Удмуртский фольклор

«Чагыр изьыосын,

Гожтэм голосъёсын»,— 

Озьы зульы я, дыдое,

Тазьы зульы я, дыдое.

Зульы, дой, я, дой.

Зульы, дой, я, дой 

Зульы, дой, я, дыдой, я, дой.

Зульы, дой, я, дыдой, я, дой.

Мелодия песни близка удмуртским плясовым напевам.

К числу песен  «пӧртмаськона» об угощении в доме хозяина принадлежит «Кече, кече, кечонка» («Коза, козочка»), имеющая, как и некоторые другие обрядовые песни этого цикла («Уллань-выллань лопшало» («Колышится туман»), «Уроме, уроме» («Приятель, приятель») — шуточный характер. В подобных песнях большую выразительность приобретают эпитеты, придающие описываемому либо иронический, либо нелепо-комический оттенок.

Косяко, косяко коркаос,

Азвесь выжо корказьёс.

С косяками, с косяками дома

Сени с серебряными  полами.

Или:

Ой, Микита, Микита,

Кыз ул чипы, кыз дарали,—

Маркем ной тумошо!

Песни «пӧртмаськона» разнообразны. Помимо шуточных, песен об угощении, приветственных, среди них можно встретить песни с трудовой тематикой, лирической, пейзажной и т. д. Вероятно, «пӧртмаськон» объединял песни различных исторических эпох, об этом свидетельствует их поэтическая и музыкальная структура^[14].

Охотничьи и пчеловодческие песни

Параллельно с земледелием  большое место в жизни удмуртов занимали идущие от древнейших времён промыслы - охота, бортничество. Им сопутствовали  особые промысловые песни.

Охотничьи песни, наблюдаемые  также у других финно-угров, активно  занимавшихся охотой, - хантов, манси, коми, саамов, - у удмуртов сохранились  в единичных образцах. Они представляют собой ценнейший вид древних  повествовательных песен. Тексты охотничьих песен - это рассказы, подробно описывающие  процесс охоты или наблюдения охотника, тонко подмечающего повадки  зверей и птиц, улавливающего все  лесные голоса и шорохи. Очевидна заклинательно-магическая функция таких песен - «панегириков», певшихся перед началом охоты  и содержавших прямое обращение  к предмету охоты.

Среди пчеловодческих песен (муш утён гур) особый интерес  представляют песни-заклинания. Пелись они главным образом в период роения пчёл и направлены были на то, чтобы рой не улетел далеко в лес, где его потом будет трудно найти, а сел где-нибудь поблизости, на заранее подготовленном месте. Как  и в охотничьих песнях, пчеловоды  нередко обращаются к пчелам с  прямой речью:

Кытчы мыноды тӥ, нуныёсы? / Куда летите вы, детушки?

Милемыз кельтыса, эн кошке кыдёке. / Нас не оставляйте, не улетайте далеко.

Муш утён гур пели также на пчеловодческих праздниках, которые устраивали либо на Троицу, либо на Медовый спас, когда заканчивали  выкачивание мёда^[3].

Колыбельные песни

Смотри также: Тексты колыбельных песен

Термин «колыбельная песня» – «нуны веттан гур». произошел  от слова "веттаны" – качать, укачивать (букв.: мелодия, напев укачивания ребенка). Колыбельную поэзию принято считать одним из самых древних жанров фольклора. Эти песни просты, состоят из нескольких слов, переходящих постепенно в устойчивые формы. Пение таких песен сопровождалось покачиванием колыбели, что в древности могло иметь значение магического ритуала.

Все детские песенки  приспособлены к потребностям детского существа, к особенностям его психики. Текст и мелодия несложны, но выразительны, и легко воспринимаются детьми. Колыбельная песня служит для успокоения, усыпления малыша и тесно связана с колыбелью.

Удмуртские колыбельные  песни делятся на песни с импровизированным  текстом и на песни, текст которых  устойчив. В удмуртском детском фольклоре, как и в фольклоре других финно-угорских народов, а также и в русском, выделяются три группы колыбельных  песен, отличающихся друг от друга по степени сложности. В первой важна  мелодия, они состоят из повторения убаюкивающих звуковых сочетаний. Во второй группе тексты колыбельных песен  усложняются. В таких песнях мать, обращаясь к своему ребенку, сулит  что-то приятное. Песни, полностью построены  на обращении к ребенку, уже хорошо понимающему речь матери и реагирующему не только на голоса, но и на ее слова, относятся к третьей группе. Последние в свою очередь делятся на два вида: а) песни о будущем ребенка; б) песни о заботах матери.

У удмуртов, как  и у других народов, ребенка с  ранних лет готовили к трудовой деятельности. Все это нашло отражение в  содержании колыбельных песен, где  мать поет о будущей жизни ребенка, когда он станет помощником своим  родителям: "Изь, изь, нуные; Зарни  бугоре; Бадӟым будод, тӥр кутод; Тэле мынод, пу ваёд; Анай-атайдэ сюдод". - "Спи, спи, мое дитё; Золотой мой клубочек; Большой вырастешь, топор возьмешь; В лес поедешь, дров привезешь; Родителей прокормишь".

Поэтические образы удмуртских колыбельных песен знакомят детей с окружающей действительностью, с животным и растительным миром. У удмуртов излюбленными образами колыбельных  песен, как и у русских, являются голуби - "дыдыке".

Для колыбельных  песен удмуртского народа характерны различные поэтические определения  – эпитеты, играющие большую роль в создании ярких красочных образов, привлекательных для детей. Постоянным является эпитет "зарни" – "золотой", который часто употребляется  со словами "бугоре", "комоке" – "клубочек", "комочек".

Нередки случаи употребления в колыбельных песнях сравнений. Обычно они создаются при помощи служебного слова "кадь" – словно, будто, ровно: "Бай, бай, нуные; курка  куды кадь дӧдьыед; Горд атас кадь валъёсыд..." - "Баю, баю, мое дитё; Словно индюшечье лукошко твои сани; Словно красный петух твои лошадки..."

Женщина-удмуртка сравнивает своего ребенка яблоневым  цветочком - "улмопуысь сяськаен". Пример сравнения ребенка с растением  в фольклоре различных народов  позволяет ученым утверждать, что  подобные аналогии наиболее архаичны и восходят к мифологическому  мироощущению. Особая выразительность  и эмоциональность колыбельных  песен удмуртов создается употреблением  притяжательных суффиксов, придающим  словам-обращениям ласкательное значение: "чебере", "гыдыке", "нуныкае" – "красавчик мой", "голубочек мой", "дитя/дитятко мое"^[20].

Лирические песни

Смотри также: Тексты лирических песен

Драматическая ситуация в жизни отдельного члена коллектива: смерть близкого человека, отъезд девушки  из родительского дома, проводы в  солдаты формируют особый песенный жанр – причитания и способствуют переходу лиро-эпики в лирику. Наблюдаются  разные уровни создания текстов –  от напевов на припевные слова  до лирических песен. В причитаниях  последнего типа возможно выделение  отдельных мотивов, являющихся их сюжетообразующей основой. По сути дела, это уже лирические песни, и именно поэтому легко  выделяются из обряда, живут вне  его и становятся основой для  создания новых лирических песен^[21].

К обрядовой песенной поэзии восходит генезис не только поэтических приемов, но и всей лирической традиции в целом. Выделение лирического  начала в обрядовых песнях - более  поздняя и поэтому качественно  новая ступень эстетического  воспроизведения действительности, когда изображение психического состояния индивида берет верх и  в определенной мере отвергает каноны, выработанные обрядовым фольклором^[2].

Лирические песни - это слой народного творчества, наиболее близкий нашему времени. Формируясь в недрах календарных обрядов, свадебного обряда, лирические песни постепенно приобрели самостоятельное значение. Их стали петь во время посиделок, уличных гуляний, домашних рукодельных  работ. Эти песни в народе нередко  называют огшоры кырӟан (будничные  песни), подчёркивая тем самым, что  их поют вне праздников, в повседневной жизни.

Мир чувств и ощущений, выраженный в лирических песнях, разнообразен и самобытен. Это и печаль неразделённой  любви («Монэ куштӥд»), и горькая  жалоба на тяжёлую жизнь батрака («Арама кузя»). Но это и выражение  радости полноты жизни, которая  видится в семье, богатой детьми («Пиё, пиё коркае»), где есть заботливые отец и мать («Та коркалэн шулдырез мемей-дядяй вань ӵоже»).

Среди лирических песен особое место занимают песни-размышления (кырӟанъёс-малпаськонъёс). Лирика в  них приобретает философскую  окраску. Раздумье о смысле жизни  содержится в песне «Тон но пинал вал». Смена поколений подобна чередованию дня и ночи, когда на смену дневному светилу приходит луна:

Шунды но ӝужа но, шунды но пуксе но, / Солнце восходит, солнце садится,

Нош ик со интые  толэзь но ӝужа. / А на его место луна восходит.

Пиос но будо но, пиос но кошко но, / Сыновья растут, сыновья уходят,

Нош ик со интые  пиос будыло. / А на их место другие сыновья подрастают.

Сожалея об уходящей молодости, человек утешает себя тем, что это так же естественно  и неизбежно, как движение времён года, как чередование работ в  поле («Юг-юг ӝужалоз»). Иногда вся песня  строится на сопоставлении весеннего  времени - юности, летнего времени - молодости, осени - периода зрелости, зимы - старости. Каждое время года характеризуется  своими цветовыми эпитетами, проецирующимися  на человеческую жизнь: зелёная весна, пёстрые краски лета, блёклые краски осени, белая зима.

Своеобразен мир  лирических песен, отражающих древние  анимистические представления, т. е. веру в то, что человек после смерти продолжает жить в природе:

Сюрес дурын лабрес кызьпуэд - / У дороги развесистая  берёза -

Сое эн кора, дядие. / Не руби её, отец.

Сюрес дурын лабрес кызьпуэд - / У дороги развесистая  берёза -

Со луоз мынам  мугоры. / Это будет моё тело.

В музыкальном отношении  лирические песни делятся на два  вида: скорые и протяжные.

Хороводные, игровые и плясовые песни

Смотри также: Тексты хороводных и игровых песен

Хороводные песни - один из малоизученных пластов  в удмуртской фольклористике. Все  они когда-то были приурочены к народному  календарю. Однако уже к XVIII веку произошло ослабление календарной приуроченности песенно-обрядового фольклора, изменение его основных функций. Многие песни, связанные с календарем и семейными обрядами, перешли в празднично-игровой фонд, приобрели чисто эстетическую, зрелищно-игровую функцию^[22].

Большим событием в праздничной жизни удмуртской молодежи были весенне-летние гуляния, которые обычно проводились на специально предназначенных для этого местах: на горе или пригорке (шудон гурезь, шор муӵ); на меже между селениями (грань вис) эту межу никогда не распахивали; каких-либо отдельных  приметных деревьев за деревней; на мосту, где обычно был дощатый  настил; нередко же просто за околицей или посреди деревни. Весенние гуляния начинались, когда просыхала земля, но главным образом по окончании весеннего посева и продолжались до времени сенокоса или страды.

Под влиянием христианства точкой отсчета в календарном  цикле становится христианская Пасха. Она вбирает в себя обряды встречи  весны и первой борозды, приурочивая  ритуально-игровые моменты непосредственно  к этой дате^[23].

В пятницу перед  Пасхой (Бадӟым Акашка) молодые парни  делали где-нибудь на возвышенном месте  качели. Когда качели были готовы, ходили по тем домам, где были девушки. Те угощали их кумышкой. Почти семь недель после Пасхи молодые парни  и девушки в каждый четверг  и пятницу играли под качелями. Во время качания пели песни. Проводили  под качелями целые ночи. В таких  гуляниях принимали участие только девушки и парни^[16].

У южных удмуртов на третий день праздника Акашка (Быдӟым нунал) вечером молодежь поочередно качалась, играла в "пятнашки", "горелки", водила хороводы, во время которых  пела весенние песни^[24]. Праздник завершался веселыми играми. Перед рассветом молодежь, распевая хороводные песни, шла с места проведения игр вокруг деревни. Обойдя ее, они разламывали качели, после чего, подойдя к изгороди, пели, ударяя по ней:

Ыжгон туге вал, / У  меня шерстобитная струна,

Жын-жан гынэ шуэ  вал; / Звонко-звонко била она;

Ми ке тугим, ӟеч  тугом, / Если взобъем (шерстъ), хорошо собьем,

Котьмар ужез ӝог  каром. /Какую угодно работу успешно  выполним^[23].

Популярная песня «Айкай», так же в основе музыкального ритма имеет формулу, широко распространённую в древнейших обрядовых песнях южных удмуртов: календарных, свадебных, поминальных. Один из вариантов этой песни, бытующий у удмуртов Бавлинского района Татарии, сопровождался своеобразной игрой. Девушки становились двумя шеренгами, брались за руки, развернувшись в одну сторону, образуя полукруг. В центре полукружия в шеренге образуется небольшое пространство, куда поочерёдно становятся парни, сменяя один другого. В самом начале игры девушки пели традиционную строфу игровой песни ай-кай гур, называемой так благодаря рефрену-возгласу ай-кай:

Ай-кай но арлэн ортчемез, ай-кай, / Ай-кай, ещё один год прошёл, ай-кай,

Кускись путолэн  но пӧсьтэмез, ай-кай. / Даже нарядный кушак износился, ай-кай.

Пӧсьтоно путо, мед ик но пӧсьтоз, / Положено износиться кушаку - пусть износится,

Ортчонтэм даур лусал  ке, ай-кай. / Вот молодость бы как-то удержать, ай-кай.

Затем девушки пели для каждого вставшего в шеренгу  парня какую-либо строфу из песни  другого жанра - свадебной, гостевой, рекрутской, шуточной - на тот же напев  первой строфы. Содержание строфы, спетой для парня, говорит о его недостатках  или предвещает, что с ним произойдёт в этом году. Завершала игру та же строфа, которую пели в самом начале. Такая игра повторялась на горе каждый вечер, начиная с 4-го дня после  Пасхи, вплоть до начала сенокоса.

Широко известная  по всей Удмуртии песня «Вало но возь вылын», возникшая, как предполагается, на родине К. Герда в Вавожском районе, типологически близка календарной обрядовой песне катания на лошадях (ворттылон гур), звучавшей на празднике Куар сур (праздник листвы) 12 июля.

Одной из самых  популярных весенне-летних игр-хороводов  молодежи является игра "Ӟазег уя, ӵӧж уя". В ней принимают участие все девушки и парни, пришедшие на праздничное гуляние, на специальную площадку в конце деревни. Они становятся парами в длинную шеренгу, а игрок, оставшийся без пары, идет в ее начало. Все игроки в шеренге берутся за руки попарно и, покачивая ими, поют: