Музыка эпохи Средневековья

Автор: Пользователь скрыл имя, 05 Сентября 2011 в 20:59, курсовая работа

Краткое описание

Для раскрытия темы определена следующая структура исследования: работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы. В первой главе мы дадим общую характеристику музыки Средневековья и ее исторические периоды появления в различных странах. Вторая глава будет посвящена музыкальному образованию средних веков. В третьей главе мы более подробно познакомимся с развлекательной музыкой эпохи Средневековья - рыцарской лирикой трубадуров. В четвертой затронем тему литературы о музыке.

Оглавление

Введение 3
Глава 1. Музыка Средних веков 5
Глава 2. Музыкальное образование эпохи Средневековья 14
Глава 3. Лирика трубадуров 17
Глава 4. Литература о музыке в Средневековье 37
Заключение 42
Список используемой литературы

Файлы: 1 файл

Музыка Эпохи Средневековья - курсовая.doc

— 207.50 Кб (Скачать)
 

АЛЬБА 

Дама  и друг ее скрыты листвой 
Благоуханной беседки живой.  
"Вижу рассвет!" - прокричал часовой.  
Боже, как быстро приходит рассвет!  
 
- Не зажигай на востоке огня -  
Пусть не уходит мой друг от меня,  
Пусть часовой дожидается дня!  
Боже, как быстро приходит рассвет!  
 
- Нежный, в объятиях стан мне сдави,  
Свищут над нами в ветвях соловьи,  
Сплетням назло предадимся любви,  
Боже, как быстро приходит рассвет!  
- Нежный, еще  раз затеем игру,  
Птицы распелись в саду поутру,  
Но часовой не сыграл ту-ру-ру,  
Боже, как быстро приходит рассвет!  
 
- Дышит возлюбленный рядом со мной,  
В этом дыханье, в прохладе ночной 
Словно бы нежный я выпила зной.  
Боже, как быстро приходит рассвет!  
 
Дама прельстительна и весела 
И красотой многим людям мила,  
Сердце она лишь любви отдала.  
Боже, как быстро приходит рассвет!
 

ТЕНСОНА

    Темой этого поэтического диспута двух трубадуров (родовитого и незнатного) является один из центральных вопросов поэтики провансальских трубадуров – вопрос о так называемом trobar clus ("замкнутой манере") – тёмном, затруднённом стиле поэзии. Рамбаут выступает в защиту этого стиля, тогда как Гираут высказывается в пользу простого и ясного, всем понятного языка.

    Гираут  де Борнейль (расцвет творчества 1175 – 1220) и Рамбаут III, граф Оранский (правил 1150 – 1173). 

    -- Сеньор Гираут, да как же так?

    Вы  утверждали, слух идёт,

    Что песням тёмный слог нейдёт, --

    Тогда я вам

    Вопрос  задам:

    Ужель, избрав понятный слог,

    Себя  я показать бы мог? 

    -- Сеньор Линьяуре1, я не враг

    Затей словесных, -- пусть поёт

    Любой, как петь его влечет, --

    Но  всё же сам

    Хвалу воздам

    Лишь  простоте певучих строк:

    Что всем понятно – в том и прок! 

    -- Гираут, зачем тогда, чудак,

    Трудиться, зная наперед,

    Что труд усердный пропадёт

    Не  к знатокам,

    А к простакам,

    И вдохновенных слов поток

    В них только вызовет зевок?

    -- Линьяуре, я – из работяг,

    Мой стих – не скороспелый плод,

    Лишённый  смысла и красот.

    Вот и не дам

    Своим трудам

    Лишь  тешить узенький мирок.

    Нет, песни путь – всегда широк!

    -- Гираут! А для меня – пустяк,

    Широко  ль песня потечет.

    В стихе блестящем – мне почет.

    Мой труд упрям,

    И – буду пряма, --

    Я всем свой золотой песок

    Не  сыплю, словно соль в мешок! 

    -- Линьяуре! Верьте, много благ

    Спор  с добрым другом принесёт,

    Коль  бог от ссоры упасет.

    Что здесь и там

    По  временам

    Я допускал на вас намек,--

    Поставлю  сам себе в упрёк! 

    -- Гираут! И мне понятен смак

    Задорных  шуток и острот – 

    Нет! Вам их не поставлю в счёт,

    Вес не придам

    Таким словам.

    В другом – тревог моих исток:

    Люблю я, сердцем изнемог! 

    -- Линьяуре! Хоть отказа знак

    Красавица вам подаёт,

    Бывает  смысл совсем не тот:

    И по глазам Дано сердцам

    Узнать, что это всё – предлог

    Раздуть любовный огонёк! 

    -- Гираут! Сочельник недалёк,

    Зачем спешите за порог?

    -- Линьяуре, вдаль я не ездок,

Да сам король на пир повлёк.

    Маркабрюн. ПАСТОРЕЛА.

    Приводимая  пасторела, представляющая спор рыцаря с пастушкой, является наиболее типической для жанра; встречаются, однако, и другие формы, более дидактические, где рыцарь ведет беседу не с пастушкой, а с пастухом. 

    Встретил  пастушку вчера я,

    Здесь, у ограды блуждая.

    Бойкая, хоть и простая,

    Мне повстречалась девица.

    Шубка на ней меховая,

    И кацавейка цветная,

    Чепчик  – от ветра прикрыться. 

    К ней обратился тогда я:

    Милочка!2 Буря какая!

    Вьюга взметается злая! 

    -- Дон! – отвечала девица, --

    Право, здорова всегда я,

    Сроду простуды не зная.

    Вьюга пускай себе злится! 

    -- Милочка! Лишь за цветами

    Шёл я, но вдруг будто в раме

    Вижу  вас между кустами.

    Как хороши вы, девица!

    Скучно  одной тут часами,

    Да  и не справитесь сами –

    Стадо у вас разбежится! 

    -- Дон! Не одними словами,

      Надо служить и делами 

    Донне, восславленной вами.

    Право, -- сказала девица,--

    Столько забот со стадами!

    С вами пустыми речами

    Тешиться  мне не годиться. 

    -- Милочка, честное слово, 

    Не  от виллана простого,

    А от сеньора младого

    Мать  родила вас, девица!

    Сердце  любить вас готово,

    Око всё снова и снова

    Смотрит – и не наглядится. 

    -- Дон! Нет селенья такого,

    Где б не трудились сурово

    Ради  куска трудового.

    Право, -- сказала девица,--

    Всякий  день, кроме седьмого – 

    Дня воскресенья святого,

    Должен  и рыцарь трудиться. 

    -- Милочка, феи успели

    Вас одарить с колыбели, --

    Но  непонятно ужели

    Вам, дорогая девица,

    Как бы вы похорошели,

    Если  б собой вы велели

Рядышком  мне приютиться!

    -- Дон! Те хвалы, что вы пели,

    Слушала я еле-еле, --

    Так они мне надоели!

    Право, -- сказала девица, --

    Что бы вы там ни хотели,

    Видно судьба пустомеле

    В замок ни с чем воротиться! 

    
    -- Милочка, самой пугливой,

    Даже  и самой строптивой,

    Можно привыкнуть на диво

    К ласкам любовным, девица;

    Судя  по речи игривой,

    Мы  бы любовью счастливой

    С вами могли насладиться. 

    -- Дон! Говорите вы льстиво,

    Как я мила и красива,

    Что же, я буду правдива;

    Право, -- сказала девица, --

    Честь берегу я стыдливо,

    Чтоб  из-за радости лживой

    Вечным  стыдом не покрыться. 

    -- Милочка! Божье творенье

    Ищет  везде наслажденья,

    И рождены без сомненья, 

    
    Мы  друг для друга, девица!

    Вас призываю под сень я, --

    Дайте же без промедленья

    Сладкому  делу свершиться! 

    -- Дон, лишь дурак от рожденья

    Лёгкой  любви развлеченья

    Ищет  у всех в нетерпенье.

    Ровню пусть любит девица.

    Исстари общее мненье:

    Если  душа в запустенье,

    В ней лишь безумство плодиться. 

    -- Милочка! Вы загляденье!

    Полно же без сожаленья

    Так над любовью глумиться.

    -- Дон! Нам велит Провиденье:

    Глупым  – ловить наслажденье,

    Мудрым  – к блаженству стремиться!

 

    Бертран де Борн. 

    Бертран де Борн – небогатый лимузинский  барон (около 1140 – 1215; расцвет творчества между 1180 –1195), видный поэт своего времени. Будучи типичным представителем феодально-рыцарских кругов, Бертран де Борн принимал деятельное участие в феодальных распрях, прославлял войну, а также не скрывал своей ненависти крестьянам и горожанам. Вымышленные биографии объединяют вокруг его имени ряд легенд, приписывающих ему едва ли не руководящую роль в войнах его времени, в частности в войнах короля английского Генриха II Плантагенета со своими сыновьями. Эта вымышленная биография вдохновила и Данте, поместившего Бертрана де Борна, "ссорившего короля-отца с сыном", в ад ("Божественная комедия", песнь 28-я "Ада"). 

 

     ПЛАЧ.

    "Плач" посвящен младшему сыну Генриха  II Плантагенета – Джефри, герцогу Бретонскому, возглавившему восстание лимузинских баронов против своего отца – их сеньора. В самом разгаре междоусобной войны Джефри неожиданно умер от горячки (1183).

    Наш век исполнен горя и тоски,

    Не  сосчитать утрат и грозных  бед.

    Но  все они ничтожны и легки

    Перед бедой, которой горше нет,--

    То  гибель Молодого Короля.

    Скорбит душа у всех, кто юн и смел,

    И ясный день как будто потемнел,

    И мрачен мир, исполненный печали. 

    Не  одолеть бойцам своей тоски,

    Грустит о нём задумчивый поэт,

    Жонглёр забыл весёлые прыжки,--

    Узнала  смерть победу из побед,

    Похитив Молодого Короля.

    Как щедр он был! Как обласкать умел!

    Нет, никогда столь тяжко не скорбел

    Наш бедный век, исполненный печали. 

    Так радуйся, виновница тоски,

    Ты, смерть несытая! Ещё не видел свет

    Столь славной жертвы злой твоей руки, -

    Все доблести людские с юных лет

    Венчали Молодого Короля.

    И жил бы он, когда б Господь велел, -

    Живут же те, кто жалок и несмел,

    Кто предал храбрых гневу и печали. 

    В наш слабый век, исполненный тоски,

    Ушла  любовь – и радость ей вослед,

    И люди стали лживы и мелки, 

    И каждый день наносит новый вред.

    И нет уж Молодого Короля…

    Неслыханной отвагой он горел,

    Но  нет его – и мир осиротел,

    Вместилище  страданья и печали. 

    Кто ради нашей скорби и тоски

    Сошел с небес и, благостью одет,

    Сам смерть принял, чтоб, смерти вопреки,

    Нам вечной жизни положить завет, -

    Да  снимет с Молодого Короля

    Грехи и вольных, и невольных дел,

    Чтоб  он с друзьями там покой обрел,

    Где нет ни воздыханья, ни печали!

 

 

     БАЛЛАДА

    Анонимная песня XII в.

    Баллада связана с весенними обрядами – с выборами в качестве "королевы весны" самой красивой из девушек и с плясками вокруг майского (апрельского в Провансе) деревца. 

    1 Всё цветёт! Вокруг весна!

    -- Эйя! –

    Королева  влюблена

    -- Эйя! –

    И, лишив ревнивца сна,

    -- Эйя! –

    К нам пришла сюда она,

    Как сам апрель, сияя.

    А ревнивцам даём мы приказ:

    Прочь от нас, прочь от нас!

    Мы  резвый затеяли пляс. 

    2 Ею грамота дана,

    -- Эйя! –

    Чтобы в круг вовлечена,

    -- Эйя! –

    Заплясала вся страна

    -- Эйя! –

    До  границы, где волна

    О берег бьёт морская.

    А ревнивцам даём мы приказ:

    Прочь от нас, прочь от нас!

    Мы  резвый затеяли пляс. 
 

    3 Сам король тут, вот те на!

    -- Эйя! –

    Поступь старца неверна,

    -- Эйя! –

    Грудь тревогою полна,

    -- Эйя! –

    Что другому суждена

    Красавица такая.

    А ревнивцам даём мы приказ:

    Прочь от нас, прочь от нас!

    Мы  резвый затеяли пляс. 

    4  Старца ревность ей смешна,

    -- Эйя! –

    И любовь его скучна,

    -- Эйя!  -

    В этом юноши вина,

    -- Эйя! –

    У красавца так стройна

    Осанка  молодая.

    А ревнивцам даём мы приказ:

    Прочь от нас, прочь от нас!

    Мы  резвый затеяли пляс. 

    5  Хороша, стройна, видна, --

    -- Эйя! –

    Ни  одна ей не равна

    Красавица другая.

    А ревнивцам даём мы приказ:

    Прочь от нас, прочь от нас!

    Мы  резвый затеяли пляс.

 
 

     При большом количестве оттенков трубадурской лирики общей ее чертой является стремление к земной радости, материальной красоте, но в то же время и к благородству чувств. «Радость», «молодость» и «мера» (т. е. гармония, благообразие, разумная форма всякого чувства и его проявления) постоянно встречаются в поэзии трубадуров. Любовь, составляющая основную тему трубадурской поэзии, понимается ею как чувство, захватывающее всего человека, облагораживающее его и влекущее ко всему прекрасному и доблестному. Любовь, по мнению трубадуров, определяется личным свободным выбором, отрицающим сословные, церковно-феодальные узы. Вот почему весьма обычный мотив в трубадурской поэзии — то, что предметом любви является замужняя женщина, жена другого. В этом сказывается естественный протест человеческого чувства против господствующего в аристократической среде того времени (как и впоследствии) типа браков, при котором определяющим моментом были имущественные, родовые или династические интересы родителей лиц, вступающих в брак, но только не личное чувство последних.

     Лирика  трубадуров развивалась примерно в  течение полутораста лет — в XII—XIII вв. Классическим периодом их творчества является последняя четверть XII в., когда трубадуры находились в наиболее благоприятных условиях.

     Кроме самих стихотворений трубадуров до нас дошел составленный в XII в. сборник их биографий. Наряду с точными сведениями мы находим в них немало легенд, показывающих, как уже в те времена рисовалась жизнь поэта, склонного к необычайным чувствам и странным фантазиям.

     Что касается северофранцузских труверов, то, в целом следуя провансальским моделям, они все же расширили репертуар куртуазной лирики, канонизировав, в частности, формы народной поэзии (рондо, баллада), а также музыкальные жанры, вышедшие из церковных песнопений (лэ, мотет). И это не случайно, ибо сама творческая энергия создателей куртуазной лирики в значительной мере была направлена на создание все новых и новых жанров вплоть до того, что многие из них представлены единственным образчиком. Таковы, например, энуэг (“докука”) и плазэр (“удовольствие”) у Монаха Монтаудского, многоязычный дескорт (жанр, предполагавший выражение нарочито несогласованных чувств и переживаний) у Раймбаута де Вакейраса, секстина, созданная Арнаутом Даниэлем, и т. п.

     Полностью укладываясь в каноническую, хотя и развивавшуюся систему жанров, лирика трубадуров по самой своей сути требовала не индивидуального, а жанрового образа автора, слиться с которым стремилось реальное “я” поэта. Меняя жанр, трубадур всякий раз как бы менял и тот облик, в котором представал перед аудиторией: если, к примеру, он сочинял стихотворение, где выставлял напоказ множество своих добродетелей, то это вовсе не значило, что он действительно обладал всеми ими; это значило лишь то, что он упражнялся в жанре “похвальбы”, который требовал образа “хвастуна”; если в партименте он отстаивал преимущества “темного стиля” перед “легким”, то это говорило не столько о его подлинных поэтических предпочтениях, сколько об умении мастерски обосновать любое, на выбор взятое мнение, поскольку в другом стихотворении он мог с таким же пылом восхвалять достоинства “легкого стиля”. Конечно, в творчестве трубадуров отражались и их реальные пристрастия, вкусы и убеждения, реальный жизненный опыт и т. п., но все это неизбежно проецировалось на закрепленный в традиции ситуативный и изобразительный каркас, поскольку трубадуры были уверены, что такая традиция выработала наилучшие средства для выражения любого состояния или движения души и задача состоит лишь в том, чтобы оживить искренним чувством готовые формы жанра. Поэзия трубадуров и труверов, таким образом, строившаяся на отождествлении изображаемых явлений жизни с устойчивыми моделями ее восприятия, представляет собой один из классических вариантов “эстетики тождества” (Ю. М. Лотман). Каков же “культурный код” этой поэзии? Если в эпосе идеал куртуазии складывался по преимуществу из понятий героизма, доблести, верности и щедрости, то любовь, как мы видели на примере “Песни о Роланде”, в этот идеал либо вовсе не входила, либо составляла его периферийный момент. Новаторство трубадуров заключалось именно в том, что они не только выдвинули любовь на первый план, но и превратили ее в категорию, организующую всю систему куртуазных ценностей.

Информация о работе Музыка эпохи Средневековья