Работа А.С. Пушкина над «Станционным смотрителем»

Однако  прежде  чем  приступить  к  изучению  черновиков,  стоит  определиться,  что  значит  слово  «черновик», чем  «черновой  набросок»  отличается  от  «беловика»,  и  можно  ли  приравнивать  понятия  «черновик»  и  «черновой  набросок».  Б. В. Томашевский в своих очерках по  текстологии  пишет, что  если рукопись выглядит чисто, написана разборчиво, без помарок — это беловик; если есть помарки, зачеркнутые места и т. д. — черновик, набросок, черновой набросок.  Он  не  принимает   смешения понятий белового и чернового автографа с понятием различных «редакций» произведения («иногда черновой называют рукопись, содержащую первоначальную редакцию, а беловой — содержащую окончательную редакцию»11); и в то же время выставляет вышеприведенный чисто внешний критерий для различения этих понятий.

 По мнению  Бонди, которое мы разделяем, в  таком  случае трудно решить,  как  быть  с  несколькими  редакциями  произведения. Ведь нередки  случаи,  когда  произведение  в  каждой  новой  редакции  содержит  изменения, которых  не  было  в  предыдущем  варианте. Тогда непонятно, к  какому  типу  отнести  предыдущие  редакции: будут  ли  они  беловиками (что  вполне  возможно,  по  Томашевскому, ведь  это  текст  произведения  без  помарок  и  исправлений ) или  они  все-таки  являются  черновиками  (что  также  возможно  из-за  изменений, которые  внесены  в  последующий  вариант  текста ). Разделяя позицию С.М. Бонди,  мы  не  можем  согласиться  с  точкой  зрения  Томашевского  по  вопросу  выделения  черновиков  и  беловиков.

Томашевский  указывает, что «классификация рукописи должна исходить из материальных особенностей данного документа, независимо от отношения содержания документа к возможным другим документам», что «документ может быть охарактеризован совершенно независимо от наличия других подобных ему документов», в то же время он  предлагает следующее определение: «Впредь мы будем называть черновой - рукопись, внешний вид которой дает к тому основания; беловой — рукопись, переписанную без помарок или с небольшими поправками, не мешающими легкому прочтению ее.»12.

Не  соглашаясь  с  Томашевским, Бонди пишет  о  том, что  беловик  и черновик отличаются друг от друга,   прежде всего и главным образом по своему происхождению и по назначению.  Бонди  определяет  черновик, как   рукопись, которая  создается   в процессе непосредственной работы, сочинения произведения («вещи», как  называет  его  Бонди). Такая  рукопись  пишется  для себя и в той последовательности, в которой творческий процесс протекает, и поэтому в своей внешней форме отражает особенности этого процесса. Особенностью  черновика, является, по мнению Бонди,  то, что  автор  не  заботится  о  «внешней»  стороне  рукописи: о  ее разборчивости  и  понятности  написанного.  Он пишет для себя, с расчетом на то, что в дальнейшем этот  текст  будет расшифрован.

 Основное  отличие  беловика, по мнению Бонди,   в  том, что  он  отражает не процесс работы, а конечный ее результат;  здесь  большое  значение  приобретает  внешняя  составляющая  произведения - ясность, передача  с расположением и последовательностью графических приемов (абзацев, строк, больших букв, знаков препинания и т. д.), т.к.  беловик  предназначен  для  читателя. Опираясь  на  мнение  Бонди,  мы  можем  сделать вывод  о  том,  что  черновик  противопоставляется  беловику, т.к.  черновик  имеет  творческий  характер,  а  беловик -   является результатом чисто механической работы — списывания. Именно  эта принципиальная разница наиболее значительна   для  рукописей   Пушкина: для различения двух типов автографов не нужно обращаться ни к их содержанию, ни к другим «возможным документам». Черновик Пушкина  выглядит  следующим  образом: он  покрыт помарками, поправками, написан иногда в разных направлениях, почерк быстрый, неразборчивый, слова не дописаны и  т.д.  Беловик  выглядит  по-другому:  почерк  в  нем, по  мере  возможности, ясный, текст распределен аккуратно, идет сплошь, в нужной последовательности.

Бонди делает любопытный  вывод,  который  доказывает его точку зрения: « Если рассеянный автор, переписывая, сделает ошибку и потом зачеркнет и переправит неверно написанное слово, фразу, даже если такого рода помарки попадутся несколько раз на страницу, от этого беловик (т. е. механическая работа) не сделается черновиком (творческой работой). Внешний формальный признак — наличие или отсутствие помарок и поправок — есть признак совершенно несущественный»13.

Бонди  говорит  о  том, что  текст  в  черновике  нельзя  рассматривать  как  цельный  и  связный  текст, в  отличие  от  беловика, так  как  в  черновом  варианте  одни  строки  отрицают  другие: «Текст же черновика, в сущности, не есть текст. В нем одни строки отрицают другие; когда писалась первая строка рукописи, не предполагалась вовсе та, которая является теперь четвертой, а когда написана четвертая, то первой уже не существует, она зачеркнута. Всякий черновик включает в себя неотъемлемо момент времени. Это как бы ряд различных снимков на одной пластинке, ряд несовместимых друг с другом слоев текста».14

Такое  наблюдение  полностью  подтверждает  наше  мнение  относительно  «подвижного»  характера  черновика. Хотя  черновик  изменяется  постепенно, непрерывно — отдельные фразы, слова, части слов создаются, уничтожаются, заменяются новыми, но при этом все эти уничтоженные, переправленные и переставленные элементы остались на прежних местах, сохраняют следы своего прежнего существования. Поэтому  прочесть и передать текст черновика  не значит только прочесть и передать все слова рукописи, точно отметив, где какое из них находится, как написано и как зачеркнуто и переправлено, а значит также установить последовательность этих написаний, развернуть рукопись во времени, расслоить ее. В  работе  над  черновиком  должно быть показано, не где стоит какое-либо  слово, а когда оно появилось и уничтожено.

В своей работе «Писатель и книга»  Томашевский  пишет:  «С того момента, как мы приступаем к изучению текста, нам необходимо учесть его текучесть, постоянную изменчивость. Компоновка не передает всего чернового материала, так как она снимает какой-то один слой работы, в то время как самый черновик свидетельствует о некотором процессе, являясь документом творческого движения»15. Томашевский  придерживается   того  мнения, что  «задача изучения рукописей — воссоздать этот творческий процесс». В  этом  мы  можем  согласиться  с  исследователем: изучение  черновика  равноценно  представлению  творческой  работы,  отраженной  в  нем.

Бонди   более  подробно  определяет  цель,  к  которой  должен  стремиться  текстолог  и  говорит  о  том, что  задача текстолога, читающего рукопись, состоит  в  следующем:  если перед ним беловик, — просто прочесть его текст (или два текста, если беловик переправленный); если же черновик — то развернуть его во времени, найти последовательность в создании и уничтожении его текста и установить тот текст, на котором остановилась работа автора в данной рукописи. В  этом  аспекте  мнения  Бонди  и  Томашевского  сходятся. Оба  исследователя  отмечают  творческий  характер  рукописи. Мы  так  же  придерживаемся  того мнения, что рукопись – является  отражением  авторской  мысли, того, как  формировался  замысел произведения  и  определяем  задачу  текстолога  следующим  образом: задача  текстолога  состоит  в  том, чтобы  понять, как  происходило  написание  произведения, какие  можно  выделить  этапы  в  его  создании, какие  факторы  повлияли  на  изменение  первоначального  варианта. 

    Одна  из  особенностей  пушкинских  рукописей  состоит  в  том,  что их   нельзя  отнести  только  к  «черновикам»  или  только  к  «беловикам» (несмотря  на  то, что  Бонди  дает  достаточно  конкретное  определение  понятиям «черновик»  и   «беловик»). Эта  особенность  проявляется  в  том, что  законченный беловик потом снова перерабатывается: покрывается помарками, поправками, значками перестановки, словом, превращается в типичный черновик, требующий новой перебелки.

Бонди  говорит  о  двух  стадиях  работы, которые  следует  различать   при  изучении  рукописи, это два типа автографа: прежний, основной беловой текст и черновик, отражающий его переработку. Интересно, что  на практике такой  способ  никаких затруднений и не представляет, так как аккуратный почерк основного белового текста обычно резко отличается от позднейших черновых наслоений.

Необычен  также  способ   работы  Пушкина  над текстом. Такой  способ  дает  особый промежуточный вид рукописи — авторскую сводку с недоработанного черновика. Бонди  пишет, что  Пушкин в беловом варианте отставлял промежутки для заполнения еще не придуманных мест. И на этом  уже полубеловом  листе продолжалась та же  длительная  и  настойчивая  черновая работа. Однако  исследователи  не выделяют  такой  тип  рукописи  из числа обычных черновиков. Перенесение на другой листок недоделанного текста — просто технический прием, освобождающий чистое место на бумаге для записи новых вариантов. Характер процесса не меняется, никакого этапа в этом процессе по большей части не  отмечается. Бонди  говорит о  том, что следует  отделять  в  рукописи первоначальный слой — переписанный, перенесенный с другого черновика — и дальнейшую, чисто черновую работу. На  практике  без  труда  можно  определить  границы  «черновика»  и  «беловика»,  так как  эта  граница  явно  проявляется.

Кроме  того  не  редки  случаи,  когда   черновик перебеляется другим лицом, создается копия, на которой автор снова делает свои поправки и помарки. Эта рукопись снова переписывается, затем   исправляется и т. д. (этот  метод  к  своим  текстам  применял  Л.Н.Толстой). Есть  варианты  рукописей,  представляющих  собой   стенограмму, испещренную поправками  автора.

Таким  образом,  исходя  из  наблюдений  и  выводов  Бонди,  мы  видим  случаи,  характерные  только  для  пушкинских  рукописей. Одной  из  наиболее  значительных  особенностей А.С. Пушкина, на  наш  взгляд,  является  наличие  промежуточного  вида  рукописи  между  «черновиком»  и  «беловиком – авторская  сводка  с  недоработанного  черновика.

§3 О двух   набросках  повести  «»

На  примере  повести  «Пиковая  дама» мы  рассмотрим,  как  А.С. Пушкин  работал  над  рукописями. В  данной  части  работы  нам  поможет  исследование Н.Н.Петруниной, которая изучала   черновики  А.С. Пушкина и  пыталась  найти ответ на вопрос о том, как писатель  работал  над  повестью. Стоит  отметить,  что  работа,  проделанная  Петруниной,  отличается  безупречной  основательностью,  последовательностью  и  логичностью. Этот  материал  очень  важен  в  нашем  исследовании. 

Нам  известно  о  существовании  двух  фрагментов,  относящихся  к  повести. Однако  в  10 – томном  собрании  сочинений  Пушкина16  второй фрагмент разделен на два   и  таким  образом, в этом издании публикуется  три  наброска  повести. Мы же будем работать по  17 – томному собранию сочинений Пушкина17, поэтому анализировать будем два наброска. Забегая  вперед,  отметим, что  от  них  Пушкин  впоследствии  отказался,  однако  они  многое  объясняют  в  понимании  замысла  «Пиковой  дамы».  Но  обратимся  к  первому  этапу  работы  над  повестью.   В книге «Поэтика философской повести «Пиковая дама»» Петрунина Н. Н. обращается к рабочим тетрадям Пушкина 1829 – 1834гг.. Стоит сказать, что в своей работе Петрунина обращается к 16 – томному  собранию сочинений Пушкина18. Она предполагает, что работа над произведением началась в 1832 году, о чем свидетельствует расположение записей:

«Тетрадь заполнялась с двух сторон. Запись открывается черновиком стихотворения «Ме́док», которым Пушкин, по-видимому, начал тетрадь. Расположение заметок идет в таком контексте: л. 15—15 об., 16 — набросок незавершенного «Разговора о критике»; л. 17 — первый фрагмент повести об игроке; л. 18, 19 — черновой отрывок «Москва была освобождена»; л. 20—20 об. — второй фрагмент повести; л. 21—23 об. — черновик поэмы «Езерский». Для большинства произведений точные датировки отсутствуют, из чего можно сделать вывод о том, что поэт работал на перечисленных и примыкающих к ним листах, тетрадь с этой стороны заполнялась подряд»19.

 Петрунина  устанавливает, что 9 черновик «Езерского» появился в тетради ПД № 842 в промежуток времени с апреля до сентября 1832 г. А оба отрывка повести об игроке возникли еще до того, как Пушкин перенес работу над поэмой на страницы этой тетради. Сложнее устанавливается время, ранее которого эти отрывки возникнуть не могли. Петрунина обращает внимание на, казалось бы, незначительный в системе повествования, набросок начала повести, где отразились колебания Пушкина в исчислении лет, прошедших со времени описываемых событий. Но эта деталь, обретающая особый смысл в связи с откровенной мемуарностью этой части повести, указывает на 1832 г. («года 4» после 1828).

Черновые наброски повести об игроке дают некоторое представление о приметах замысла на ранней стадии его развития и позволяют охарактеризовать этот замысел с разных сторон.

Итак,  перед  нами  первый  фрагмент  повести.  Он  представляет  собой зачин повести, начальные строки ее первой главы, которым предпослан эпиграф, известный по печатному тексту «Пиковой дамы» и задающий повествованию тон легкой иронии.

А в ненастные дни

Собирались они

Часто;

Гнули — — —

От пятидесяти

На сто.

И выигрывали

И отписывали

Мелом.

Так в ненастные дни

Занимались они

Делом.20

Видим,  что  вслед  за эпиграфом Пушкин записал: “года 2”, затем - “лет 5”, “года три”, после   все зачеркнул и продолжал:

“Года 4 тому назад собралось у нас в Петербурге несколько молодых людей, связанных между собою обстоятельствами. Обедали у Андрие без аппетита, пили без веселости, ездили к Софье Астафьевне побесить бедную старуху притворной разборчивостью; день убивали кое-как, а вечером по очереди собирались друг у друга (и всю ночь проводили за картами)”. 21

Это  начало “Пиковой дамы”. Эпиграф  уже  очень  похож  на  тот, который  попадет в печать. Но  обратим  внимание  на  первые строки. Интересно  то,  что вместо медленного, плавного  перехода  к  описываемым  событиям - в окончательном тексте появляется стремительная фраза, сразу завязывающая действие: “Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова”. 22

Но  вернемся  к  наброску. Содержание наброска — характеристика «молодых людей, связанных между собою обстоятельствами» среды, в которой должно было завязаться действие повести: последние слова отрывка вводят тему карточной игры.

«Стиль фрагмента в отличие от окончательного текста, — рассказ от первого лица, причем рассказчик выступает как член описываемого им сообщества молодых людей. Присутствие его в среде персонажей сообщает повествованию оттенок особой достоверности, выражающей себя точностью реалий, которые говорят о времени действия и быте петербургской аристократической молодежи («Года четыре тому назад собралось нас в Петербурге...»23; упоминание об известном рестораторе Андрие, преемником которого уже в 1829 г. стал Дюме, и о «заведении» Софьи Астафьевны)», - отмечает Н.Н.Петрунина.