключалась мессианская составляющая политической культуры Советской России. Когда империя рухнула, мессианское сознание не только не исчезло, но стало переживаться еще глубже и интенсивнее, хотя его содержание изменилось: теперь не империя и не вера, а создание всемирного царства свободы и справедливости стало главным источником вдохновения.      

Трудно  поверить, насколько глубоким и интенсивным  было это переживание. Казалось, что  вот сейчас, со дня на день, грядет всемирная революция пролетариата, которую совершат трудящиеся других стран по примеру трудящихся России, и искомое царство наступит. Были даже случаи, отраженные в сохранившихся судебных документах, когда пленных белогвардейских офицеров в 1919 г. революционные трибуналы приговаривали к заключению «до победы мировой революции», полагая, что сидеть им не больше недели, а по наступлению царства свободы и справедливости бывшие белогвардейцы сами преобразятся и не станут вредить новому миру. Это по сути своей религиозное мессианское чувство прекрасно выражено в произведениях Андрея Платонова (в романах «Чевенгур», «Котлован» и в рассказах).      

Мы упоминали  о том, что мессианская политическая культура несет в себе сильный  заряд авторитаризма и почти  неизбежно ведет к появлению авторитарных «вождей». Это постепенно и произошло в Советском Союзе, когда в начале 30-х гг. прошлого века под воздействием политики И. В. Сталина революционный запал и мессианские ожидания сошли на нет. Их место заняли представления и образы действий, характерные для авторитарной политической культуры, господствовавшие в период самодержавия и усугубленные в Советском Союзе в условиях государственной собственности на землю и средства производства и тотального идеологического контроля. Вместе с тем стали воспроизводиться элементы столь же традиционной для России патриархальной политической культуры. Постепенно Сталин начал превращаться в «отца народов» (параллель традиционному «царю-батюшке»), и людям внушалась мысль о том, что на преданность ему лично и его делу Сталин отвечает бесконечной любовью и заботой о своих подданных.      

Но при  всем почти неограниченном господстве авторитаризма нельзя считать, что  в Советском Союзе были полностью  искоренены элементы демократической политической культуры. Граждане страны отнюдь не превратились поголовно в безответственных марионеток. В 1918—1921 гг. Красной армии пришлось фактически оккупировать целую Тамбовскую губернию, чтобы подавить мощное крестьянское восстание против советской власти. До конца 30-х гг. не утихало крестьянское сопротивление в Сибири и на Северном Кавказе. Существовало множество форм культурного протеста. Это были, например, так называемые стиляги конца 50—60-х гг. — молодые люди, демонстративно одевавшиеся так, чтобы противопоставить себя предписанной советской серости. Это не значит, что они числили себя политиками и борцами против советской власти — это был стихийный культурный протест. Но воздействие такого протеста «снизу» зачастую важнее, чем формы политической борьбы. Множество писателей, художников, музыкантов — от Андрея Платонова и Осипа Мандельштама до Бориса Пастернака и Александра Солженицына — не хотели и не могли подчинить свой талант диктату партийных идеологов. Нужно назвать и диссидентское движение, возникшее в конце 70-х гг. и сыгравшее значительную роль в разложении советской авторитарной системы.