Удмуртский фольклор

УДМУРТЫ

Удму́рты (ранее — вотяки́; удм. удмурт, удморт, мн.ч. удмуртъёс) — финно-угорский народ, проживающий в Удмуртской Республике, а также в соседних регионах. Говорят на русском и удмуртском языках финно-угорской группы уральской семьи. Внутри своей языковой группы удмуртский язык вместе с коми-пермяцким и коми-зырянским составляет пермскую подгруппу. По переписи 2010 года в России проживало 552 тысяч удмуртов, в том числе в самой Удмуртии — 410 тысяч. Кроме того, удмурты живут в Казахстане, Украине, Белоруссии, Узбекистане. Основная религия — православие, в сельской местности включающее остатки дохристианских верований.

Ведущее место в удмуртском фольклоре занимает песня. Об устойчивых традициях песенного творчества говорит их многоголосие. Петь, по представлениям удмуртов, должен уметь каждый, кто  научился говорить. Человека, не умеющего петь, насмешливо называют паллян кырӟась, т.е. поющий влево, уводящий мелодию. Но в то же время человек, выделяющийся искусством пения, по народным представлениям, не может быть счастливым. "С детства в пении искусен, видно, буду несчастливым" — поется в одной из песен.

Песня сопровождала удмурта  всю жизнь, от рождения до смерти. Их складывали по разным поводам. Фольклористами зафиксированы свадебные, рекрутские и солдатские, лирические, озорные игровые и плясовые, сиротские и песни о несчастной доле, ныне забытые охотничьи и песни пчеловода, календарно-обрядовые, песни о гражданской и Великой Отечественной войнах и колхозной жизни^[1].

Сопровождавшие календарные  и семейные праздники, они отразили в себе магическое отношение людей  не только к слову, но и к мелодии, что нашло отражение даже в  соответствующих названиях: в северной удмуртской традиции – крезь и  мадь, в южной – гур и кырӟан. Крезь или гур – напев, мелодия, мотив, песня без слов – является составной частью обрядов, помогающей осмыслить и прочувствовать происходящие события. Мадь или кырӟан – песня  со словами. Под этим термином объединяются песни более позднего происхождения, исполнявшиеся повседневно вне  связи с обрядами, а также современные  сюжетные и русские заимствованные песни^[2].

К указанным различиям  северных и южных песенных традиций можно присовокупить также различия структур песенных напевов, строений поэтических  текстов, особенностей певческой манеры и мн. др. Более детальное, углублённое  изучение музыкальных традиций показывает, что наряду с северной и южной  выделяется центральная зона, имеющая  отличительные черты в западной и восточной частях. Музыкальный фольклор удмуртов, живущих за пределами Удмуртии - на территориях Татарстана, Башкортостана, Кировской и Пермской областей, - также имеет свои стилевые особенности^[3].

В удмуртской песенной системе  существует значительный слой песен, которые  можно обозначить как "музыкальные  знаки" определенной местности. Основная их особенность заключается в  узколокальности: каждая деревня или  группа родственных деревень обладает своим "музыкальным символом" – напевом, который должен исполняться  в строго определенное время и  только жителями этой деревни. Сами носители традиции отчетливо осознают эту  особенность, объясняя свое стремление к "музыкальному" обособлению  краткой фразой: "Акашку поем своим  родом (аслаз ӵыжы-выжыёсыныз), чужих не пускаем" (Кукморский р-н Татарстана, д. Нижний Кумор).

Корни этого уникального  в культуре финно-угорских народов  явления восходят, очевидно, к принципу родовой экзогамии, доминировавшему  в институте воршуда - родственном  объединении, имеющем одного покровителя. Вполне очевидно, что в песенной системе древних удмуртов могли  существовать "родовые" напевы, призванные отличить один род от другого.

Эта "песенная стихия" подчиняется строгим законам  пространственно-временной организации. Ритм окружающей природы, космоса влияет на ритм "песенного времени", чутко  улавливающего спады и подъемы  в годовом цикле. Наибольшей интенсивностью озвучены края годового цикла: начала весенне-летней и осенне-зимней половины года. Начало "летнего" года знаменуется  проведением обряда Акашка с "многоканальным" звучанием узколокальных напевов  в замкнутом кругу близких  родственников, не принимающих в  этот день "чужих". Осенний пир  Сӥзьыл юон, обряды осеннего ряженья  пӧртмаськон открывают другую – зимнюю – половину года с празднованиями родни из соседних, часто далеких деревень. Акустический код священного времени зимних и летних святок вожо дыр и инвожо дыр (букв, "священное время", "небесное священное время"), напротив, исключал громкое обрядовое пение, дабы не тревожить землю, природу, когда она набирается новой силы.

Обрядовые песни

Система песенных жанров удмуртов опирается на обрядовый фольклор. Календарные и семейно-бытовые  обрядовые песни - фундамент, на котором  вырастают остальные виды традиционных песен. Ещё до Великой Отечественной  войны жизнь деревни регламентировалась в основном последовательностью  земледельческих праздников, обрядов, повторяемых из года в год.

Обрядовые песни - как календарные, так и семейные - составляют наиболее архаичный пласт музыкального фольклора. Они относятся к разряду так  называемых приуроченных песен, которые  не принято было петь вне времени  праздника или обряда. У удмуртов некоторых регионов сохранилась  идущая с более глубокой древности  приуроченность напева к определённому  периоду года. Не отделяя себя от мира природы, люди в прошлом внимательно  наблюдали её жизнь и особо  отмечали переломные моменты расцвета и угасания.

1.формульность

Песенная система жанров удмуртского фольклора характеризуется  ограниченным набором обрядовых  напевов. По сравнению, например, с восточно-славянской песенной культурой, в которой одна только свадьба обслуживается несколькими различными песнями, в каждой удмуртской локальной традиции функционируют всего несколько традиционных напевов. Это может быть объяснено чрезвычайно насыщенной функциональной нагрузкой напевов, каждый из которых может исполняться носителями традиции в самых различных по целевой установке обрядах.

Наибольшая нагрузка лежит  на свадебном напеве, который почти  в каждой удмуртской локальной традиции имеет несколько функций. Помимо собственно свадьбы он повсеместно  звучит на больших поминках йыр-пыд  сётон, призванных умилостивить умерших  предков. На обряде поминок этот напев  меняет свою знаковую сущность, что  отражается на контексте исполнения: участники свадебного обряда, исполняя песню, двигаются в кругу по солнцу, на поминках – против; обход домов родственников вовремя свадьбы происходит против течения реки, на поминках поминальное лукошко с пением свадебного напева относят вниз по течению реки. Свадебный напев озвучивал и обряд мудор сюан (букв, "свадьба мудора"), заключавшийся в перенесении семейной святыни воршуд из отцовского дома к отделившемуся сыну.

Пением свадебного напева сопровождались и 3.окказиональные обряды: очищение дома от клопов урбо келян (проводы  клопа), обряд изгнания капустных  червяков нумыр келян (проводы червяка). В Кезском районе под пение  свадебного напева избавлялись от капустных  червяков: из одной деревни собирались 10-20 детей (могли быть и старики), двигаясь друг за другом вдоль грядок, с песней собирали червяков с капустных  листьев и складывали их в лапоть. Пройдя таким образом огороды, с шумом, звоном колокольчиков спускались к воде, стараясь не уронить ни одного червячка. Вставали около речки или пруда и под этот же напев бросали лапоть в воду. Возвращались тихо, без шума^[2]. Сопоставляя ситуации, во время которых исполнялся свадебный напев1) сюан гур, можно заключить, что во всех случаях это был переломный, критический момент либо человеческого бытия, либо жизни живого существа, либо жизни природы.

Функционально насыщенным оказался и другой напев свадебного обряда 2)- ныл келян сям "напев проводов невесты". Провожая в последний  путь умершую незамужнюю девушку, ее подруги, как и в свадебном  обряде, поют ей напев проводов. Тот  же напев звучит и на проводах весны: молодежь деревни собирается накануне Троицы и всю ночь гуляет по округе с пением напева проводов невесты.

Столь же неоднозначно использовались в фольклорной практике1) напев  моления Вӧсь гур и2) напев проводов Келян гур. Первый в некоторых южных районах звучал на различных календарных праздниках, а также на празднике пчеловодов; второй мог сопровождать проводы невесты на свадьбе, солдата в армию и проводы гостей^[3].

Таким образом, функциональная перекодировка песенных жанров отражает изначальную амбивалентность мелодий, способных, по представлению древних, в равной степени влиять на плодородие земли и человека^[2].

Мелодии обрядовых песен  живут в виде многочисленных вариантов  одного напева, существующего в представлении  людей как звуковой символ того или  иного обряда, в виде узнаваемой всеми звуковой модели. Напевы имеют  неодинаковые ареалы распространения. Например, свадебные мелодии (сюан гур), будучи напевами межродового общения, распространены обычно на широкой территории, включающей иногда не один административный район, тогда как напевы календарных  песен охватывают менее масштабную территорию, нередко ограниченную местами  проживания одной родовой группы^[3].

Повествовательный строй  обрядовых песен явился органическим продолжением традиции необрядовых  импровизаций, например, промысловых  песен, представлявших собой ритмизированный  напев-рассказ о действиях охотника при поимке зверя. К этому типу относятся и песни, исполняемые  бортниками. Но чаще А необрядовые импровизации не имели устойчивых текстов, исполнялись без слов или на припевные слова, перемежаемые отдельными словами, предложениями по принципу "пою то, что вижу". Несомненно сходство этих песен с саамскими и карельскими песнями-йойгами, коми бытовыми импровизациями, угорскими нуранкыы. Именно эти поэтические приемы стали основой в формировании стиля и необрядовой удмуртской песни (описание природных явлений, внешности, костюма и т.д. в виде кумулятивного нанизывания образов).

К обрядовой песенной поэзии восходит генезис не только поэтических  приемов, но и всей лирической традиции в целом. Выделение лирического  начала в обрядовых песнях - более  поздняя и поэтому качественно  новая ступень эстетического  воспроизведения действительности, когда изображение психического состояния индивида берет верх и  в определенной мере отвергает каноны, выработанные обрядовым фольклором^[2].

2. Комбинация стихов

Мелодии древнейших обрядовых  песен политекстовые. Один напев  сочетается с целой группой традиционных однострофных (иногда двустрофных) поэтических  текстов. При каждом новом исполнении песни строфы комбинируются заново, в зависимости от воли поющих, поэтому каждый раз образуется новая композиция^[3].

3. Символичность

Для образной системы удмуртских песен характерны сравнения, сравнительные  конструкции образов-символов, символические  ситуации, предметная символика. Например, женитьба в свадебной песне уподобляется переправе через реку, собиранию цветов; основной символ невесты – цветок, ягодка, цыпленок, жениха – коршун. Большую роль в обрядовых песнях играет метафорическая замена, в некоторых восходящая к табу, цветовая символика и сопоставительные конструкции^[5].

 А так же использование  тавтологии, тирадности, вариационного  перечисления, синонимического параллелизма, ступенчатого сужения образов^[6]. Их корни находятся в самых архаичных пластах поэзии: в календарных, свадебных, поминальных песнях. Суть в том, что в ряде параллельно построенных предложений одна часть (или одно слово) повторяется неизменно, имея постоянное место в каждом предложении, другая же часть варьируется, как это видно в свадебной песне:

Кытконтэм но валъёсмес кыткыса но ми лыктӥм./ Лучших рысаков запрягли мы и приехали.

Дӥсянтэм но дэреммес дӥсяса но ми лыктӥм./ Ненадёванные рубашки надели мы и приехали.

Верантэм но кылъёсмес вераны но ми лыктӥм./ Заветные слова высказать мы и приехали.

В песнях более позднего слоя приём вариационного перечисления становится важнейшим средством  художественного выражения. Так, в  популярной плясовой песне «Корка берад  кеносэд» цепочка перечисляемых  образов располагается от ближних  предметов ко всё более дальним: изба, амбар, огород, изгородь, поле, полоса (пашни), лошадь, плуг, борона, Ваня, жеребёнок и скворец. Бойкая, весёлая песня как бы приглашает проследить взглядом за всеми предметами и удивиться зоркости глаз, увидевших вдали точку летящего скворца.

Приём двучленного психологического параллелизма строится на сопоставлении  мира человека и природы: Али вал  ук, али вал ук ӵуж ӟег пӧлын лыз сяська,/ Только что цвёл, только цвёл среди жёлтой ржи василёк, Али вал ук, али вал ук дас вить арес дауре./Только что было, только было мне пятнадцать лет.

Горе матери, расстающейся с дочерью - невестой или сыном  -рекрутом, в песнях проводов (келян гур) сопоставляется с болью гусыни, потерявшей гусёнка:

«Та-ра-рак!» - но кароз у  к тӧдъы но ӟазегед, / «Та-ра-рак!» - вскрикнет белая гусыня,

Вордылэм но пиоссэ душес басьтыку. / Когда гусёнка ястреб схватит.

«Ой-ой-ой!» - но шуоз ук вордылэм но анаед, / «Ой-ой-ой!» - запричитает родимая мать,

Вордылэм но пиоссэ армие басьтыку. / Когда родного сына в армию заберут^[3].

Из композиционных форм обрядовой  песни наиболее характерны диалогическое  и повествовательно-монологическое построения^[6].

Песни семейных обрядов

Обрядовый фольклор семейно-бытового функционирования удмуртов составляют четыре группы напевов: свадебные, гостевые, похоронно-поминальные и рекрутские.

В песнях свадебного обряда прежде всего выделяют песни невесты. Свадьба не всегда была радостным событием для девушки. Ей приходилось покинуть родных, родной дом, деревню, уехать в чужую семью, привыкать к новому окружению. Ситуация усугублялась еще и тем, что зачастую родители договаривались о браке детей, не спрашивая их согласия, и девушке приходилось выйти замуж за нелюбимого человека. В своих песнях она грустила о том, что ее молодость закончилась, жаловалась на родителей за то, что они отправляют ее в чужую семью, горевала о недоделанной работе, сетовала на то, что родители напрасно ее вырастили. Нередко в песнях невесты встречается мотив сравнения расставания с молодостью со смертью. В некоторых песнях, не говоря напрямую о смерти, девушка видит, как ее тело становится землей, руки – мусором в воде, платье – сетью, мониста – рыбной чешуей. В других песнях она говорит о том, что нужно сделать ее родным, когда будут хоронить ее. Не смотря на то, что подобные настроения в песнях невесты встречаются довольно часто, это не означает того, что девушка думала о самоубийстве. Эти мотивы связаны региозными верованиями удмуртов и представлением наиболее важных моментов в жизни - свадьбы, проводов в армию - как нового рождения. Умирает девушка, невеста – рождается женщина, жена.